Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 3(56)
Вячеслав Арсентьев
 Малиновый жар

За жизнь мне удалось побывать в разных банях: в финских и турецких, сибирских и карельских, на севере и юге России, приготовленных по-черному и по-белому. Поэтому могу судить о качествах различным образом устроенных парилок и о мастерах, умеющих приготовить парную. В былые годы я почти каждое лето, а иногда и ранней осенью, навещал родную деревню Красногорье. Останавливался всегда у маминого брата Василия Никифоровича. Если мне удавалось попасть в Красногорье в первой половине дня, дядя, зная мою страсть париться, обязательно сразу затапливал баню.

Деревня из десятка домов стояла на крутом берегу реки Неи. Огороды тянулись вдоль береговой линии, обсаженной тополями и березами. За картофельными участками находились бани.

У дяди Васи банное строение аккуратное, под шифером, с теплым предбанником, в котором в холода можно было полежать на топчане, покурить в приоткрытую дверь и поговорить о жизни. Рядом, под тесовым навесом, - поленница сухих березовых дров.

Когда баня выстоится, прогреется, мы, прихватив чистые белые полотняные рубахи и кальсоны (полотняные - чтоб потом пропотеть за чаем и рюмкой и сырое белье заменить сухим), бидончик с квасом, отправляемся по узкой тропинке вдоль огуречных и помидорных грядок, кустов крыжовника, смородины и вишен - париться.

Неспешно, в предчувствии теплой радости, ожидаемого скорого обновления всего существа своего, раздеваемся в пристройке - мастерской, если на улице достаточно тепло. В мастерской стоит верстачок, и инструменты по стенам развешаны.

В самом предбаннике дядя достает из ведра с холодной водой веники. Их лучше перед запаркой, учит он меня, в холодной воде подержать минут пять, чтоб лист потом не облетал, когда начнется основная банная «работа».

Я присаживаюсь в предбаннике на топчан, а хозяин готовит парилку. Каменка ухает - это последний угар выгоняется в трубу и приоткрытую дверь. Стучат об пол ножки опускаемого складного полка, как здесь говорят - кутника.

- Заходи! - кричит Василий. - Счас будем готовить Сахару!

Забираюсь на полок, здесь еще нет жары, но надо пообвыкнуть, притерпеться к теплу, что идет от потолка, от стен, от скамеек, от большой кирпичной печи, от досок кутника: так прогрелась выстоявшаяся баня.

Василий, невысокого роста, жилистый, нигде лишнего сала на теле не видно, на голове - заметная проплешина (он потом обязательно наденет старую фетровую шляпу), из бидона добавляет квас в большую кружку, где настояны разные травы, оттуда отливает граммов сто в ковшичек и бросает на каменку. Раскаленные камни моментально испаряют влагу, и тонкий, неповторимый аромат теплого хлеба, мяты, еще каких-то трав вместе с волной жара заполняет парилку.

- Ты полежи, полежи. Голова чтобы была на уровне тела. Полежи, пообвыкни, - говорит снизу дядя, отправляя в печной зев следующие сто граммов особо приготовленной воды. Каменка фыркает, и очередное невидимое облако сухого пара от ног катится к груди.

Вот оно, блаженство, только еще начинается! Это тебе не парилка городской помывочной, где сыро и шумно, где можно поскользнуться на мокрых ступенях полка и разбросанных ветках от веников, где по телу течет не пот, а конденсат парной влаги.

Третья порция воды летит на раскаленные камни и благоуханным, незаметным глазу паром возвращается в баню. Вот уже на теле выступают капельки пота, их все больше и больше, они собираются в ручейки и бегут вниз, слышно, как под кутником закапало. Еще веник не поработал, а чувствуешь: прогрелся. Голова в спортивной шапочке свежая, дышится легко, хотя воздух становится все горячей.

Василий, обычно немногословный, в парилке поговорить любитель, больше - о тонкостях банного искусства.

- В последнее время намастрачились в банях ставить железные печки с плитой. На ней воду греют. Видел в нашем поселке. И не только видел, а и мылся. Париться там плохо, а вот помыться - в самый раз: и в бане тепло, и вода нагревается быстро. Только настоящего пару не получишь. Каменку как нужно не прогреть, вода быстро закипает и парит, сырости прибавляет. Жар от плиты - это не парной жар. Жжет и сырым паром, и раскаленным железом, а тело не прогревает. А если еще в «нежаркой» баньке человек пять помоется… Ну какая, к дьяволу, после этого парная?! Там воздух-то - одна вода. В башке тунькает, жар от плиты жжет кожу. Не! не надо мне такой парилки. В своей печке я, конечно, дров в два раза больше сожгу, зато, Витюха, и удовольствие получу.

Дядя достает из таза сначала березовый веник, потом дубовый. Встряхивает их, подносит к дверце каменки. Оттуда тянет жаром. Бросает маленькую порцию воды («Чтоб каменку не залить», - поясняет он), крутит веники, а раскаленный воздух их греет, размягчает.

- А ну на брюхо! - командует он. - Сейчас всыплю тебе по пятое число!

Василий почему-то любит цифру пять. Упоминает ее часто, и заходов в парилку у него пять.

Раскаленные веники касаются спины, поясницы, ног, боков. Легонько так, чуть-чуть касаются, а в том месте, где прикладываются листочки, сразу становится приятно и горячо.

