Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 2(55)
Поэзия
 Никита Брагин

Взлет
Заря, и полоса аэродрома
в медовом обрамлении лугов,
как полноцветный разворот альбома
на столике журнальном у богов.
Расчерчено покрытие на соты -
шестиугольники бетонных плит,
блестящая сигара самолета
чревата и стройна, как сытый кит.
Встает рассвет, прозрачный и высокий,
румянцем отражаясь в облаках,
а мёд уже лучится на востоке
и плавится у неба на губах.

Подобно беглецу в китовом чреве,
я улетаю транспортным бортом!
Столицы, задохнувшиеся в гневе,
миры в столпотворении пустом
теряют облики, бессильно тают,
их дым как ленты траурных венков,
и жажда бессловесная рыдает
обрывками несложенных стихов,
предчувствием непройденной дороги
в проталинах нетронутых снегов,
и книги, что читали только боги
на солнечных подушках облаков!


/Блаженный
Блаженный, а имя-то царское!
Надмирный - и плотски-земной!
А площадь блинами да чарками
прощается с долгой зимой.

А площадь шумит и не ведает
о грешных и грозных делах,
и путает казни с победами,
и власть уважает за страх.

Вослед за блинами-баранками
плывет кумачовый пожар,
ракеты вползают за танками,
и бьет по мозгам «солнцедар».

Истошно грохочут динамики,
затрясся Васильевский спуск…
Вот-вот раскрошится керамика
на древний сиреневый куст.

А он, в пестрядинное рубище
до маковок самых одет,
все так же взирает на гульбище,
на грешный и суетный свет.

Все так же стоит он, юродивый,
сильнее земного царя,
над кровью и памятью родины
златыми крестами горя.

/Солярис и сочельник
Был зимний вечер. В Новодевичьем
звонарь всходил на колокольню,
над крышами Первопрестольной
легко кружился сонный снег.
Он был как саван цесаревича,
в нем сочетались воедино
лебяжий пух, лесов седины,
покой земли и мысли бег.
Сочельник полон был «Солярисом»,
увиденным тогда впервые, -
костер и хлопья снеговые,
и Брейгель, и, конечно, Бах.
Раскрылась необъятным парусом
Вселенная любви и горя,
и музыка звала, как море,
и умирала на губах.

И вдруг в морозном тихом воздухе
так сказочно и так нежданно
ответил музыке органной
высокий колокольный звон,
и гармонические отзвуки
текли сквозь душу и встречались,
и мир стал молод, как в начале
трудов, дерзаний и времен.

Какое счастье быть услышанным!
Не сиротой, а младшим сыном
стать перед Сущим и Единым
в морозном звоне Рождества.
Сотворчество не знает лишнего,
сотворчество светло и радо,
как стройность елей - снегопаду,
как солнцу - вешняя трава.

/Византийская мольба
Я открываю книгу новую
себе на счастье и на муку,
как будто кость беру слоновую
в истосковавшуюся руку,
и вижу добрый образ Пастыря,
и горький терн Его венца
на чистой белизне, распластанной
под верным лезвием резца.
Я звуки открываю заново,
а слово не уйдет из виду, -
мозаикой юстиниановой
взывает вогнутость абсиды,
и тайны каменного кружева
несет под купола хорал,
и музыка, стихом разбужена,
целует мраморный портал.

Но льются горечью калиновой
смятения, тревоги, грозы,
и кровью проступает киноварь
сквозь набегающие слезы;
покрыла серебро окалина,
затмились углем образа,
и засыхает на развалинах
давно бесплодная лоза.

И главное - за что ни хватишься,
скудеешь, молкнешь, догораешь,
и чувствуешь себя на кладбище
под снегом и вороньим граем,
и слушаешь такие «истины»,
такое, что хоть свет туши, -
замену Божьего бессмысленным,
и оскорбление души.

И что теперь все муки творчества,
все эти умственные пазлы?
Так у портала нищий корчится,
и расковыривает язвы...
На паперти «искусство чистое»
себе устроило приют,
ему не надо евхаристии,
ему монеты подают.

Войти под ясный полдень купола,
спуститься сумерками крипты,
восстановить все то, что убыло,
продолжить свиток манускрипта,
и не себе, но только Имени,
но только Слову Твоему...
И повторяется - прими меня,
и отзывается - Приму.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.