|
Тоше Бергеру было двадцать. Хрупкий, нежный, почти болезненный и всегда немного смущенный, он был предметом неприличных мечтаний всех своих однокурсниц. Они ворковали над ним, бросали на него ласковые взгляды и были готовы на любые жертвы вплоть до написания курсовой, лишь бы он обратил на них свое внимание. Признаться, первые две недели это ему нравилось, но потом он уже сам не знал, где бы спрятаться от неутомимых преследовательниц. Риточка хохотала от души, глядя на него; как он опасливо выглядывал каждый раз из своего очередного убежища, как его личико приобретало при этом забавное страдальческое выражение, и как он смотрел на Риточку с укоризной, мол, у меня такое горе, а ты, бессердечная, смеешься!
Риточке он понравился сразу, еще на вступительных, но подойти к нему сразу ей не позволила гордость. Она наблюдала за ним издали, за этим изнеженным, нервическим мальчиком с серьезным выражением лица, за тем, как он разговаривал с другими, как кривая улыбка трогала его губы - и мечтала о том, как его длинные, цепкие пальцы сомкнутся обручем вокруг ее запястья, и как ей будет больно и хорошо одновременно. Тоша был очарователен, и весь первый курс бросал на Риточку вожделеющие взгляды. Только он умел смотреть так, что в его взгляде сочеталась невероятная трогательность, нерешительность и страсть.
Риточка сама завела с ним разговор уже в конце летней сессии, а потом они робко поцеловались на набережной.
Все лето Тоша был мучительно робок, краснел, как девица, и даже боялся брать Риточку за руку, словно у этого невинного жеста могли быть страшные последствия. Риточка ждала, любуясь им и жаждая его.
В сентябре между ними наконец случилось таинство любви.
Тоша во всем напоминал котенка - вроде бы и подчинялся полностью хозяйке, но в то же время имел над ней безраздельную власть. В университете они не показывали своих отношений во избежание слухов и сплетен - так решила Риточка. Тоша сопротивлялся отчаянно, ревнуя и мучаясь, выставлял коготки, но успеха не добился и смотрел на нее теперь на лекциях тоскливым взглядом, всеми силами выражая свое вселенское горе.
Риточка много занималась в библиотеке, и это также невероятно раздражало Тошу. Но разве можно было заниматься дома, когда там был Тошенька, а в гостиной - такой уютный кожаный диванчик? Дома Тоша совершенно дичал, задвигая в дальний угол всю свою покладистость, и отделаться от него не представлялось никакой возможности. Он надвигался, распаленный, раскрасневшийся - самая неприступная крепость сдалась бы его мороку. Когда же Риточка занималась в библиотеке, Тоше ничего не оставалось, кроме как сидеть за дальним столиком (чтобы комар носа не подточил, видите ли!) и ждать. Он совершенно не мог сосредоточиться на предмете, когда Риточка сидела через три стола напротив, такая далекая и недоступная.
В тот день в библиотеке было пусто, и Риточка подошла к нему после часа занятий. Он поднял на нее взгляд, покорный и жаждущий. Риточка, присев на край стола, провела пальцами по его руке, и, наклонившись, поцеловала его запястье - нежное, тонкое, пахнущее персиком. Она почувствовала, как вздрогнул Тоша, а потом резко втянул воздух.
- Сейчас же войдет кто-нибудь, - прошептал он, уже теряя связь с реальностью. - Ты же сама не хотела...
- Никого здесь нет, Тошенька, мы одни, совершенно одни, пугливый мой котенок. - Риточка нежно поцеловала его в губы, горьковатые от сигарет. - Ты сейчас так похож на Тадзио!
- А ты - на Ашенбаха, такая же одержимая, - будто недовольно ответил Тоша, охотно подставляясь под поцелуи.
- Дурак! - ответила Риточка, улыбаясь.
Хлопнула дверь библиотеки. Риточка резко встала.
- Ты был прав, - сказала она, хмурясь. - Надо было подождать до дома, нас мог кто-то видеть. Но я не могла удержаться...
- Ты никогда не можешь удержаться, - самодовольно возразил Тоша. - Особенно когда я... - Он смолк и залился румянцем.
Риточка улыбнулась.
- Пойду соберусь, все равно сегодня уже не получится заниматься. Пойдем домой.
- Если нас кто-то заметил, это даже к лучшему, - сказал Тоша уже дома. - Надеюсь, это был Григорий Андреевич, уж больно странно он на тебя смотрит.