- Вот еще новшество придумали, - продолжает развивать банную философию хозяин. - Баню из осины рубить! Во-первых, ее надо все время хорошо прогревать, чтоб не сгнила раньше срока, во-вторых, дух от осины не тот, не целебный. Вот от сосны, вовремя срубленной, в марте, дух, как в бору жарким летом!.. Кутник, скамейки, шайки - желательно из липы мастерить…

А веники бегают по всему телу, то быстро скользят, то любовно прижимаются. Вдруг ушли вверх, и насыщенный жаром воздух куснул спину, потом первый, березовый, веник ударил по левому боку, за ним дубовый - по правому, и такое ощущение, будто тебя накрыли очень легким и очень теплым одеялом. Горячая волна не обжигает, потому что лишней сырости в парилке нет. Веники теперь уже с силой прикладываются и справа, и слева, и один на один вдоль позвоночника. Ух и блаженство! Ну и мастер банных дел дядюшка мой!

- На спину! - слышу я команду, и веники пошли гулять по груди, животу, ногам и рукам. Когда не сам себя хлещешь, естественно, не устаешь, энергию в этом особом банном климате, где температура при невысокой влажности под 80-90 градусов, не тратишь. Расслабленное тело принимает тепло, всякие мысли отлетают прочь, застарелые заботы забываются, все суетное покидает сознание.

- Ну как? Еще бздануть?! - кричит Василий, колдуя надо мной. Из-под его фетровой, видавшей виды шляпы по лицу тянутся струйки, пот течет по волосатой груди и рукам, брезентовые рукавицы тоже сырые.

- Ух, хорошо! Доканал-таки, - кричу я, чувствуя, как колоколом бухает сердце. Прыгаю с полка, через одну дверь, вторую, третью - на улицу и с крутого бережка, красный, прогретый насквозь, плюхаюсь в прохладную воду речного бочажка. Сначала не чую тела - вот он, особый миг божьей благодати! А через пару минут влетаю в парилку, где на кутнике дядя Вася вовсю охаживает себя вениками. Он освобождает место, спускается и садится на низенькую скамеечку. Я забираюсь под потолок, в жар, и опять не чувствую тела. А какая удивительная, неповторимая легкость!..

Это наш первый заход. А таковых обычно было пять.

В перерывах, сидя в предбаннике или в мастерской, если летом, мы говорили о жизни. Я расспрашивал о знакомых из окрестных деревень - Василий Никифорович интересовался «большой» политикой. Ему непонятно было, зачем порушили колхозы, развалили Союз (в разглагольствования экранных краснобаев, что государство рассыпалось само собой, он не верил), почему народ голосует за тех, кто беспардонно врет и довел жизнь в стране до ахового состояния. Раньше он, бывало, ругал коммунистов и КПСС, но считал социализм лучшим достижением человечества, хотя его собственная жизнь при этом «достижении» легкой вовсе не была: глотал пыль и дым на колхозном тракторе 30 лет, не зная ни выходных, ни отпусков, потому что имел полный двор скотины. Но как бы трудно ни жил, три его дочери получили высшее образование. А когда закувыркалось все вокруг, они потеряли работу и стали «челноками» («Слово-то какое, тьфу!»). Жили безбедно, но такой поворот в судьбе дочерей Василий Никифорович воспринял очень болезненно.

В конце 90-х был я у него в гостях и, конечно, в бане. Внешне он не изменился, не постарел, так же шибко парился. Только в банных наших разговорах кой-что изменилось. Он отвечал на мои вопросы, но сам уже не спрашивал, почему так делается, от чего это происходит, будто уяснил без посторонней помощи нечто такое, о чем и говорить не следует, но что подталкивает к принятию очень важных решений, окончательных и бесповоротных.

Как-то сидели после бани на веранде за столом, пили хорошую самогонку, крепкую и чистую.

- Как ты думаешь, если болит внутри - не сердце, не желудок, не еще там что-то - значит, душа человеческая есть? - спросил он вдруг и ответил сам утвердительно. - Стало быть, есть! Иначе не ныло бы, - и, поглядев вверх, на потолочную матицу, добавил: - Никогда не хотел ее сам поганить, а вот ведь - испоганили! Жизнью сегодняшней испоганили….

Мне сразу вспомнились эти слова, когда осенью прошлого года получил весточку от двоюродной сестры Анастасии. Писала она о своем житье-бытье, и вдруг в конце прочитал: «А летом мы похоронили папу после его дня рождения». (Стало быть, ровно 65 прожил Василий Никифорович). Никаких подробностей не было, от чего умер и как. На мое письмо Анастасия не ответила. Адресов других сестер я не знал.

Недавно случайно встретившийся в Костроме земляк рассказал о смерти Василия Никифоровича. В июле, после бани, совершенно трезвый, застрелился он из охотничьего ружья. Что такое решение давно принял, говорило многое. В апреле начал ремонт дома, в июне закончил, заготовил дров на два года, поправил забор, собрал в шкатулку все необходимые документы по наследству, костюм новый, недорогой купил, приготовил деньги, сходил в баню. Так что жене Марии оставалось только гроб заказать. Последние полгода был молчалив, задумчив и очень внимателен к жене, грубого слова не сказал в последние месяцы, по хозяйству во всем помогал. Намекал, если, мол, не дай Бог, что случится, поживи пару лет в Красногорье, а потом перебирайся к Анастасии: деревне все равно конец, три старухи осталось.

Мои наезды в маленькую деревеньку на берегу Неи закончились.

Я построил такую же баню, как у дяди Василия. Хожу париться один и пытаюсь выполнять его банные заветы. Лежа в малиновом жару на кутнике, часто вспоминаю наши праздники.

Жаль, речки рядом нет.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.