Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(54)
Сергей Новоселов
 Снег

Воды вокруг полно, но она в виде сугробов. Чтобы растопить снег, нужно нагреть на плите ведро, но лучше сначала поджарить кашу. Поэтому с мытьём рук - подождать.

Сначала стал сгребать сугробы с крыльца. Подошёл Александр Палыч:

- Ну-у, Кирюша, что-то ты совсем обленился. Как в прошлом году хорошо убирал, а сейчас что с тобой? Тебе плохо? Желудок, печень? Лечиться надо, и не бормотушкой. Ею не согреешься. Один знакомый Восьмого марта так же присел у дерева отдохнуть. Через неделю нашли - так и замёрз. Ну ладно, я на обед.

Кирюша хочет чистого труда. С окраины будет ездить в центр, пять раз в неделю вставать в пять утра, гребнем дисциплины прочёсывать полугодие зимнего хаоса.

Нелегко, особенно в морозные дни, но он сосредотачивается на времени, следит за минутой, считает отработанные дни, соизмеряет их количество с предстоящими.

Чувствовать свою жизнь сейчас, в трудящемся теле, в вентилируемых лёгких, в честной усталости - именно так, и скуки не будет.

Снег, выпавший в четыре захода полуметровой толщей, обманчиво лёгкий, искристый, тяжкий своей неисчислимостью. Кирюша очищает площадку перед институтом, чтобы сотрудники могли добраться до рабочих мест.

Пятый, шестой заходы - семьдесят сантиметров снега. Алюминий движка бессилен против волнистых напластований. Кирюша не знает, с чего начать. Решает не браться ни за что.

Ему делают выговор и просят всё же начать - нечего расслабляться, конец ноября. Кирюша не может, правда, не может. Если Александр Палыч такой умный - пускай сам попробует. Оказывается, Палыч вчера во дворе пробовал, и у него прекрасно получалось.

- То-то, я смотрю, у меня движок порванный, - негодует Кирюша. - Без трактора тут не обойтись.

- А ты потихоньку, - советует Палыч.

- Потихоньку можно только зачерпывать лопатой и переносить на тридцать метров руками. Пожалуйста, я могу.

Как унизительно принуждение, тем более, когда принуждают просто по привычке, исходя из своего высокого статуса. То, что для начальника игра воображения, для подчинённого мотание нервов. Какая разница, делаешь ты хорошо или плохо, если начальником управляет каприз высшего начальника. Вот он видит, что на крыше трансформаторной будки скопилось чересчур снега, поэтому - выговор дворнику. Он прав - крыша может обвалиться, но почему дворнику никто не сказал, что она входит в его обязанности?

Кирюша знал свой характер: перепады настроений, раздражительность, самовозвеличивание. Он решил подавить субъективность необходимостью - «ходить на работу», ведь это не сложнее, чем любое бессмысленное, но каждодневное усилие. Свободного времени у него много. Лучше подрабатывать на благо социума, нежели разрушаться в одиночку. К тому же он сможет вглядеться в свои слабости, чтобы сделать их полезными.

Пробыв в гостях у друга на хуторе, где он дышал ароматами полей и таскал в своё удовольствие стволы дерев, подзабыл, что в городе любой самый натуральный труд сопряжён со множеством переживаний, никак не связанных с напряжением тела. Многочисленность посредников между работой и её оплатой несёт с собой постоянное психическое колебание.

Контору, от которой он работал, содержали женщины. Когда они звонили и говорили: «Пожалуйста, Кирилл Александрович, мы вас очень просим, все - и Марина Геннадьевна, и Владислава, и Надежда Анатольевна, выйдите в субботу, нужно почистить стоянку», он еле-еле удерживался, чтобы не согласиться, пускаясь в неприкрытое враньё, используя первое, что придёт на ум: «Меня не будет в городе, я и так всю неделю больной работаю».