Григорий Андреевич вел у них историю.
- Странно? - удивилась Риточка. - Тошенька, да он же души во мне не чает! Влюблен, бедняга, а я что? Какая я жестокая, Тошенька! - Она картинно вздохнула. - Разве я виновата, что тебя люблю?
Тоша пропустил ее признание мимо ушей.
- Значит, ты знала и ничего мне не говорила? Какой он мерзкий, этот Григорий Андреевич, со своими сальными взглядами! А тебя все устраивает, да?
- Тошенька, милый, прекрати. Не порть нам вечер! Григорий Андреевич - прекрасный преподаватель, а как мужчина он меня интересует не больше, чем университетский дворник.
Но Тошеньку уже было не остановить. Признаться, если бы Риточка не любила его до одури, то долго не продержалась бы с ним. Тошеньку воспитала мать, совершенно избаловав его; с отцом у него всегда были натянутые отношения. В четыре года он красовался на фотографиях в хорошеньком платьице и шляпке с атласными лентами; в десять это был уже настоящий бесенок, не желающий знать границ своим капризам и прихотям. Он был единственным ребенком в семье, и мать обожала его. Тоша всегда получал то, чего желал, любыми способами, любыми хитростями, и трогательное, невинное выражение его глазок провело не одну ничего не подозревающую душу. Его красота и очарование всегда и везде имели огромную власть над окружающими; он не знал упрека и отказа. С детства он понял, что легкие истерики работают не хуже его очарования. Он ударялся в слезы, жалея себя, заламывал руки, изображал глухие рыдания, делал вид, что задыхается - словом, tous les coups étaient permis для достижения необходимой цели. С Риточкой так не получалось; ей хотелось подчиняться, поклоняться, отдаваться. Несмотря на это, ссоры между ними случались часто - Тошенька был до безумия ревнив. Будучи полностью уверенным в себе и своих чарах, он отчего-то сомневался в чувствах Риточки. Он доверял ей, пока она лежала вечером подле него, разморенная и счастливая, но стоило ей выйти из дома, им овладевал страх. До нее он никого так не любил.
- Если это все, что ты хотел мне сказать, я очень устала, - Риточка встала с дивана, - и иду спать.
- А я никуда не пойду, - обиженно ответил Тоша, заворачиваясь в диванное покрывало так, что была видна только его взъерошенная голова. - Не хочу тебя видеть.
- Ты закрой глазки, Тошенька, зачем на меня смотреть? - Нет, Риточка не могла на него сердиться, решительно не могла.
Она снова села рядом, склонилась к нему и поцеловала. Его глаза были закрыты, только веки подрагивали, дыхание участилось, и он резким движением опрокинул ее на диван.
- Тошенька мой, Тошенька, - прошептала она нежно и опять поймала его губы...
На следующий день Григорий Андреевич поставил ей «хорошо» за курсовую.
- Я же написал вам замечания, а вы не поправили, - сказал он укоризненно, притворно вздыхая.
Внутри он торжествовал, и Риточка это знала. Знала, что он пытается ей отомстить за то, что она никогда не обращала на него особого внимания, будучи со всеми предельно вежливой; за то, что она улыбалась ему только из этой самой вежливости, делала вид, что не понимает его намеков. И он терпел, терпел ее нежелание, ее невнимание, но когда он увидел ее в библиотеке, целующую Бергера, этого противного истеричного мальчишку, терпение его лопнуло. Риточка, которую он любил, которую он вознес на пъедестал и считал лучше, выше, чище всех, купилась на чары этого юного прохвоста!
С Тошей Григорий Андреевич не связывался, ему хватило истерики на первом зачете, но теперь у него появилось желание наказать их обоих. Риточка, не оправдавшая его высоких ожиданий, упавшая в его глазах, заслуживала расправы, по его мнению, даже больше Тоши. Она сорвала цветок зла, опьяненная его ядовитым ароматом, и теперь он глубоко пустил корни в ее душе!
Одним словом, Григорий Андреевич считал, что она сошла с пути истинного (то есть с того пути, который бы привел ее к нему), и теперь совершенно необходимо было ее на него наставить. Делать это надо было не в аудитории, конечно же, не при этом бракованном котеночке, который так и норовил выпустить коготки, а где-нибудь наедине.
