Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 1(70)
Виктор Брюховецкий
 Хряк

Характер у командира был крутой.

А со слабым характером зенитным полком командовать не назначат. Зенитный полк - это не шутка, это самая, что ни на есть, главная охрана родины. По задаче и ответственность.

Городок воинский достался командиру в состоянии совсем никудышном, половина комсостава жила - кто где. Но командир был командир, и, протестуя против такой несправедливости, с поддержкой высших чинов (финансы же), он организовал строительство жилых многоквартирных домов. Для офицеров, для прапорщиков и для гражданских лиц, при части служащих. Строительство решил вести хозспособом, и строителей, желающих срубить бабла по-легкому, отмел сразу. Влез в проект, разобрался в чертежах, подтянул к этому делу грамотных и заинтересованных, и дело пошло. Пригнали краны, приехали плиты, фундаментные блоки, геодезисты… Капитальная стройка. Полковник курировал всё от фундаментов до чердачных стропил. Два четырехэтажных дома забабахал. Когда начинали стройку, многие были недовольны, хмурились, а вселяться в квартиры стали - заулыбались.

У командира две дочки росли, и были они уже на подлете. Близняшки. Раз-два, хоп-хоп, только что в классики играли, через веревочки прыгали и - бац! - на крыло стали, заневестились. Да не по очереди - одновременно. И влюбились в пацанов и тоже близнецов. Эх-ма… Канитель предстояла еще та. Короче, дело к двойной свадьбе шло. Но командира этим разве напугаешь. Решил в приказном порядке: играть будем две свадьбы сразу. Никто был не против: две так две, сразу так сразу, еще и лучше, хлопот меньше, и сваты не против.

А у его зама по тылу, у вдовствующего майора Лебедева, сынок женихаться начал и тоже дело к свадьбе подвинулось. И наметилась эта свадьба на тот же день, что и у близнецов. Ничего особенного, если разобраться, - рестораны разные, друзья разные, а какие друзья общие, те сами разберутся: кто к кому пойдет и всё будет ладом.

Заметим, что в полку при хозвзводе свинарник был. Дело это шебутное, но правильное, поскольку свиньи откармливались для личного состава. Хрюшки росли хорошо, питание получали отличное в виде солдатских недоедков. К тому же и администрация районная кормами помогала. Не безвозмездно конечно. Часть воинская администрации хрюшек поставляла, а администрация части - корма для свиней. Районным свининка войсковая очень была по душе. А то! Свиней кормили столовской едой, никакой костной муки, никакой рыбной. Хлебушек да щи с кашами всякими перловыми. Отсюда и мясо путевое, а про сало так и говорить нечего; сладенькое да мягонькое, прямо на губах тает. В районе это бдели, и, когда войсковые свиньи прибывали, то их на бойне забивали по спецразнарядке, разделывали на пайки и отправляли туда, наверх, по чинам соответственно: этому шейку, этому пашину. Ну и районные не подводили, кому кормовые гранулы, а зенитчикам дробь - горох с кукурузой битые. Хрюшки от этой дроби аж взвизгивали.

Было всем нормально: и свиньям, и мэрам-подмэрам, и солдатам. Свининка-то к солдатскому столу! А? Калории, елки-палки, а служба у зенитчиков не мед, тяжелая. То зенитки расчехли, то зачехли. А если нашему зенитчику хорошо, то и родина спокойна.

Командир в дела поросячьи не лез, но руку держал на пульсе: не забалуется ли кто? Баловства не было.

За неделю до свадьбы майор Лебедев командиру докладывает:

- Корма кончаются, надо бы в район сгонять. Сколько свиней везти?

- Вези как обычно, штук пять что ли? Или иное мыслишь?

- Да нет, не мыслю, вот только думаю, что пора бы хряка сдать.

- Сдай. Кто против-то? Хряк?

Хряк был против, но с визгом, с хрюком и с корзиной на голове по специальному трапу на бортовую машину все-таки влез. Солдаты-зенитчики помогли вскарабкаться. Вместе с хряком влезли еще четыре поросенка. Вся живность чистенькая, беленькая. Свиней на свинарнике из шланга солдатики провинившиеся нет-нет да и ополаскивали. Загонят хрюшку в отдельный отсек, наладят теплую водичку и ну, свинью поливать. Солдатам смешно, свинье весело.

Так вот, погрузили, значит, свиней, задний борт захлопнули, и вся эта музыка с поросячьими солами и дуэтами поехала в район меняться на корма.