Но когда он собрался уходить, посчитав, что отношение институтского руководства совершенно скотское, женщины нежно, с готовностью упасть на колени, попросили: «Пожалуйста, останьтесь хотя бы на одном участке, пока мы не найдём человека». Он почувствовал себя любимым и сильным и, задним умом соображая, что оплата зависит от его согласия напрямую, остался «на две недели, предусмотренные законом».

«Ох, ну спасибо», - сказали женщины, и он почувствовал себя влияющим на события. «Только из-за ответственности перед вами, - гордо развернулся он. - А не перед теми козлами».

Миша говорит иногда про начальников: «Да это ж нули, пустота! Личины, а не личности! Гнутся по ветру. Когда был другой директор, и они себя по-другому вели. Выслуживаются!» Кирюше казалось, что замдиректора и администратору по эксплуатации здания больше заняться нечем, как принимать непосредственное участие в уборке снега. Вон он, Короткий, стоит на сугробе и, заложив руки за спину, следит за работой трактора так, будто хочет выставить оценку в умении управления машиной.

«Сволочь Торкин, сволочь Короткий, проститутки, прости господи, щас пойду обедово обоим бить!» - продолжает Миша.

А Кирюша решил воплотить: ворвался в кабинет Палыча, а тот мгновенно умаслился: «Чего так возбудился? Не обращай внимания, это директор у нас сдвинутый на снеге. Ему не докажешь, он лопату в жизни не держал. На планёрке дал мне указание сообщать Короткому, во сколько дворники приходят, во сколько уходят и что за день сделали. Я, когда в армии служил, три раза на губе сидел. За что? За грубость по отношению к начальству. Надо умнее быть. Мои-то вчера - Миша, Петрович - я посчитал, я ведь математик - сорок восемь кубов вручную перебросали во дворе. Мише шестьдесят, Петровичу - семьдесят два. И ничего. Так что успокойся. В диспут не вступай. Лучше сообщи своей, как её, Владиславе, так, мол, и так, нарезают сверх условленного, пускай между собой разбираются. Я ведь тоже человек подчинённый».

Тогда Кирюша снял кофту, поскольку вспотел, и пошёл к Короткому на третий этаж.

- Хотели знать, сколько я убрал? Я отскрёб у стоянки…

Короткий приложил руку к груди:

- Не мне. Торкину. А он мне. А я директору.

- Зачем нам посредники?

- Ну так и идите к директору.

Но к директору решил пока не ходить. Миша говорит, что эти двое, желая выслужиться, преувеличивают указания главного. Хотя тот, судя по распоряжениям, никак не выйдет из мышлений завхоза. Недавно приказал, чтоб шофёры отдолбили канализацию - голуби, дескать, снег сухой есть не могут, им воду подавай.

А если посмотреть на дело успокоившись, то Торкин Александр Павлович человек добрый. Пускай они там между собой, престарелые сверстники, решают, кто из них наиболее завистливый, кто шкодливый, а кто бездельник, ну, Кирюша-то смотрит своими глазами. Да, Торкин поучаствовал в том, чтобы у него отобрали второй участок - во дворе, но, по совести, он с этими снегопадами и с площадкой перед крыльцом не справлялся. Если б вошли в его положение, потерпели бы, он постепенно всё бы раскидал. Ведь на десять тыщ ещё можно крутиться, а на пять как?

Но Палыч, когда весной Кирюша работал, отпускал его к зубному внеурочно, о прогулах наверх не сообщал, и тут вот, когда дворник спину потянул, долго рассказывал, какими мазями натираться, какие упражнения для позвонков предпринимать. Нет, если он и сволочь, то не добровольно.

