Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(58)
Поэзия
 Сергей Шилкин

/Таверна

Жизнь познавая не с обложки,
Мы ели щи из общей плошки
И в знаменитой «Техноложке»
Зубрили нудный сопромат.

Был за ЛИИЖТом бар «Таверна»,
Стоявший со времён Жюль Верна.
В нём было сумрачно и скверно -
Нас окружал отборный мат.

Мы пиво свежего увара
Пивали в сумерках пивбара,
И с нами вождь из Занзибара
Едал сушёных карасей.

И, невзирая на простуду,
Кричал - мол, вечно не забуду
И расскажу всем в Удагуду,
Как жил я в лучшей из Рассей!

Блуждал я днём по барахолке
С Анжелой Дэвис на футболке.
К ночи, снимая зубы с полки,
В гранит науки их вонзал.


Не думалось о жизни бренной.
По моде - твистомаккаренной -
Стирал я «манкой» изопренной
В ДК замызганный танцзал.
От вихря быстрого круженья,
Ко мне прильнув, девчонка Женя
Впервой мужского напряженья
Порыв познала - хоть кричи!
Мы с ней бродили в выходные
Через задворки проходные.
Мосты дремали разводные,
Как знак белеющей ночи.
Пришла пора - учиться боле
Заботы нет. По Божьей воле,
Отметив финиш в «Метрополе»,
Мы разбежались по стране.
Прошли тревоги и усталость.
Нам за труды с лихвой воздалось.
Лишь Женька милая осталась
На Петроградской стороне…
Взвилась эпоха без подпруги.
Умыл - кто поподлее - руки.
А кто-то кровь пролил за други.
В подлунном мире всё старо.
А я в саду сажаю груши,
Стихи пишу в дни лютой стужи,
Пророча - чтоб умирить души -
Без всякой магии таро.
/Питер-Ленинград
Мы беды не боялись и злого недуга.
Было весело нам. Но бывало и туго.
От судьбы - с ней играя в её карамболи -
Принимали удары, сжав зубы от боли.
Собирали в столовых от хлеба обрезки.
В стенах Спас-на-Крови изучали мы фрески,
Засиявшие с лёгкой руки Васнецова
Неземным отражением Лика Отцова.
Разобраться пытались мы в старых иконах.
До общаги мотались в трамвайных вагонах.
Тротуары вдоль «конок» гранитом брусчаты.
Мы к себе и друг другу не знали пощады,
Проводя на идейных ристалищах битвы -
Были споры острее, чем лезвие бритвы.
День - на фронте учёбы, а вечер - на личном.
Жили в доме, который был раньше публичным
(посещаем он был и купцом, и князьями),
Мы в нём годы свои коротали с друзьями.
Пили водку, туда добавляя «бифитер».
Ленинград называли мы ласково - Питер.
Каждый день признаваясь в любви Ленинграду,
Ощущали душою свой Крест, как награду…
Эту жизнь мы смели, повинуясь «дуркому».
Всё сегодня не так. Нынче всё по-другому…
То же самое вроде, но всё же иначе.
Справедливость свернулась в спираль Фибоначчи.
Не звучат больше знойные речи Руматы.
Всюду чуждый язык, стран чужих ароматы,
Неподвластные запахам рынка Сенного,
Позабыв про закон притяженья земного,
Рвутся с привязи в небо чугунные кони.
Спят бомжи в тупике в проржавевшем вагоне.
Их права не учли ни законом, ни биллем.
Право их - лишь гордиться сияющим шпилем.
Под полами соборов - цари и царицы.
По подъездам валяются грязные шприцы.
Напевается бездной мотивчик ехидный.
Слепят нас купола позолотой алкидной.
Те же страсти, что видели Брейгель и Кранах.
Злость и алчность - в пудах, милосердие - в гранах.
Боль пронзает меня, душу мне раздирая…
 Я люблю Ленинград, ни на что невзирая!
/Петербургские тайны

Я гулял вдоль Невы, где за век - никаких изменений,
Где на старой стене след воды от былых наводнений.
Посетил Эрмитаж, был в театре на «Пиковой» драме,
И, уйдя с площадей, я бродил проходными дворами.
Всё смешалось во мне: половодья, протоки, каналы,
Анекдоты, романы, легенды, преданья, анналы,
Бесконечность дуэлей, балы, с аксельбантами звёзды
И из камня, в классическом стиле, дворянские гнёзда.
Снег кружился по льду вдоль канала,
позёмкой влекомый.
Здесь жила Лизавета -
прамать моей близкой знакомой.
В лунной дымке их дом. Я зайду - ничего не задену -
И увижу, что видеть нельзя сквозь эпоху и стену…

Тонкий запах лимона - в стакане сухая мелисса.
У окошка сидит в ожидании бедная Лиза.
Лиза, полночь настала - а Германа нет и в помине.
Может, снова с друзьями бюджеты верстает в кабмине?
Если б так, но, увы…
Я не мот, не пройдоха, не Joker,
Но готов на ломберном столе раскидать с тобой покер,
Чтоб утешить тебя. Но не слышит меня Лизавета.
В темноте бой часов и мерцанье лампадного света.
Небо сыплет снега, и они, пав на землю, не тают.
Душу мне любопытство и жажда познанья снедают.
По моим телесам растекаются жар и истома.
Манит вглубь тишина и сакральность старинного дома.
Скрип сухих половиц, за портьерой «газон»
из левкоев.
Я в потёмках, на ощупь, добрался до барских покоев.
Дверь открылась. Туда б не вошёл -
мне сказали бы если,
Что сидит там, как мрамор,
старуха в вольтеровском кресле.
И, увидев старушку, ей бью с извиненьем поклоны.
Но графиня молчит, и глаза у неё непреклонны.
На старушечьих плечиках
кошкой облезлой шиншилла.
Вдруг раздался щелчок… И старушка как будто ожила.
Мну со страха картуз, козырёк пятернёй «парафиня».
«Три, семёрка и туз», - прошептала внезапно графиня.
И вдогонку - рефреном - последняя бабкина фраза:
«Будешь, парень, богат,
только если сыграешь три раза…»