Надо сказать, что было это перед Новым годом. Свадьбы же намечались на Новый год. Декабрь уже хорошо снегу набросал, подморозил, машину на дороге кое-где швыряло, вело, но как бы ни было, а доехали. Стали разгружаться на приемном пункте, а хряка-то в кузове нет! Четыре поросенка есть, а пятого, самого здорового, нет. Весь кузов перерыли, все углы обшарили, за запасным колесом даже посмотрели, нет хряка. Сбежал! Где, когда? Ну дела!

Лебедева сначала холодным потом прошибло, а потом смешно стало. Как докладывать командиру? Так просто что ли и сказать, что свинья сбежала? Сама, мол! Через борт, мол, перешагнула… Да кто поверит?

Но докладывать пришлось. С улыбкой, как бы винясь, майор и заявил:

- Я… это… Товарищ полковник, сам не понимаю… Приехали, а его нет…

- Кого нет?

- Хряка. Четыре свиньи сдали, а хряк куда-то делся, в смысле пропал… По дороге.

Командир встал из-за стола, внимательно посмотрел на майора: не шутит ли, не пьяный ли, прошелся по кабинету и рассмеялся:

- Вот ты, майор, говоришь, а сам улыбаешься? Да? А ведь не далеко глядишь! Давай вместе посмотрим: у меня на носу две свадьбы, у тебя свадьба, и хряк пропал! Лучше не придумаешь. Значит, так - либо ты хряка найдешь, либо за него заплатишь. Смех в сторону и всё, разговор окончен.

У военных это означает - кругом!.. и шагом арш!

Хряк весил хорошо, и Лебедев от полковника вышел в задумчивости.

На другой день он с водителем, солдатом-срочником, и двумя прапорщиками, двинул на УАЗике по известному маршруту.

- Ну, воин, вспоминай, как вчера ехали, где нас трясло, где швыряло?

Водила был смышленый и памятливый… Он помнил.

...Машину тряхнуло на выезде из Белополья. Её, вернее даже, не тряхнуло, а бросило к обочине при левом повороте. Не бросило как бы, а юзом повело. Повело, повело и задним правым колесом о снежный сугробик чуток и стукнуло. С отбоем. Водитель скорость не сбросил, потому что ехал не быстро, километров под сорок, и, посмотрев в правое стекло заднего вида, ничего такого не увидел.

Хряк, стоя в кузове у правого борта перед самым ударом машины о сугроб, подпрыгнул. Разумеется, со всех четырех ног. Он подпрыгнул, машина стукнулась, тут же отбилась влево и всё срослось, тем более что борт невысокий. Хряк опомнился, когда уже стоял по брюхо в снегу. Хотел закричать машине вслед, но слов не знал. Постоял, посоображал, а вокруг бело, глаза слепит, и от этого совсем не соображалось. А что соображать-то, когда перед свиным рылом лежало огромное белое поле. Идти надо. Куда? А туда, в простор, не по дороге же топать. Неровен час и задавить могут. Машины-то вон: вжик да вжик, а многие, поди, и без тормозов. И Хряк, одолев придорожный кювет и утопая в снегу повыше колен, неспеша, раздумывая о странных превратностях жизни - то едешь, то летишь - побрел по полю. Поле оказалось огородом, но ни травинки на нем, ни картошинки - голый снег…

Галина Ивановна, протопив печь и закончив готовку харчо из молодой баранинки, накинула на пышные плечи курточку-кацавейку и пошла в сарай дров принести на вечер и на завтра, на утро. Вышла на крыльцо и ничего не поняла. Прямо за палисадником на ее огороде свинья стояла. Здоровущая и видно, что ухоженная, потому как чистая! Чья такая, откуда? А поди, узнай? Может, с вертолета? Летают тут всякие, но Галина Ивановна быстро смекнула - не-а… Ни с какого ни с вертолета, ни с паровоза, а ходила эта свинья, похоже, где-то всё лето одна, сама по себе. Тепло же, вот она и гуляла по совхозным полям, репку рыла, морковку. Гуляла, гуляла, а тут зима с морозами и ей, видимо, не понравилось мерзнуть: она выкупалась, вычистилась и заявилась: пустите, мол, перезимовать. Ха-ха…

Во всей близлежащей округе свиней никто не держал. Давно когда-то держали, а теперь - нет. Галина Ивановна здесь жила уже около сорока лет, жила с самого рождения, и знала всех и всё досконально. Было ясно, что свинья не местная.