Секундочку! Кирюша, ты же хотел чем заниматься? С природой сотрудничать, соучаствовать в борьбе стихий, а вляпался в суетливое отстаивание иллюзии. Ты месяца не проработал, как опошлился! Миша, вспомни, рассказывал:

- Был у нас Боря. Так ему какую ерунду ни прикажут, он под козырёк: «Так точно!» Просит его Торкин: «Ты мне, брат, от склада снег откидай, но так, чтоб незаметно было», потом приходит и спрашивает Борю, который никогда ничего не делал: «Почему не откидал?» «Как это? - отвечает тот. - Целых два часа старался, чтоб незаметно получилось!»

Плюнь на всё, не бери в голову! Но им нужно, чтоб ты их боялся, и не отстанут от тебя, пока этого не добьются. Не работник за свою работу отвечает, а его начальник, иначе за что начальнику и отвечать. Ты можешь согреваться и пить чай, но так, чтобы не попасться на глаза начальству, иначе они обижаются, ведь гонять чаи - это их суверенная прерогатива.

Да, он именно здесь хотел работать. Институт - там спокойно и интеллигентно. В конторе женщины относились к нему как к ответственному работнику. Когда он весной брал отгул на четыре месяца, выплатили три тыщи отпускных, чем окончательно его приворожили. Он искрил энциклопедическими терминами, поигрывал мускулами, предвкушая зимнюю борьбу, собирал в ноябре чинарики с газонов, поинтересовался как-то у быстроходного загорелого человека: «Это вы, наконец, Короткий? Здравствуйте. Наслышан. Я буду у вас всю зиму работать, как в прошлом году. Помните, как чисто было?» Он вдыхал утреннюю свежесть и закатывал глаза к стаям последних птиц. А потом обрушился снежный занавес.

Как-то ему показалось, что душ, бывших на земле, столько же, сколько снежинок зимой. Говорят, что нет одинаковых двух снежинок. К чему эти размышления перед парадным крыльцом, когда ты отшвырнул ледоруб и расхаживаешь туда-сюда, стряхивая судорогу с плеч? Просто сегодня тебе не хочется работать, каждое движение вызывает отвращение. Это пройдёт. Надо потерпеть.

«Не надо поддаваться, - твердил он себе. - Ни тоске, ни лени, ни скуке. Всё труд. Тебе ещё как-то обсохнуть надо, а потом идти полтора часа до дома, по дороге взять книжку в библиотеке, суметь не замёрзнуть - каждый шаг, каждое движение осознавай, ибо именно оно больше не повторится. Ты здесь, живой, чувствующий. Это не схема и не абстракция, поэтому тьфу на неё, на тоску, обманем её терпеливостью».

И когда ему показали, где ещё нужно отдолбить и докуда, он отнёс инструменты в дворницкую, скинул рукавицы и пошёл к Мише прощаться. По дороге попался Торкин:

- Кирюш, ты далёко?

- Я домой и вообще говорю вашему долбаному институту аривидерчи.

Но женщины очень просили. Эх, уж эти ему женщины! Каждая как на подбор: румяная, пышная, сдобная.

- Миш, одна мне так улыбается, прямо не знаю, зачем она так. Может, приглашает. Думаю, а что, если подкатить к ней?

Миша вынул из челюсти плёнку сосиски и согласился - подкатить нужно!

Кирюша всё-таки не к ней подкатил, а назавтра в семь утра на работу.

Теперь он демонстративно не здоровался с начальниками - это люди другого сорта, подолгу сидел у Миши, пил водку и каждому встречному сообщал, что отныне будет работать плохо.

- Почему? - удивлялись некоторые.

- Если человек работает хорошо, они его ещё больше нагружают. А так - чего его грузить, если он и с тем не справляется. Такого можно только уволить, а мне этого и надо.

На следующий день Торкин бежал от дальней лестницы и на ходу вынимал руку из перчатки.

- Здравствуйте, дядя Кирюндель! Хочу вам лично засвидетельствовать своё почтение.