- Приходите ко мне в кабинет после лекций, Маргарита, и мы с вами все обсудим, - деловито сказал он. - Не хотелось бы, чтобы эта оценка повлияла на исход дела.
Риточка кивнула. Предложение Григория Андреевича нисколько ее не порадовало, даже насторожило, но отказываться было неудобно. Она понимала, что Тошенька встанет в позу, что это «хорошо» было незаслуженным и предвзятым, что от слов историка пахло жареным, но ничего поделать было нельзя. Она не могла показать, что ей все равно, не могла допустить, чтобы это продолжалось, чтобы продолжались эти сальные, как выразился Тоша, взгляды. Положение было серьезное, не из университета же уходить!
На rendez-vous Риточка явилась в дурном настроении. Тоша накричал на нее: «Сама виновата, нечего было ему глазки строить!» и умчался в неизвестном направлении. Конечно, ей всегда было легче легкого добыть его прощение, но она боялась, что каждый раз может стать последним. Тоша слишком ее любил, слишком ревновал, и, зная его натуру, она боялась, что он может перегореть в любую секунду.
Григорий Андреевич сидел за столом. Курсовая лежала перед ним.
- Располагайтесь, Маргарита, и займемся работой над ошибками, - он улыбнулся.
Признаться, Риточка предпочла бы остаться как можно ближе к двери на случай экстренной эвакуации, но ей ничего не оставалось, как пройти и сесть напротив него.
- Что же это вы, Риточка! На исправление замечаний у вас, получается, времени нет, зато на посторонние дела, должно быть, его предостаточно? Григорий Андреевич больше не улыбался. Лицо его приняло странное выражение, а в голосе сквозила обида.
- Я вас не понимаю, Григорий Андреевич, - возразила Риточка, которая вдруг некстати подумала о Тошеньке и почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. - Я тщательно исправила все, что вы попросили исправить.
- А я ничего не просил, Маргарита Львовна, - он сделал акцент на последнем слове, и это неожиданное обращение резануло Риточкин слух.
- Преподаватели не просят, а требуют. Я вот не понимаю, - продолжал он медленно, - вы такие интересные выражения употребляете, словесные обороты - у Бергера были похожие в его последнем эссе. Он что, помогал вам с работой?
Риточка зарделась еще сильнее и хотела возразить, но он оборвал ее.
- Хотя нет, должно быть, Тошенька Бергер подтягивал вас по другому предмету. Может быть, продемонстрируете мне теперь свои умения?
Риточка резко встала; она была бледна, и только два алых пятна жгли ей щеки.
- Можете поставить мне «неудовлетворительно», если хотите, мне все равно, - сказала она жестко. - Ноги моей больше не будет на вашем предмете - на любом из тех, что вы решите мне преподать.
Она вышла, хлопнув дверью, и с этим звуком на Григория Андреевича обрушилась страшная тишина.
Первое, что Риточка почувствовала, вернувшись после пытки, было невероятное облегчение - Тоша был дома и, судя по аппетитному запаху, готовил ужин. Риточка прошла в кухню, подошла к нему, обняла сзади. Поцеловала его душистую шею - опять ее парфюмом пользовался, проказник! - его большое, нежное ухо. Он легонько взбрыкнул, будто сопротивляясь, но Риточка знала, что он млеет от каждого поцелуя.
- Хозяюшка моя любимая, - сказала она с нежностью, любуясь им и наслаждаясь тем, что он безраздельно принадлежит ей - весь, без остатка. И этот смешной рот, который она так любила целовать, и лукавые глаза, и худые руки - что они с ней творили! - и этот смешной, высокий, гортанный голосок, который она могла слушать бесконечно.
- Что тебе сказал Григорий Андреевич? - спросил как бы невзначай Тоша тем самым гортанным голоском.
- Он видел нас в библиотеке тогда, - сказала Рита, вздыхая. - Не хочу пересказывать тебе всех его противных слов - какой он мерзкий, Тоша! Ты был прав насчет него тогда. Боюсь, мне теперь придется уйти из университета.
- Брось, малыш, мама поговорит с деканом, будешь сдавать историю в другом месте, - в голосе Тоши звучало облегчение. - А к этому старому... я тебя больше не подпущу!
Для пущей убедительности он ударил кулаком по столу и тут же скривился от боли.
Риточка еле удержалась от того, чтобы не улыбнуться его гневному порыву - настолько мило он сейчас выглядел.