Хряк хотел пить и жрал снег. Переволновался потому что. Шутка ли: то в машину тащили, то с машины на полном ходу выкинули. Он стоял, взрывал пятаком снег, и, прихрюкивая, узкими своими, заросшими жирком, белесыми глазками внимательно смотрел на Галину Ивановну. Видел он плоховато, хряк же, но женщину рассмотрел и понял, что прежде он такой красоты не зрел: всё мужики да мужики, солдаты, вернее, ваксой пахнущие. Ну еще прапорщики, которые опять же не духмяней солдат…

Галина Ивановна не долго постояла, чуток подумала, затем отвела воротину сарая в сторону, взяла прутик и ласковым голоском, призывно так: хрю, хрю, мол, давай, давай, постукивая, поглаживая и направляя через узенькую огородную калиточку, погнала Хряка в сарай. Хряк не сопротивлялся. Может, голос женский ласковый ему понравился, может, от Галины Ивановны пахло хорошо, а может, в тепло поскорей хотелось. Хрюкая и подшлепывая нижней челюстью он в распахнутую воротину и вошел. Галина Ивановна затворила сарай, но что дальше делать пока понимала смутно. Свинья не велосипед, просто так стоять не будет…

Через три часа в сарае стоял вселенский ор. Хряк требовал жратвы!

Для Галины Ивановны такое было не страшно. Ее отец сколько был жив, столько и скотину держал, и она, еще девчонкой, не раз помогала покойным родителям убираться с животиной. Время прибрало и мать, и отца уже лет двадцать как, но память на дела хозяйские у Галины Ивановны не отшибло. То, что знаешь, плечи не тянет.

Буханка хлеба, полтора десятка нечищенных картох, сваренных по-скорому, да полкастрюли третьеводнишних, не прокисших пока, домашних щей с завалявшимися сухарями Хряком были сметены в один присест. Галина Ивановна смотрела как он жрал, как двигал мордой грохочущий пустой тазик, прижимала руки к груди, и, вздрагивая от каждого резкого звука, думала: а дальше-то что? О, мамочки мои… Зачем он здесь, зачем он мне? Кормить и ждать хозяина? Вот радости-то!

И Галина Ивановна, раскинув своим крестьянским умом, решила: колоть надо, пока сарай не загадил. Свинский образ жизни она очень даже хорошо знала. Если вдруг хозяин объявится, то с ним она как-то да разберется. А не пускай свиней в чужие огороды! А вот и заплати за то, что кормила, за то, что заколола и разделала. Да еще и срач убирала. Как-то так…

Сосед, живущий второй год у соседки Таньки в примаках, здоровенный хохол-бугай, весельчак и бабник, подмигнул Галине Ивановне, хотел ее даже щипнуть по случаю, но не посмел, Галина была баба не из тех, и он только хохотнул вхолостую, как бы стесняясь своих бесстыжих ручищ, но свинью заколоть согласился. За литр водки, хорошую жратву и несколько денег.

- Та зроблю, - сказал. - У нас, в Хохляндии, я их стико пэрэдушив. Вухи мои. Голова не, а вухи да. Колун е?

Галина Ивановна против ушей не возражала, она знала еще и раньше: кто приходил свинью колоть, тот и уши свиные забирал вместе со шматами жертвенного сала и мяса. Такой закон - уши кольщику…

А вот колуна в хозяйстве не было, зато была кувалда.

Колоть Хряка решили на следующий день часов около десяти, чтобы управиться к четырем дня. Декабрь, светает поздно, темнеет рано. Хохол под это дело пригласил еще двух парней, тоже в кости не узких, и лампу паяльную заправил бензином под самую завязочку: щетинку палить.

...Назавтра Галина Ивановна встала пораньше, снесла Хряку немного пожрать, чтобы не развизжался до поры, не разбушевался, нагрела бак воды, набрала всяких старых чистых тряпок и села думать думу: что с мясом-то делать? В свинье было килограмм под двести. Может, и не двести, но пудов десять было. Это со слов хохла-свинобоя. Да Галина Ивановна и сама видела, что весу в поросеночке не пуд и не пять даже. Но это же хряк, а то, что это хряк, Галина Ивановна увидела, еще когда свинью прутиком трогала, и мясо должно быть с душком, хотя хохол и заверил, мол, «зроблю так, шо дух поганый уйде…» Если «дух поганый уйде», то и ладно, за окном не петровка и мясо не пропадет, а «не уйде»? А если «не уйде», то можно и по соседям раздать, вон тё Поля с дя Егором на малых пенсиях бедуют, не откажутся же, пожалуй. Да и еще такие же найдутся. Но да ладно, что гадать-то прежде времени, толкач муку покажет.

Развиднелось и через калитку к Галине Ивановне пожаловали трое: Хохол и два его дружка. Мужики трезвые, в ватниках, с ножами, с паяльной лампой и с веревками. Хряка они осмотрели еще с вечера и поняли: здоровый! Шутки плохи будут, если что. А если, действительно, что, то эта зверюга подраненная не только сарай, всё Белополье разнесет. У Хохла в руках поблескивал заточенный под шило металлический штырь.