В кандейке, где заседали Миша и Петрович, перед работой собирались водители - покурить, выпить чаю, потрепаться со знающим жизнь, сидевшим слесарем. По телевизору в это время идёт «Доброе утро, страна!» Дворник тоже спускался в комнатку - проверить, правильно ли прикинул температуру. По телевизору сообщали, что Англию завалило, Германию завалило, вообще Европу завалило, и на нас движется. Кирюнделя захлопали по плечу - готовься, мол, господин бульдозер. Потом пошёл сюжет о грядущем изменении климата. Гольфстрим теряет тепло, магнитные полюса сдвигаются - эти и многие другие изменения приведут к новому леднику. Через десять лет жить можно будет только на экваторе.

- У-у, етишкина медь! - бросает ручку об сканворд Петрович. - Летом они говорят, что в Сибири пальмы будут расти, а зимой, что передохнем от холода. Переключай их на хрен, массируют мозги, массируют…

- Сколько лицемерия вокруг! - говорит Миша. - Сколько равнодушия! Им там на нас наплевать! Хоть бы календарик, хоть бы ручку с логотипом подарили, вон как в соседнем отсеке делают, так нет! Нельзя, все экземпляры наперечёт. А вон они - прошлогодние - в углу нераспечатанными пачками валяются.

Кирюша в это время думает о том, как изменились ландшафт и пространство. Как рухнули под тяжестью снега прогнозы на зиму. Снег перекрыл наглухо свободу передвигаться: по колено в снегу много не пройдёшь, тропинку в туалет завалило, а выйти разгрести - боязно, мороз кусачий, а в его хибарке ни сеней, ни прихожей - напрямую из просквожённого тепла в жесть мёртвого воздуха. И вообще, по выходным из домика ни шагу: разве что помои вылить да снегу в ведро набрать, а потом поставить его на плитку и ждать, пока шапка провалится, растопится в маслянистую воду. Шептать: «Будь милостив ко мне, не дай замёрзнуть». Стихия так близко, ты чувствуешь её, твоё настроение, её настроение - они перетекают друг в друга, ты чувствуешь, что она тебя слышит, зима становится не ужасна и пуста, а только неизбежна и преходяща.

Символично, что он обогревал жилище не печкой на дровах, а электрорадиатором. Стерильность, по-городскому законсервированная энергетика. Убийство деревьев он переживал, как личную драму.

«Не нужно было возвращаться, - думал Кирюша, закидывая лопату в сугроб. - Условия, видишь ли, подходящие! Ничто не стоит на месте, даже снеговые холмы передвигаются и оседают. Что вчера было подходящим, сегодня не подходит совершенно. И оно поменялось, и то, для чего оно подходило, поменялось. Хотя и об этом сожалеть не стоит. Поскольку не о чем, раз всё передвинулось, сожалеть. И нечем».

- Ладно, - сказал он по-мужски скупо. - Две недели я отработаю, ищите человека.

Две недели прошли, и даже во вторник Марина звонила:

- К вам завтра человек подойдёт, который летом там работал. Я вас очень прошу, не говорите ему сумму вашей зарплаты.

Человек не пришёл ни завтра, ни позже.

Вроде бы и бури в десятиэтажном стакане Гипродор НИИ улеглись, и снег целую неделю не баловал - площадка чернеет асфальтом, лестницы блещут гранитом, сугробы аккуратно подрезаны, и сам он, когда его перестали дёргать, снова вошёл в непосредственный контакт с природой - и ладно, пускай не найдут человека, он поработает ещё на пользу всех, кто эту пользу может оценить. Утра пошли солнечные, воскресающие на лето, но что как благодать кончится и его отдадут каким-нибудь очередным хищникам на растерзание? Ерунда, для рабочего человека правда в его руках - вот они передо мной, спрессованные, посверкивающие кубометры, а если будут наезжать, можно дойти вон до того магазина, выпить грамм двести пятьдесят и со спокойной совестью пойти и дать в рог обоим неугомонным. Терять-то нечего, это ж не деньги, за которые можно трястись.

Зашуршал телефон. Владислава - понял он по номеру. Чего ей нужно? Наверное, Короткий опять на мозги накапал.