- Ты знаешь, я тебе сирени сорвал, - сказал Тошенька, закатывая глаза от удовольствия, - Риточка «лечила» его болезную руку быстрыми поцелуями. - Ты ею пахнешь после, после... - он покраснел.
- Я знаю, - сказала она, оторвавшись от своего необыкновенно важного занятия. - Ты однажды настолько дар речи потерял после этого «после», что сказал мне, что я посиренела, - она расхохоталась. - Не помнишь?
Тошенька только отрицательно покачал головой, краснея еще больше. Риточка обняла его.
А на окне цвела в фарфоровой вазочке белая сирень.
/Куколка
- Мартинчик! - Опять он из-за своего душа не слышит ничего! - Мартинчик, ты мою блузку не видел? - заглядываю в ванную.
Дверь в душевую приоткрыта.
- На комоде посмотри, растяпа, - его голос перемежается с журчанием воды.
Да, конечно, как будто это не он вчера (в порыве страсти!) посеял ее в коридоре. Дурак.
- Мартинчик, здесь пуговицы не хватает, - говорю жалобно, возвращаясь в ванную с пострадавшей блузкой.
- Я тебе новую куплю. Иди сюда, - утягивает меня под душ.
- Пуговицу? - язвлю и вздрагиваю; все-таки не любительница я прохладного душа.
- Блузку, дурочка. Тоже мне проблема!
- Это моя любимая была, - говорю капризно, а сама уже начинаю потихоньку таять от поцелуев в плечо. - Воду погорячее сделай, будь добр.
- Мерзлячка ты, Софья Андревна, - смеется Мартинчик беззлобно.
Мартинчику тридцать пять. Это с глазу на глаз я его так называю, на публике же строго - Мартин Игоревич. Мартинчик - мамин коллега, а познакомились мы с ним на каком-то дурацком рауте, где я была маминым плюс один.
- Юным леди столько не разрешается, - сказал он мне, глядя, как я тянусь за вторым бокалом шампанского.
- Исчезните, милорд, - ответила я и фыркнула.
Должно быть, одного бокала мне действительно было достаточно.
- Не портите вечер одинокой, беззащитной леди, - попросила я.
Должно быть, у меня был настолько несчастный взгляд, что даже ледяная статуя растаяла бы.
- Конечно, вам решать, - мягко улыбнулся он. - Не уделите мне завтра время?
- Именами не желаете обменяться для начала? - вместе с новым глотком во мне проснулась наглость.
Хотя я бы еще поспорила, кто из нас двоих наглее. Приглашать девицу на свидание, даже не зная ее имени! Нахал!
- Мне достаточно было одного взгляда, юная леди. Но если вы настаиваете… - Его лицо приобрело покорное выражение, и мне захотелось его поцеловать.
Да, вот так сразу - после полутора бокалов шампанского и не такого захочется! Тем более, примерностью я никогда не отличалась.
- Знаю я, как вас зовут, - оборвала его я. - Вы же у нас местная знаменитость, Мартин Игоревич. Софья Андреевна, - я протянула ему руку, предвосхищая вопрос.
На мое удивление, он пожал ее, а не поцеловал.
- Вы - дочь Розы Яковлевны, верно? Вы к нам заходили недавно, я помню.
Да, действительно, я была у мамы на работе в прошлом месяце, но не ожидала, что у меня такая запоминающаяся внешность.
- Так куда мы завтра пойдем? - спросил он.
Я даже еще согласиться не успела!
- В кино, Мартинчик, - фамильярно заявила я. - В кино…
- О чем задумалась, Софья Андреевна? - легкий поцелуй в губы.
Раз, два, три. Мартинчик выключает душ и накидывает полотенце сначала на меня, а потом уже на себя. Заботушка.
- О том, как мы с тобой познакомились, Мартинчик. Год пролетел, как один день.
- Не сказал бы, - фыркает он.
Мартинчику тридцать пять, и он очень хорош собой - складный, худой, сумевший сохранить юношеское изящество.
- Ты завтракать будешь? - спрашивает, обтираясь полотенцем, а я думаю только о том, что хотела бы - всего лишь на минутку - стать капельками воды на его плечах и бедрах.
- У меня лекция через два часа, подвезешь? - отвечаю вопросом на вопрос.
Он кивает.
- Давай где-нибудь в городе позавтракаем? - предлагаю я. - Быстрее будет.