Я совсем не игрок, мне не надо богатств Ротердама!
Ты мне в душу не лезь, окаянная чёртова дама.
Я из дома на улицу вылетел бешенной пулей.
Не дай Бог повстречаться опять
с этой страшной бабулей.
Небеса над снегами чернее девчонки-чернавки.
Ищет призрак графини пропажу
вдоль Зимней канавки.
Я сбежал от неё, нос уткнув в воротник-чернобурку...

Я бродил этой странной зимой по ТОМУ Петербургу.

/Бабье лето

Пролетело лето. Пролетело,
Тучным нивам золотом воздало.
Над лугами ветром засвистело,
А потом внезапно перестало.

И позвало тихим этим свистом
К берегам далеким птичью стаю.
Мне вчера приснилась в поле чистом
Та, с которой встречи ожидаю.

Припозднилась осень, припозднилась…
На пути неверном заплуталась.
Та, что накануне мне приснилась,
Серых дней несёт в душе усталость.

Голову склонив манером рабьим -
В жизни нрав её хотя неистов -
Молит, чтоб позволил летом бабьим
Ей любовь познать небесный Пристав.

Осень не пришла. Ошиблась сроком.
Налились зерном посевы гречи.
Та, что мне приснилась ненароком,
С нетерпеньем ждёт со мною встречи.

Осень в роще к дубу прислонилась-
Чёрный лес торжественен и светел.
Только ту, которая приснилась,
Я нигде пока ещё не встретил.

Сшиты небеса из синих клеток
Паучков серебряным последом.
И судьба, быть может, напоследок
Нам подарит счастье бабьим летом.

/Эпоха

Не знакомые с Дао и чудом бонсая,
Наши предки, кайло в мёрзлый камень вонзая,
Шли вперёд, всё своё доверяя котомкам,
Чтобы счастье досталось далёким потомкам.

И привиделось мне, как в кристалле друидца,
Будто счастье большое сквозь время струится
И мерцает, подобно миров мириадам.
Протяни только руку - и вот оно , рядом…
Но до счастья, увы, безразмерные вёрсты.
В небесах бесконечные хляби развёрсты,
Отражаясь зеркально в бездонных глубинах,
Нам не светят сакральные звезды в рубинах.
Вместо них залетел на кремлёвские спицы
Двоеглавый орёл позабытых амбиций.
Эта дивная птица, как сказочный кочет,
Золотым опереньем гордыню щекочет.
Мы всё время в шальном ожидании чуда.
В нашем мире больном коронован Иуда.
У Кремля притулился гранитный некрополь.
Нас, как пеплом, бедою осыпал Чернобыль,
Край времён очертив под звездою горючей.
Этот век награждает судьбою байстрючей,
Вылепляя уродцев из душ наших воска -
Наша жизнь опрокинута в триптихи Босха.
Ненасытные гложут Россию обжоры.
Мимо нас наши недра уходят в оффшоры,
Превращаясь за морем в чужие караты.
Вместо золота чёрные всюду квадраты.
Мы ослепли, отведав свободы глоточек.
Нас пиарят клинками словесных заточек,
В лица нагло швыряя, как камень, перчатки.
В книге нашей Судьбы каждый день опечатки.
Время мчится, сжигая мосты-циферблаты,
Чтобы в миг, предназначенный нам для расплаты,
Дать под дых хитроумным финтом апперкота.
Жизнь лишилась способности плавного хода.
Видно, в небе сгорели опять реостаты.
Полыхает душа аденомой простаты.
Усыханье стыда. Вивисекция духа.
Принимала нас в мир, знать, не та повитуха.
Год за годом идут, а всё так же фигово.
Объясни, Ты куда нас ведёшь, Иегова?

Слёзы душат от чада глубин преисподней.
Мы несём Русский крест вместо правды Господней.
Всё слабее и тише стихи пилигрима.
Гаснут отсветы дальние Третьего Рима.
Тяжелеют басы и трагичней аккорды.
Наша кровь закипает в глубинах аорты,
На беду отзываясь глуши кандопожей.
В этом гневе я чувствую промысел Божий.
От далёкой яранги эвенка простого
До дворцов белокаменных папы-Ростова
По просторам разносится топот забойный.
По земле растекается посвист разбойный.
Это свищет судьбина лихими годками.
Это время грохочет стальными катками,
Убегая от прошлого, словно из плена.
Нас планида поставила всех на колена
Перед строем казённым на плаце дисбата.
Это участь периода полураспада.
Созидая и тотчас свергая кумиров,
Мельтеша, будто в клипе рекламы «Nemiroff»,
Время мчится, приметы былого стирая.
Я кричу, до разрыва гортань раздирая -
Хоть расплющен, подобно коровьей лепёхе -
«Аллилуйя!» навстречу летящей эпохе.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.