- Кирилл Александрович, вы во сколько с работы ушли?

- Как обычно, в двенадцать.

- А почему снег не стали сталкивать на стоянку?

- Потому что Короткий сказал, что будет трактор и чтоб я не тратил напрасно сил.

- А мне он сказал, что люди от стоянки по сугробам до лестницы добираются.

- Дайте мне его телефон, я у него лично спрошу.

- Дело не в этом. Завтра, будьте добры, прорубите хотя бы две дорожки от стоянки. Вы же знаете - обещанного трактора три года ждут.

Где этот чёрт? Кирюша кинулся в институт, взлетел на третий этаж. Секретарша сказала, что сегодня уже не будет. Надо успокоиться, позаниматься дыхательной практикой. Какое там дыхание! Он вообще ни на чём не мог сосредоточиться! Нашли-таки, суки, к чему придраться!

А не пойти ли им всем подальше - всем вместе взятым!

С тех пор он не реагирует на звонки из конторы.

Зная вспыльчивость Кирюши, Владислава старается звонить как можно реже. Сегодня она всего лишь хотела узнать, почему он не вышел на работу.

Александр Палыч рассказывал, что дипломат ему помогает и зимой, и летом, пока он едет в автобусе на и с работы. Летом, когда остальные пассажиры обливаются потом, он в тени дипломата прячет голову, а зимой отражает им бритвы сквозняков.

Наблюдая погоду на своей шкуре, Кирюша заметил, что при температуре ниже двадцати воздух в хибаре становится тяжелее и проседает к полу, а тепло от радиатора заворачивается вовнутрь себя так, что, положив ладонь на раскалённую гармошку, ты далеко не сразу её отнимаешь. Эти и подобные ощущения не поддаются статистическому анализу, и когда температура повышается, он думает: «Не показалось ли мне?» Зато, в отличие от цифр и схем, эти ощущения быстро забываются.

- Миша, вы самый главный человек здесь, душа института. Я вообще тут работаю потому только, что есть вы! - с жаром говорит дворник, согревшись налитой слесарем рюмкой.

- Да я знаю, - скромно соглашается тот.

Снег, как всем известно, бывает разный. Бывает, на­искось падают мокрые тряпицы и куриные перья. Бывает, острая мука со всех сторон старается залететь тебе в лицо. Бывает ниспадающий отрез тюля. Бывает плотный ватман. А сегодня вот - редкий и мелкий.

Хрен с ним, много не нападает!

Позвонил Володе:

- Как твоя собака, которая всем проходящим машинам шины прокусывала?

- Да, слава богу, нет ея больше. Шёл тут через дорогу, оглянулся на визг, а она лежит и головой мотает. Надо будет, пока потепление, оттащить ея в сугробы, а то некрасиво. У вас-то темно уже, поди?

- Да это всё фигня! Солнышко-то всё больше! Так что никакая темень не страшна. Поздравляю тебя, мы её сделали!

- Кого?.. А, ну да.

Тепло, как известно, бывает разное: выжженное, насиженное, ускользающее. И только тепло телефонного разговора способствует согреванию.

30 декабря. Не только люди, но и мысли засуетились, забегали. Кирюша не успел даже слесарю мандаринку подарить - тот всё бегал по этажам.

«Не переживай, - писал он кому-то сообщение, после того как они с напарником согрелись. - Всё встанет на свои места, как упавшие снежинки в зазубрины друг друга».

«Валенки, валенки, ой да не подшиты стареньки! Ой ты, Коля, Коля-Николай, сиди дома, не гуляй! Приходи к нему лечиться и корова, и волчица, и жучок, и червячок, и заморский мужичок, хей! Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит!»

Он вышел на крыльцо. Что ни говори, а ему импонировали открытость и выпуклый размах своего участка! Снег можно двигать прямо на газон или влево к автостоянке. Имперские лестницы. Волнистые кучи. Чем больше снег сопротивляется, тем ниже над движком склоняется Кирюша. Жирно лежит рассвет сегодня. А час назад луна заходила за телебашню.