- У меня есть йогурт ананасовый, грушевый торт и чай с бергамотом, - невозмутимо сообщает Мартинчик. - Точно дома есть не хочешь?
Знает ведь, как на меня все вышеперечисленное действует, зараза.
- Ладно, давай дома, - притворно вздыхаю я. - Если декан встретит меня в коридоре, скажу, что у меня любовник - извращенец.
- Скажи-скажи!
- Слушай, а ты реферат мой доделал, Мартинчик? - спрашиваю строго.
- Сегодня-завтра собирался. Знаешь, за такую работу обычно платят, в сети столько объявлений…
- Так я плачу, - праведно возмущаюсь я.
Рука плавно ложится на его бедро.
- Дурочка, - улыбается и закрывает глаза, выдыхая, когда рука смещается.
- Увидимся за обедом? - я стою на улице и заглядываю в раскрытое окно машины.
- Увидимся. Поцелуешь на прощание, Софья Андреевна?
Я наклоняюсь к его лицу, замирая в последнюю секунду.
- Про сережки в витрине помнишь?
- Вымогательница! - припечатывает Мартинчик.
Я целую его - нежно, целомудренно - так прощаются с любовниками, желая придать правде невинный вид.
- Что, опять твой подвез? - спрашивает Лерка, моя невыносимая подруга.
- Опять.
- Не надоело ему?
- А тебе завидовать не надоело? Пойдем, а то декан с нас три шкуры сдерет.
- Ты прошлой ночью у кого ночевала? - спрашивает Мартинчик за обедом.
Это он о легенде для мамы волнуется. Мама, конечно же, не в курсе наших высоких отношений.
- У папы, - отвечаю я со смехом. - Ещё пару дней у него «побуду», если ему не надоест нас прикрывать.
- Я вообще удивляюсь, как он одобрил все происходящее.
- Так он и не одобрил, - я пожимаю плечами. - Просто считает, что в жизни надо все попробовать.
- Разумный отец, ничего не скажешь, - усмехается Мартинчик. - Почему ты до сих пор не хочешь, чтобы я поговорил с Розой Яковлевной?
- Потому что Роза Яковлевна скорее побреется налысо, чем благословит наши отношения.
- Неужели я настолько плохой вариант? - притворно обижается Мартинчик.
- Нет, просто она считает, что заботится о моем будущем. Вообще у мамы довольно консервативные представления об отношениях…
- До свадьбы - ни-ни?
- Вот именно.
- А если свадьбы не предвидится, тогда что?
- Тогда долой такого воздыхателя, - улыбаюсь я. - Если мама узнает, что ты посягнул на мою честь…
- И долго она тебя контролировать будет?
- На втором курсе я собираюсь найти работу и стать самостоятельнее.
- Если бы ты переехала ко мне, тебе не пришлось бы искать работу. Училась бы себе спокойно и от контроля Розы Яковлевны освободилась бы.
- Зато попала бы под твой, - усмехаюсь я.
Мартинчик пожимает плечами.
- Ты знаешь, как я ценю свободу. Если я с тобой, значит, сам это выбрал - и никто не может ни удержать меня, ни заставить расстаться с тобой. Я думаю, ты со мной согласишься.
- Соглашусь.
- Десерт будешь?
- Буду.
- А как же фигура? - спрашивает серьезно, а в глазах играют лукавые искорки.
- Ты меня любишь, Мартинчик?
- Люблю, Софья Андреевна.
- Тогда закажи мне десерт. Мне после обеда нужно будет заехать к маме, встретишь меня на углу?
- Встречу.
- Вот и замечательно, - наклоняюсь, чтобы поцеловать невинно. - Пока, Мартинчик.
- Пока, Софья Андревна.
- Мне кажется, - говорит мама, когда я заезжаю забрать пару платьев, - ты слишком часто стала бывать у отца. И зачем тебе сейчас эти платья, скажи на милость?
- Мы в театр собирались, - пожимаю плечами я.
Ложь во благо, не так ли?
- В театр? - хмыкает мама. - А твой отец опять в джинсах явится?
Я улыбаюсь. Отец действительно не щепетилен в выборе одежды, а вот Мартинчик… В прошлый раз до театра с его сборами мы так и не добрались. Зато добрались до…
- Ладно, мам, я пойду, - у порога становится неловко.
Интересно, когда она узнает, захочет ли вообще меня видеть?
