Ты можешь подвести коня к реке,
но ты не можешь заставить его пить.
«Дао-де-цзин».

Воскресение. Чайно-ореховый омут
глаз напротив. Как редко играем мы с ней!
Наши шахматы можно назвать по-другому,
потому что Алёнка жалеет коней -
и своих, и моих. Отдаёт, не колеблясь,
и красавца ферзя, и тупую ладью,
но четыре лошадки, изящных, как лебеди,
неизменно должны оставаться в строю.
От волненья у пешки затылок искусан,
в каждой партии странные строим миры.
Я иду вслед за ней в этом важном искусстве,
я учусь выходить за пределы игры.
Надо выдержать паузу, выдержать спину
и подробно прожить откровения дня.
Эта партия сыграна наполовину.
В ферзи я не хочу. Отыграю коня.
Торжество справедливости - странная помесь
пустоты и досады - сквозь пальцы улов.
Выхожу на спираль - если вовремя вспомню,
что великий квадрат не имеет углов.
Ни корон, ни дворцов, ни слонов, ни пехоты -
перейду чёрно-белых границ череду,
распущу свою армию за поворотом
и коня вороного к реке поведу.
***
Звездой в ночи - дежурный магазин
с рекламно-сладким суррогатным счастьем.
Ты в улице пустынной - не один,
а некуда идти - так возвращайся.
Его не закрывают на обед,
сюда за хлебом никогда не поздно,
здесь нищенка бормочет вялый бред,
корыстный - но насквозь религиозный.
Пусть бредят. Ты их веры не лишай,
их блажь дороже здравого рассудка,
когда всё то, чем держится душа,
едва-едва дотягивает сутки.
Тебе-то проще - дать ей пять рублей
и воспарить душой в иные сферы,
но это ж не избавит от проблем
Евроремонта собственной пещеры.
Всё - суета. Весны паллиатив
отодвигает холод преисподней.
Неизлечимо-радостный Сизиф
опять пойдёт с утра творить свой подвиг,
являя всем натруженным лицом
старательную тупость эпигона.
Старухе нищей не свести концов,
не отмолить зомбированный город.
Спи в позе эмбриона. Ночь темна,
досмотрен фильм по первому каналу,
и нищенка поклоны бьёт за нас -
неискренне, но профессионально.

/Чернобыль. Много лет спустя.

Не наступи на грязную траву,
иди по чисто вымытой дороге.
Стаканы взглядом двигать наяву
не выйдет. Так, насобирать на ноги
по сто микрорентген, и как с куста -
цветов огромных, ягод придорожных.
Наука выживания проста:
чернику здесь нельзя. А груши - можно.

Дичь можно жарить, но нельзя варить.
А от тоски спасает только водка.
Рентгены - это так, побочный риск.
В подъезде тут несложно встретить волка,
отнюдь не двухголового. Ещё
здесь, говорили, славная рыбалка:
такой на уду попадётся чёрт,
что для наживки ничего не жалко.

У сталкеров горящие глаза.
И граффити - на стенах, на асфальте.
Здесь невозможно жить, здесь жить нельзя,
но здесь живут. В граните и базальте
упрямых лбов. Герои? Не скажи.
В запретной зоне ценности иные.
Здесь бродят мародёры и бомжи,
романтики и солнышки лесные.

А саркофаг угрюм и нелюдим,
но тоже, как ни странно, внемлет Богу.
Родившийся некстати прям под ним,
малыш-тюльпан выходит на дорогу.
Земля горька, болезненно-щедра,
пока звенят дозиметры вполсилы.
Сегодня время камни собирать
и мыть деревья специальным мылом.