Бездонно небеют далёкие фарфоры, и нитки деревьев виднеются в светлом. И солнце дугеет по флангу, и птицы вверху копошатся. Стою, на движок опершись, смотрю - вон ворона на крыше. И небо такое глубокое, что города вовсе не слышно.

- Я раньше как выпью, - рассказывал штрибан Миша, - так лезу драться. А потом чем старше - тем добрее становился. Приласкать всех тянуло, последнюю рубашку отдать - это обязалово! А не пью с девяносто третьего года, когда последний раз освободился. Как юбилей прошёл? Да я всё суетился, бегал, чтоб всем услужить, институт ведь каждому на юбилей десять тыщ выделяет.

- Не десять, а пятнадцать, - поправляет Палыч.

- Это, может, вам, змеюганам, и пятнадцать, а мне больше десяти за все десять лет не давали.

Кирюша засунул движок в угол. Хватит на сегодня, и так спина отваливается. Это, блин, не снег, это уже радикулит конкретный!

Позвонил Андрею:

- Пусть в жизни пути и расходятся, видать, это такая форма существования, и мы над ней не властны. Но хочу, чтоб ты знал…

- Обязательно. Только слышно плохо.

- Потому что я в подвале сижу, - он побежал наверх. - Несмотря ни на что, ты для меня близкий человек. Слышно, нет?

Разница между рабом и хозяином в том, что хозяин с рабом может быть честен, но раб с хозяином - никогда.

Вчера валило с ветром. Откопав половину лестницы, Кирюша пошёл в кандейку покурить и встретился с Сергеем, которого прислали на подмогу. Вернувшись вдвоём через пятнадцать минут, застали лестницу равномерно засыпанной с обеих сторон. Сергей привёз ковшеобразную лопату и грёб ею к газону. Кирюша чугунным движком (алюминиевый окончательно порвался) срывал наст под асфальт. Он представлял их деятельность запечатлённой на картине знаменитого передвижника под заглавием: «Титаническая борьба полярников». По занесенным дорожкам бежали в укрытия девушки-заполярницы в клокочущих мехах, и мужчины в унтах старательно придерживали высокие бобровые шапки.

Так и надорваться недолго.

Позвонил Косте.

Тот привёз бутылку водки, рассказывал, как был на концерте у друзей, то есть когда-то давно они все были друзья, а сейчас обзавелись семьями.

- И что ты думаешь? Вышел Максим, я его сразу и не узнал. Помимо того, что он оказался лыс, как яйцо, у него появились соболиные брови и чёрные усы. Вылитый грузин!

Кирилл выдвинул версию, что Макс использовал краску. Костя ехидно рассмеялся. Кирилл сначала присоединился, но Костин смех загромыхал в хибаре, и куча отвалилась с крыши. Дворник понял, что смеются над ним. Не видя возможности приструнить распоясавшегося идиота, Кир пригрозил изгнанием во внешнюю тьму - минус двадцать пять, до остановки полчаса по сугробам, а там уже два часа ничего не ходит.

Костя потупился.

- Меня и Наталька из-за смеха этого выгнала.

- Ты же знаешь, я без комплексов, но больно смех обидный. Так и подмывает в ухо треснуть.

- Не обращай внимания. Это не смех, это снег.

Утром ни свет ни заря позвонила Влада:

- Кирилл, я подойду в конце смены, чтобы принять у вас инструменты. Дождитесь меня.

- Чего это вдруг?

- Мы же договаривались, что вы работаете до конца года, а мы ищем замену. Мы нашли.

- Понял. Жду вас в двенадцать часов. Эй! - толкнул он накрывшегося валенками Константина. - Просыпайся, срочно выдвигаемся.

Как говорится, пей, да дело разумей.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.