- Я пригласила Исаака с мамой к нам, - как бы невзначай бросает она. - Они придут в пятницу, поужинаем вместе…
В пятницу Мартинчик уезжает по делам в Германию, и я собираюсь его провожать.
- Я не могу в пятницу, мам. Извини.
- Что значит ты - не можешь? Исаак, между прочим, лучший вариант на вашем курсе!
- Вариант? Неужели ты рассматриваешь его в качестве варианта для меня? Поразительно!
- Почему же? - холодно возражает мама. - У него хорошая, порядочная семья…
- Тебя не смущает, например, тот факт, что в университете он держится исключительно благодаря своей хорошей, порядочной семье? А точнее, своему папаше!
- Не надо повышать на меня голос. Я не виновата, что Исаак не обращает на тебя должного внимания, и делаю все возможное…
- Подружилась с его матерью, так ты делаешь все возможное? Мне не нравится Исаак, мама. И я не хочу иметь с ним ничего общего.
- Я всего лишь забочусь о твоем будущем, - мама обиженно поджимает губы. - Как я уже сказала, у него достойная семья, а тебе пора бы уже задуматься о замужестве.
- О замужестве? Ты серьезно? Мне девятнадцать, мама, и разговор у нас с тобой совсем несвоевременный!
- Общение с отцом на тебя плохо влияет, - отрезает она. - Конечно, я не могу запретить тебе видеться с ним, но ты становишься совершенно невыносимой. Хорошо вам сходить в театр.
- Спасибо.
Исаак, или Изя Шиндлер, кажется маме лучшим кандидатом мне в мужья. Когда она объявила мне эту счастливую весть, я сначала восприняла все в шутку. Но увы. Неуправляемое, самодовольное, безответственное существо, коим является Изечка, вряд ли сгодилось бы даже в качестве красивой мебели для украшения интерьера. Да, он, несомненно, хорошенький, и поговорить с ним иногда приятно и забавно, но дальше легкого общения мои планы не идут. А если бы и шли, Мартинчик, наверное, просто размозжил бы ему голову.
- Мама хочет выдать меня замуж, - жалуюсь я Мартинчику, садясь в машину.
- Неужели есть кандидат? - будто удивляется.
- Сволочь ты, Мартин Игоревич, - говорю беззлобно, а он уже тянется за поцелуем.
Тридцать пять, а ведь сущий мальчишка!
- Что ты ей ответила?
- Что всю жизнь планирую оставаться старой девой.
- Допустим, это тебе уже не грозит, - хохочет он.
- Благодарю покорно.
- Прямо так и сказала? - допытывается он.
- Нет, конечно, но замуж я не собираюсь. Она даже свидание уже назначила!
- С кем же?
- С Исааком, с кем еще. И дуться прекрати, сам прекрасно знаешь, как я не хочу ужинать с ним и его мамашей, - провожу пальцем по его губам. Но Мартинчик вместо поцелуя легонько кусается.
- Мартин, идиот, больно же! Как ребенок, честное слово!
- Ты у нас очень взрослая, - ехидничает он. - Сначала отдалась малознакомому мужчине…
- Мартинчик, ну какой ты малознакомый! Я с самого начала знала, что ты - мой. Знаешь, сколько я мечтала о таком ненормальном?
Мартинчик улыбается. Я с нежностью провожу рукой по его пшеничным волосам… Пшеничным?!
- Ты что, опять покрасился, озабоченный?
- Неделю назад. Я думал, ты уже и не оценишь, думаешь исключительно о себе.
Губы надул, вы только посмотрите на него!
- Обиделся? Домой поехали, буду отрабатывать свое невнимание. И, да, тебе идет, Мартинчик.
- Когда, ты говоришь, это свидание состоится? Я просто вдруг вспомнил, - спрашивает Мартинчик вечером за просмотром кино.
Вдруг вспомнил, как же. Наверное, без перерыва только об этом и думал.
- В пятницу. Я собираюсь улизнуть, чтобы проводить тебя в аэропорт.
- В пятницу? - переспрашивает Мартинчик.
- Да. Ты мешаешь смотреть, давай потом поговорим.
- Как, скажи на милость, я могу мешать тебе смотреть фильм, который ты видела уже раз десять?
- Больше, Мартинчик, больше. И, тем не менее, ты мне очень мешаешь. Сейчас моя любимая сцена будет, между прочим.
- Я в курсе, - ворчит Мартинчик.
- Какая восхитительная ария; а как он вдохновенно курит, слушая ее! Каждый жест - чистое искусство.