- Цим буду колоты…

Затем он подошел к сараю и взял в руку прислоненную к двери кувалду. Качнул в руке, прикидывая на вес. Штука весила! Галина Ивановна еще с вечера железку эту влажной тряпочкой обтерла. Какая свинья, такая и честь. Кувалда была еще та! От хозяина, мужа Галины Ивановны, осталась. Покойный работал на монтажах, ну и припер ее как-то домой, по пути что ли. Этой балдой на стройках трубы по контурам заземления в грунт вколачивали. Четыре года назад хозяин погиб, упал со стапелей. Сам погиб, а кувалда осталась. Весу было в самой болванке не менее шести килограмм. К этой болванке труба метровой длины приварена. И труба, и болванка - всё из нержавеющей стали. Раритетная штуковина, не в каждом подворье такая найдется. Применения ей в хозяйстве Галины Ивановны не было, и она валялась в сарае, пылилась, мешалась под ногами. Выбросить бы, так ведь жалко: а вдруг. Вот этот «вдруг» и настал, и железка сейчас пригодится. А может у этой болванки всё остатнее назначение-то, что поросенка по лбу треснуть? Хохол, отставив кувалду, проговорил:

- Колы нэ промижу, то и колоты нэ трэ… Тико ризаты…

А в это время в тридцати метрах от домика Галины Ивановны, к тому самому повороту, подкатил УАЗик. В аккурат.

Водитель указал:

- Вот здесь, товарищ майор, нас хорошо о сугроб стукнуло. Помните?

Майор не помнил. То, что стукнуло - помнил, а вот где точно - выветрилось. Ехал, не о дороге думал, думал о том как свиней сдаст, о свадьбе предстоящей. Жены нет, померла, когда второго рожала. Родить не получилось, и малыш не сохранился. Зато с первым хлопот у майора было немного. И здоров, и толков, и вот жениться решил. Все заботы на майоровых плечах лежат. Лежат и давят, а на погонах по одной большой звездочке всего лишь. Подполковника грозят дать, да когда это будет? Думки, думки, за дорогой ли тут следить...

Из машины вышли четверо: майор, два прапорщика и водитель. Всё стало ясно сразу. Да здесь и без следопытов было видно - что и как. Вот хряк упал в сугроб и перемял его, вот полез через кювет в огород… Следы видно хорошо. Вот он, творя в снегу борозду, сделал петлю, вот завернул к дому, к сараю, а вот и человеческий след. Тут где-то хрюшка, ту-ут… У майора на душе повеселело. Военные подошли к сараю с тыльной стороны. В сарае что-то громыхнуло и хрюкнуло. Тут!

В сарае хрюкнуло, Хохол переглянулся с товарищами, мол, пора. Те боднули головами: ага, мол, начинаем. Хохол глянул на Галину Ивановну и решительно выдохнул:

- Галю! Вухи мои…

И только они начали действовать, только задвигались, тут же из-за сарая, словно по команде, через огородную калитку вошли четверо военных: майор, два прапора и рядовой.

Майор представился хозяйке, рассказал что и как, а Галина Ивановна была не против: забирайте, если ваше, тем более, что - майор! А майор был хоть и не орел, но и не селезень щипаный, в смысле недовылинявший.

Через час приехала бортовая машина с солдатами. В кузове лежал трап, веревки и знаменитая корзина, которую Хряку уже во второй раз нахлобучили на голову. С корзиной на голове он и был водворен в кузов. Визгу висело, крику! На всё Белополье…

Хряка увезли, но на этом дело не закончилось.

С этой поры многие белопольские заприметили, что у домика Галины Ивановны военный УАЗик стал частенько останавливаться. Сначала останавливался на несколько минут, потом на час-два, а ближе к лету и того дольше. Иногда и всю ночь стоял. Хорошо еще, что ночи были безлунные, а то на нашу Галину Ивановну и тень могла бы упасть. Хотя какая тень? Детей она не имела. Но годы еще не ушли...

Под осень Галина Ивановна к врачам сходила. Врачи ее обрадовали, а майор это воспринял с большим удовольствием и в сентябре Галина наша Ивановна фамилию сменила. Лебедевой стала. И не просто Лебедевой, а царевной-Лебедь, майоршей.

Командир на скромной свадебке речь держал. Хорошо говорил, напутственно. Хряка вспомнил и за его упокой выпил. И все выпили. А иначе нельзя, не по-людски будет...

 

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.