- Лично меня эта сцена раздражает, - продолжает ворчать Мартинчик. - Смотри, профессор слушает арию, зритель слушает арию, а этого идиота не хватает и на пару минут; видите ли, ему нужно сделать срочный звонок! Что за неуважение!
- Мартинчик, это фильм. Ты либо смотришь его в том виде, в котором он снят, либо не смотришь вообще.
- Мне он нравится! Просто…
- Конрад? - перебиваю я с противной ухмылочкой.
- Фильм, дурочка, - качает головой Мартинчик. - А Конрад меня бесит ужасно, неприятный тип.
- Отрицание симпатии есть главное ее подтверждение, - с умным видом выдаю я.
- Просто замолчи. Он же совершенно отвратителен! Этот лягушачий рот, этот большой нос, непропорциональные кисти - ты только посмотри! А голос крикливый, кошмар!
- Мартинчик, дорогой, ты иногда такая женщина, - хохочу я.
- Спасибо большое, - буркает он.
- И вообще, вы очень с ним похожи! У тебя рот такой же, как ты выразился, лягушачий, и нос тоже большой, и голос высокий… Только он лучше выглядит, тебе-то уже аж тридцать пять.
- Просто замолчи!
Но меня уже не остановить.
- Знаешь, я тут недавно его фотографию видела в стиле ню. У вас даже…
- Сонечка, - шипит он. - Прекрати немедленно. И фильм включи.
- Включаю-включаю; любуйся дальше. Смотри, как покраснел!
- Я сейчас уйду!
- Куда ты уйдешь, ты же дома. Молчу-молчу, - я примирительно накрываю его руку своей.
- Спокойной ночи, профессор. Если хотите побыть в покое, телефон лучше выключить, - доносится из экрана.
Ужин с Исааком проходит нормально. Не то чтобы я вдруг попала под его очарование, но ведет он себя вполне прилично под строгим оком своей матери. В аэропорт мне нужно успеть к половине девятого, а значит уже в семь, спустя час после начала ужина, я вдруг «резко» вспоминаю», что обещала Лерке помочь с пересдачей последнего зачета. Да-да, мне страшно неловко; извините, пожалуйста, еще увидимся обязательно, прошу прощения…
- Позвони сразу, как долетишь, - прошу я Мартинчика в аэропорте.
- Конечно, не волнуйся только, - улыбается он. - Я буду в порядке.
- В следующий раз я полечу с тобой, - упрямо говорю я.
- Полетишь обязательно. Я тебя с мамой познакомлю.
- Все настолько серьезно? - усмехаюсь я.
- Мне нужен твой счастливый поцелуй.
- Только если пообещаешь, что мы сходим на ретроспективу в «Аврору», когда ты вернешься.
- Опять с той же, хм, физиономией? - Мартинчик притворно стонет.
- С той же!
- Я ее уже видеть не могу, Софья Андреевна.
- Ты просто влюблен в нее, Мартинчик, - издеваюсь я.
- Дурочка. Ладно, пойдем, - обреченно вздыхает он. - А где мой поцелуй?
- Если бы я могла, заперла бы тебя дома, и никуда бы ты не полетел. Вдруг с тобой…
- Ничего со мной не случится. Или ты просто боишься, что тебе некого тогда будет мучить своим белобрысым чудовищем? Позвоню, не переживай.
Я целую его руку.
- Сам ты белобрысое чудовище, да еще и крашеное. Пока, Мартинчик.
- До свидания, Софья Андревна.
Не то чтобы Мартинчик в первый раз улетал по делам, но каждый раз я чувствовала себя крайне неуютно. Я не могла позвонить ему, когда мне заблагорассудится, не могла приехать к нему, не могла его увидеть. Каждый раз я перебирала его фотографии в телефоне; где он дурачился, где целовал меня, где просто смотрел куда-то вдаль, и мне хотелось выть от тоски…
В субботу Изечка приглашает меня в кино. Идти в кино без Мартинчика, с кем-то другим - кощунство.
- Если ты не сходишь, я с тобой неделю разговаривать не буду, - выносит ультиматум мама.
А если я выложу фотографию Мартинчика, ты со мной год не будешь разговаривать, да, мам?
- Я не пойду никуда с ним. Можешь не разговаривать.
- С Лерой зато пойдешь!
- С Леркой - пойду. С Леркой мне, слава Богу, замужество не угрожает.
Мама недовольно морщится.
Мартинчик возвращается в понедельник, а в среду мы идем на ретроспективу.
- Ты так похорошел, - говорю я, тыкаясь носом ему в шею. - Я соскучилась.
- А я специально взял места с краю на последнем ряду, - улыбается Мартинчик, и его рука ложится на мою ногу.
- Как Германия?
- Как в стихотворении Цветаевой. Не отвлекайся от просмотра, Софья Андреевна.
- Знаешь, - говорит мне мама на следующий вечер, - неплохо было бы, если бы ты устроилась уже курсе на втором.
- Устроилась? Что ты имеешь в виду?
- Я разговаривала с мамой Исаака, ты ей очень понравилась. Тебе повезло, что твой отказ идти с ним в кино она восприняла как признак смущения.
- Признак смущения? Ты ей это так растолковала, да, мам?
- Конечно, это была нормальная реакция на приглашение. В конце концов, первое свидание всегда проходит волнительно.
Первое свидание. Мы с Мартинчиком тогда ходили на новый фильм Аллена, а после… После было немножко стыдно возвращаться домой. Совсем чуточку.
- Мам, не нужно мне никаких первых свиданий с Исааком. И вторых тоже не нужно - и третьих, и десятых. Почему бы тебе не оставить в покое эту навязчивую идею?
- Я думаю о твоем будущем, - заявляет мама. - А вместо слов благодарности…
- Слов благодарности? Я тебя не просила, мама!
- Ты еще слишком мала, чтобы понять всю важность замужества. Один ветер в голове.
- Ты всегда делала для меня то, что считала нужным, мама, и никогда, ни разу не спросила, чего же хочу я. Так вот, сейчас я говорю тебе сама: я не хочу замуж. Не хочу жить так, как живет мама Изечки, запертая в своей удобной квартире; у которой мысли только о том, как бы пристроить своего нерадивого сыночка. Не хочу жить, как мама Лерки, которая вышла в свое время за очередного Изечку, а теперь закрывает глаза на все его измены и пытается создать видимость образцовой семьи.
«Ты даже представить не можешь, как тебе с Мартинчиком повезло. Если хочешь жить, как моя мама, соглашайся на Изечку», - сказала мне однажды Лерка.
- Ничего, - говорит мама, - одумаешься еще. Надеюсь, это не займет много времени.
- Не одумаюсь, мам, а уйду к мужчине, который любит себя настолько, что не сделает из своей пассии озабоченную домохозяйку, чьи интересы не заходят дальше кухни и потомства, и с которой стыдно появиться в приличном обществе.
- Ты и меня считаешь озабоченной домохозяйкой? Хороша доченька! Интересно, где ты такого мужчину искать собралась?
- Нашла уже. Не беспокойся.
- И кто же этот счастливчик?
- Мартин Игоревич, мам. Твой коллега.
У мамы делается такое лицо, как будто я вдруг у нее на глазах превратилась в лягушку.
- Мартин Розенбергер? Который однажды на новогоднем корпоративе похвастался, что явился на выпускной в женском платье всем назло? Хороший выбор!
- А ему идет, знаешь, мам. Я видела фотографию.
- Совсем со своими фильмами повернулась! Дура ты, Соня.
- Спасибо, мам. Может быть, и дура, зато счастливая. Зато я проживу жизнь так, как выберу сама, а не как за меня выберут другие. Ты, например.
***
- Я с мамой поругалась, представляешь?
Мартинчик ждет меня на углу.
- Что за повод? - легкий поцелуй.
Нос, губы, подбородок. Раз, два, три.
«Быть водой на его плечах и бедрах», - думаю я. Плечах и бедрах.
- Рассказала ей о нас. Она назвала меня дурой.
- Не дура, а дурочка. Хорошенькая, - смеется Мартинчик. - Люблю тебя.
- Она рассказала о твоем выпускном - помнишь, ты мне фото показывал? Надо повторить, удачный образ.
- Тебе понравилось? - удивляется Мартинчик.
- Очень! Такая куколка очаровательная.
Мартинчик притворно смущается.
- Извращенное у тебя представление о куколках, Софья Андреевна, - усмехается он.
- Пойдем домой, - я беру его за руку. - Мартинчик?
- Да, Софья Андреевна?
- Я тоже тебя люблю. И, кстати, ты мне еще блузку должен. | 
Загружено:
