|
1
- Зацени-ка, Сер-ргей! Юлька, тоже зацени! - он взметнул над столом левую руку, закатав рукав. В месте, где располагается застёжка часового ремешка, молоденькой кожицей сиял заживший длинный шрам в виде слова «ОКСАНА». - Да, знаю: вроде бы нелегко, но надо пересилить себя, одолеть свой страх. Не один день лезвиём варганил, зато как, а?
- Зачем?
- Я люблю её, люблю, понимаете, друзья?! Люблю! В ней всё моё счастье! Я буду идеальным мужем и отцом! Я так хочу сына или маленькую дочурку! Это так здорово! Вы не представляете, вы же бездетные! Не о чем тут и говорить! Другой такой любви нет и не будет! Нигде и никогда!
Уверовав в собственные фантазии, он подбежал к окну, распахнул раму и уселся на подоконнике.
Он невысок, сутул, хрупок фигурой. У него тонкие губы, я бы дал им эпитет «черепашьи», почему - не знаю. Его глубоко посаженные глаза безлики, но если их сощурить и наклонить голову набок, то (как ему верится_) вид получается эффектным. У него вертикальное и почти плоское лицо и выпуклый рельефный затылок. Mимика и жесты его беспорядочны - он сам не знает, как его конечности поведут себя в следующую секунду. Говорит он негромко, с хрипотцой, но быстро-быстро - именно так сейчас он вещал о своей любви.
- Покурю-ка я у вас, друзья, можно? - Он выхватил сигарету, зажёг её, дважды затянулся и опять затараторил:
- Ну можно я покурю? Ну можно?
- Уже ж куришь! - морщась, констатировала Юлька.
- Уборная у нас в конце коридора! Кури-ка там!
- Ну уж ду-удки, мой дорогой друг! Оксанкины девчонки тут! А она не должна знать, не должна!
- Не должна - так и не цыбарь. Здесь тебе не курилка.
- Но ведь хо-очется! - Он скривил рот. - Сер-ргей, знаешь, как хо-о...
- Перехо-о! - грубо осекаю. - Я в твоём доме не курил...
- Сер-ргей! Приезжай и кури на здоровье! Никто слова не скажет! - лопотал он, а дым в комнате становился всё гуще.
- Boт и убеди родителей, что я не курю, - в сторону произнесла Юлька, обречённо оглядывая свой подвешенный на плечиках шерстяной свитер.
- А не надо убеждать, - отвечаю туда же, силясь придумать хоть какой-нибудь оправдательный аргумент.
- Эй! Молодёжь! Шепчетесь? Мож мне уйти?
- Я о том и говорю: уборная - в конце коридора!
- Сер-ргей! Ты сейчас как свирепый ве-е-епрь!!! - он крикнул мне, но услышала вся улица. - Брось-ка ты! Выветрится! О! Гля, гля, какá дэ-эвюшька с библы идёт! Мордашка до чего стр-рашна, правда, Сер-ргей? Ты бы стал целовать такую? А сзади посмотреть - такая цыпа-дрыпа, футы-нуты! Корм-то - что надо! О, да она с вашей общаги! Зьняишь её?
- Зьняю, - передразниваю его мимику и интонацию. - Позьнякомить?
- Кр-ретин! Не смей так говорить! Оксанкины девчонки тут!
Не желая наблюдать развитие поднятой темы, Юлька оглядела комнату, заметив чайник, подхватила его и отправилась на кухню.
- Bo-во! Правильно: напоите меня чаем! - гость не замедлил прокомментировать её поступок. - Да, я водохлёб! Такая моя амплуа!
- Ты вообще отдупляешь, о чём можно болтать, а о чём можно только молчать? - проговорил я, едва закрылась дверь. - Из-за твоей кондовой дурости я краснею перед своей девушкой!
- Дорогой друг! О чём сейчас думаешь?
- О том, что гости в доме хозяевам не хамят.
- О технике безопасности думай! - Он пнул меня кулаком в живот, но я, привыкший к его приколам, успел напрячь пресс.
- Boт я бы стал обсуждать чью-то корму да при Оксанке? Ты бы обрадовался?
- Не смей! Не смей повторять её имя! Я люблю её!.. О чём сейчас думаешь? Сказал же: о технике безопасности думай! - Он снова пнул меня в живот: - Х-хэ-гэ-гэ-гэ-гэ!
- А ты не смей вносить разлад в нашу семью! Будущую семью.
- Сер-ргей! И ты сменяешь друга на бабу? Сменяешь?
- Да без всяких колебаний! Особенно - такого, кому хватает дури противопоставлять любовь и дружбу.
- Сер-ргей! Ты опять как свирепый ве-е-епрь!!!
Назревающую потасовку предотвратила Юлька, вошедшая с кипящим чайником. Я разложил пакетики по кружкам, она стала наливать в них кипяток...
- А-а-а!! - хрипло заревел он.
Юлька чуть не выронила чайник.
- Чё орёшь-то, учдок! - вырвалось у меня.
- Но стра-ашно же! - Он как бы обиделся, но именно как бы.
- Бери кружку! Сахар, печенье, - натянуто вежливо сказала Юлька.
- Не хочу, я передумал. Дайте просто холодной кипячёной воды, холодной. Я - водохлёб!
- Какого ж ты чёрта тут со своей амплуёй?! - децибелами я превзошёл его..
- Расхотелось мне, Сер-ргей, расхотелось, понимаешь? Ну, расхотелось, да! Ты на меня не обижаешься? Не обижайся! - Услышав из коридора какой-то звук, он распахнул дверь и выглянул. - О, о, о, как цыпа пошла! Хотел бы себе такую, Сер-ргей? Хотел? Да ла-адно, признайся! Дэ-эвюшька, ты куда? Ну, я тякь не игьряю... - проныл он. - А я палочки на днях подкупил. Чаки, кажется, называются... Незаменимейшее орудие, незаменимейшее!
Он выудил из сумки чёрные полированные нунчаки и с остервенением принялся разрубать ими воздух. Уж он и жонглировал, перебрасывая их из руки в руку, потом, задыхаясь от собственной крутизны, стал наносить себе опоясывающие удары, но при первой попытке перехватить «орудие» через спину рука промахнулась, зато верхняя палка глухо впечаталась в затылок.«Нунчакист» рухнул на мою койку. Юлька ахнула.
- Думаете, промазал? - очнулся он. - Ду-удки! Удар отрабатываю! Хорош траходромчик у вас, друзья!
- О технике безопасности лучше б подумал! - сказал я.
- Злой ты, Сер-ргей! Уйду я от вас!
- Boт и славненько! Сделай милость. Тебе ж домой давно пора.
- Ты хоть знаешь, что я четыре дня дома не ночую? - заносчиво изрёк он.
- А где же? Неужто на работе? Не бережёшь ты себя, не бережёшь! - произнесла Юлька с явной подковыркой.
- Ну уж ду-удки! - Он убавил тон, будто собрался признаться в совершении подвига, за который давным-давно обещана награда. - Я пятую ночь в Оксанкином подъезде провожу.
- За-ачем?
- Не понимаете вы! Я люблю её, люблю! Представьте: ночь, тишина, а ты знаешь, что любимая здесь, рядом, за этой стенкой... - разнежась, он лобызнул свой шрам. - Слышишь, как она дышит... А утром встретишь её словами:«Здравствуй, любимая!»... Я ради этих двух слов... Ой, как я буду любить нашего сына! Или маленькую дочурку! Буду водить её в садик... Нет, носить, на руках носить!
- Э, братец, для этого дыхание любимой надо не через стенку слушать, а рот в рот...
- Переставай так говорить! Я люблю её, я!
- Так, ладно, иди уже.
- Бутерброд хоть возьми! - проговорила сердобольная Юлька.
- Ду-удки! Вот ваших бутербродов мне там не хватало!
Он ушёл, хлопнув дверью...
- Трудно сказать. Не знаю, - прозвучал мой риторический ответ на не прозвучавший Юлькин вопрос. - Не знаю, что меня связывает с таким другом. Год назад, когда мы только поступили и вглядывались в лица будущих однокашников, нам мечталось, чтобы эти лица поскорее перестали быть чужими... Человек тогда в друзьях неразборчив...
- В том-то и дело, - вздохнула она.
- Он так неплохой парень, простой и открытый. Когда меня в общаге не селили, я ж у него жил почти месяц...
- Ну да, ну да... Но отчего же эта открытость через край перехлёстывает?
Она подошла к окну, чтобы распахнуть его пошире.
- Не злись, звёздочка моя! - обнимаю ее и поцелуем пытаюсь растворить горький осадок, возникший в душе. - Таково его амплуа. Сама посуди: из института человека выперли, военкомат - тут как тут. Пусть насладится последними неделями свободы. Оксанку он очень кстати встретил...
- Лучше бы он дело полезное встретил. - Она отвернулась. - Всего и может, что торчать целыми днями у института, Оксанку дожидается... Она уж и не рада. А нам с тобой потом ловить весь поток его рефлексий.
- Пойми его, он - такой! Не такой, как я, как ты, как все. Не откажу же я бывшему сокурснику в гостеприимстве, правда? Он мне не отказывал.
- Серёжа, Сергей! - Она глянула в глаза, разведя руки, словно собираясь вспорхнуть. - Но моя-то вина - в чём? Почему я...
- Потому что ты у меня - самая добрая звёздочка во Вселенной! - воспользовавшись её беззащитностью, крепко обнимаю и долго-долго целую.
Пресловутый осадок в душе благополучно растворился.
2
Его узнаваемую фигуру я увидел в коридоре в три часа пополудни. Он шагал к нашей комнате, глаза под сдвинутыми бровями метали искры, стиснутые до побеления губы вздрагивали в такт шагам, пурпурная пятнистость лица оптимизма тоже не внушала.
- А-а, здесь ты, долбандяй, прячешься! Я нашёл тебя! Опять к Оксанке приставал! Чтоб такого больше не было, чтоб не было!
- Я поздоровался...
- Кр-ретин! Не смей без меня с ней здороваться! Дол-бан-дяй! Отвали от неё! Она твоя не будет! Я люблю её! В ней всё моё счастье!
- И люби себе на здоровье. Орать-то зачем? Юлька отдыхает. Она приболела...
-А мне плевать!
Он подошёл к нашей двери, намереваясь шагнуть внутрь.
- Плевать - иди и плюй! Или тебе прежде нужно моё разрешение?
Я встал в проходе.
- Щас двину! Слышь? Щас двину! Уйди с дороги! И чувихе своей скажи, чтоб не смела со мной разговаривать при Оксанке! Сказала мне «пр-ривет», а Оксанка потом на меня та-ак посмотрела! Чтоб не было больше такого! Отдуплил, ты, долбандяй?!
- Давай это ты сейчас отвалишь, дружочек.
Не унижая себя криком, срываю с его головы кепку и бросаю в коридор. Он, естественно, с показушным воплем прыгает за нею. Я захлопываю дверь изнутри. Обнимаю Юльку, целую её в глаза, лоб горячий.
- Э, Юленька, дело серьёзное. Срочно выпить упсы!
- Серёжа, Сергей, зачем ты с ним так? - тихо произнесла она.
- Действительно: так - это я зря! В следующий раз - тотчас сковородником. Уж скорее бы его забрили...
- Помирись с ним, пожалуйста. Я простила его, и ты прости. Он реально переживает. Или думаешь, это шутка? Тебе так нужна его Оксанка?
- Ага, нужна! Так же, как он - нужен тебе, - я хихикнул, опуская две шипучие таблетки в кружку с кипячёной водой. - Сама-то поняла, что спросила?
- Помирись завтра же и не напоминай ему об этом. Ему и так нелегко. Глянь, на что он идёт ради любви, как за неё борется...
- Да-а: я ж для него и есть самый опасный соперник! А вот мы сейчас ротик откроем, - подношу кружку с упсой к её губам. - Ах, какая сладкая водичка, м-м, нектар! Глоточек за маму, теперь за папу, во-от, а всё остальное - за меня! Правда, вкусно?
- Га-адось, - морщится она.
...Когда я вышел на кухню сварить куриный бульон и погреть молока, он сидел на полу под нашей дверью с кроссвордом в руках.
- Сер-ргей! Дорогой друг! Ты лекарства Юльке купил? Купил ей лекарства?
- Не купил. У нас старые остались.
- Кр-ретин! Что б ты без друга делал бы. Я вам кусок мёда принёс, угощайтесь.
Пришлось пригласить его в комнату.
- Boт, берите, дорогие мои друзья. - Он вынул брикетик размером не больше спичечного коробка. - Mедок свой, свой, натуральный, заса-ахарился... А ветчинка - это не вам, это я Оксанке! Мы вечером в парк пойдём. - Он показал такого же размера кусочек сала. - Сегодня три недели, как мы вместе, три недели!
- А яблочек мочёных ты ей не принёс, в честь праздничка? А капустки квашеной? - прыснула повеселевшая Юлька.
- Не-ет, это я подарю, когда месяц будет. Вот ещё купил, - он показал упакованный в полиэтилен стеклянный светильник в форме перевёрнутой рюмки. - Повесим её над диваном и будем проводить вечера в её свете...
- К таким вечерам светильник обычно не требуется, - перебиваю.
- Я просил тебя не говорить так? Пр-росил?.. Я люблю её! А она, между прочим, намекала мне тонко на кое-что толстое. Да, намекала! Так и сказала: очень интересно узнать, каково это - быть парнем, мужчиной! Да-да, так и спросила: знаю ли я, что значит быть опорой и защитой! Ещё, говорит, одарён я на редкость альтернативно!
- Ты решил, что это комплимент?
- Сегодня уточню, что конкретно она имела в виду.
- Цветы подарить не пробовал? - осведомилась Юлька. - Или вы их больше не выращиваете?
- Выращиваем, ещё как выра-ащиваем. - Он возгордился. - Вы бы видели наши розы! Какие это розы!
- Привёз бы штучки три, похвалился бы...
- Ну, уж ду-удки! Все розы бабка для рынка растит, у неё всё просчитано, учтено и заложено...
- Значит, сходи на рынок да купи у своей бабки.
- Анекдот новый знаете? - Когда ответить нечего, он резко меняет тему. - Во время археологических раскопок студенты истфака нашли повешенного в норке суслика... Тебе-то смешно, а суслика знаешь, как жалко?! - выкрикнул он и заблеял: - Х-хэ-гэ-гэ-гэ-гэ!
- Какой острый анекдот! - выдохнула Юлька.
- Это что, а? - Он схватил половину коробки из-под испанского вина, приспособленную под солонку. - А ну, сознавайтесь: пили?
- В чём сознаваться? - проговорила Юлька. - В субботу так захотелось красненького...
- ...что я сбегал и купил, - добавляю.
- Я был у вас в субботу, - уличающе отчеканил он. - Но вина ты мне - не налил, не налил!
- Вдруг бы рожица треснула?
- Да и пёс с вами. Зато я завтра к деду пойду самогонку пить!
- Ну и семейка! - поддеваю. - Бабка тебе цветы продаёт, дед - самогон...
- Никто не продаёт! Я сказал: самогонку - пить!
- Во-во: даже самогон - купить. Нет бы дедуля угостил внучека, не-ет: всё на продажу...
- Самогонку пить! - гаркнул он, брызжа слюной.
- Я слышу, слышу! И почём бутылка?
- Да не пить, а купить самогонку... Тьфу, мать-мать!
- Серёжа, Сергей! - взмолилась Юлька, пряча улыбку.
- Так, всё, друг, - вручаю ему его сумку. - Там Ксюшенька твоя заждалась, поди...
- Она не Ксюшенька, она - Оксанка! Отдуплил, долбандяй? О ней даже не мечтай!
Ушёл он, как всегда, хлопнув дверью. На столе остался его кроссворд - разгадано было единственное слово из шести букв по вертикали: массивный круглый камень для размола зерна. В сетке виднелась корявая надпись: «КАМЕНЬ». Расположенный по горизонтали областной центр РФ, известный кружевами и маслом, стал начинаться на мягкий знак; друг, очевидно, сломал остатки мозгов, подбирая подходящий вариант.
3
Юлька болела жестоко: три ночи и ей, и мне удавалось поспать не более двух часов. Поэтому к исходу четвёртых суток, когда дело пошло на поправку, спать обоим хотелось больше, чем жить. И именно в этот вечер за дверью раздалось.
- Х-хэ-гэ-гэ-гэ! Отворяйте, отворяйте! Друг на пороге!
- Нас нет - шепчу.
- Отворите уже! Хвать в постели валяться! - неслось из-за двери.
- Серёжа, Сергей, так нечестно, - прошептала Юлька, и на её лице появилось выражение невыносимого страдания. - Впусти его.
Приоткрываю дверь.
- Тише, ради бога.Она только заснула. Чего тебе?
- С дороги! - дохнув перегаром, он беспардонно ввалил своё тело в комнату и шумно плюхнулся за стол, едва не промазав мимо табуретки. - Ты не рад меня видеть? Дай краба!
- Пожалуйста, недолго, очень спать хочется...
- СМЕЙСЯ, ПИПЕЦ, НАД РАЗБИТОЙ ЛЮБО-ОВЬЮ!!! - взревел он. - СМЕЙСЯ НАД ЖАЛКОЙ ДОЛЕЙ СВОЕ-ЕЙ!!! Оксанка отшила! Я, ишь ты, не её человек! Я знал, знал... Это Назаров! Это он к ней клинья подбивал. Она и продалась за цветочки, дура! Ненавижу Назарова! Дрянь, мразь...
Мы с Юлькой, конечно, поняли, что сейчас он в окончательном неадеквате, и взывать к совести и разуму нынче особенно бесполезно. Он достал из-за пазухи початую бутылку «беленькой» и незамедлительно к ней приложился.
- Скажите, друзья, что лучше: порвать рубаху на портянки или порезать кожу на ремни? Лезвиё дадите? - он начал закатывать левый рукав.
- Зачем? - взвизгнула Юлька.
- Да не парьтесь, не парьтесь! Сам знаю, надо перехворать. - Он глотнул ещё, потом открыл записную книжку. - Зацените вот: «Я сам, всё зная наперёд, пришёл - и не стучался дважды. Я сам шагнул на тонкий лёд, я сам... Любимая! Неважно... Я приказал себе: не тронь, и отступил неподневольно. Я сам бросал себя в огонь, горел... Любимая! Не больно... Теперь я сам себе судья, не дай мне бог тебя обидеть...
- ...И никого, кроме себя, мне не дано возненавидеть!» - перебиваю. - Полину Хворову мы тоже читаем.
- Надо же - знаете, - усмехнулся он и продолжил срывающимся голосом: - А вот: «До свиданья, без руки, без слова. Не грусти и не печаль бровей. В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей...».
- Предсмертное есенинское?
- А это чьё: «Мы все подохнем в правильное время. Не рано и не поздно час пробьёт...»
- Э, дружок: смерть - штука лёгкая, но с тяжёлыми последствиями. Не дразни её. Ты другой стишок выучи: это ж надо в одночасье позабыть былой урок, чтоб своё оставить счастье у Оксаны между но...
- Пош-шёл ты! - Дрожь в его голосе исчезла. Глотнув ещё, он закусил щепоткой соли. - Не парьтесь, друзья! Кто она такая, чтоб я из-за неё умирал. Доска - два соска. На цветочки повелась, дешёвка! Пусть Назаров с ней упражняется. «Оксанушка, милая, погоди, я тебе шарфик поправлю...». Это ж он - мужчина, опора и защита! Вот пусть и опирается. И близок тот час, когда ты ей надоешь, и найдёт она себе другого «опору и защиту»! И тогда, Назаров, я прийду и подздравлю тебя, потому что ты лошара. Cчитай минутки, лузер, времечко пошло! А на мой век шмар ещё хватит.
- Тебе нужны шмары? Нормальные девушки тебя не интересуют?
- Точно ничего уже не сделать? - спросила Юлька.
- Утром я видел, как они вместе от неё выходили... Я всю ночь сидел под её дверью. Звал, повторял имя, повторял, что люблю... - Он сделал пару глотков. - Окса-анка! Зачем была эта встреча? Зачем были эти три недели счастья, которые ты подарила и забрала обратно, не дав осознать? Это жестоко!
- Поплакать ты, надеюсь, не забыл?
- Серёжа, Сергей! - перебила Юлька, готовая сама разрыдаться.
- Я ведь так любил тебя! Думал, у нас будет сынишка или маленькая дочурка... Ой, как бы я любил её! Я носил бы её на руках и водил бы в садик... Я ж тебя ни разу не обманул, ни разу не изменил, всё моё счастье было в тебе! А теперь Назаров с тобой счастлив...
- Ага! - встрял я, пока он принимал очередную дозу. - А она-то, прикинь, как счастлива: три недели твоих постоянных расстиланий - не всякая вытерпит.
- Серёжа, Сергей! - Юлька произнесла звонко, даже резко.
Но он не слышал ни её, ни меня.
- Ю-улька, что, ну что я делал не так?.. Жутко представить, как они сейчас вдвоём, на диване, в свете моей бры... - Он действительно пустил слезу.
- А ты представляй, как бабуля цветочки поливает. Или как дед затирает бражку...
- Серёжа, Сергей! Тут не хохмить надо, тут надо выход искать! - сказала Юлька твёрдо.
- Не надо, Юлечка!
Наслаждаясь своей «амплуёй» вечного мученика, утирать слезу они не собирался, наоборот, развернул стул так, чтоб всем её было видно.
- Такова моя планида - уйти служить, когда никто не ждёт... Так спокойнее. Не знаете, чьи это слова: «Призваться в армию и верить, что любимая дождётся - это как оставить на улице бутылку водки и вернуться за ней через год»? Бог её простит. А я - отпускаю с миром...
- То-то спасибо тебе. То-то сна она не ведала без твоего отпущения.
- Серёжа, Сергей!
- Ты не пробовал подобное лечить подобным? Оксанка отшила? С Анькой замути или со Светкой...
- Ну уж дудки, дорогой мой друг. Аньками и Светками всю плешь проели. Не до них мне сейчас, не до них.
- Ты прав: не годится. Слушай, а если с Назаровым поговорить? Подкарауль его в подъезде... Он решит, ты его бить станешь, готов будет к этому, а ты - бац! - и начни вкрадчиво, как ты умеешь: «Ну зачем тебе Оксанка, ну зачем, ну зачем она тебе? Отдай мне её, Назаров, ну отдай, ну пожалуйста! Я ведь её так люблю, так мечтаю, чтоб у меня был сынишка или маленькая дочурка. Я бы так её любил, носил бы на руках в ясельки и сопельки утирал...». Назаров в шоке, а ты продолжай натиск: «Ты, Назаров, такой мужественный, такой брутальный, ты же себе ещё найдёшь, а у меня такой любви не будет никогда, я же лошара и лузер! Отдай Оксанку, Назаров, в ней же всё моё счастье!». Такой слёзно-слюнтявой атаки ни один Назаров не выдержит!
Меня разбирал задор.
Гость целовался с бутылкой и уже мало что понимал.
Юлька делалась всё мрачнее, но я не хотел прекращать монолог.
- Если так поступать по пять раз на дню в течение месяца, ему это осточертеет, и он сам притащит тебе твою Оксанку. Ну, конечно, получишь по морде раз девятнадцать, но раны, как известно, украшают. И женщины любят страдальцев. И вообще тебе это будет за счастье...
- Сер-ргей, дорогой друг! - поймав желаемое состояние вестибулярного аппарата, он успокоился, опустошённая стеклотара отправилась под стол. - Спасибо за приют. Пойду. Не скучай. Женись, любись и процветай!
- Куда ж ты пойдёшь сейчас?! - воскликнула Юлька.
- Ничего, не пропаду. Совет вам да любовь, дорогие мои друзья. Пока-пока...
- Серёжа, Сергей, ты жесток со своим другом! - произнесла Юлька после хлопка двери.
- Зато ты у меня - самое нежное существо на свете, - шепчу ей на ушко. - Отдыхай, тебе сил набраться надо.
- Если его сейчас загребут?
- Вот и хорошо: проспится в цивильных условиях, а не в канаве под кустом...
- А если он вены вскроет? Видел, как он смотрел на свой шрам? Мне до сих пор не по себе...
- Не бойся, звёздочка, этот не вскроет! - приближаюсь к ней, чтоб поцеловать.
- Зачем ты так с ним? - Она отвернулась. - Ему ж тяжело! Жалеешь частичку доброты для друга?
- Чтоб он тут вообще раскис? Ему сейчас не доброта нужна, а злая ирония - да побольше. - достаю из холодильника банку с вареньем. - Тебе малинки навести с лимоном или без?
- Ты способен сострадать или только хохмишь?
- Юленька, раненным в живот пить не дают, хоть те и просят, и мучаются! И врач, значит, не способен сострадать? При истерике по головке не гладят, а бьют по лицу, наотмашь. Он сам-то кто? Взрослый малый или соплячка пятнадцатилетняя? Но, попей, тебе можно, ты в живот не раненная.
4
- Серёжа, Сергей! Скажи, зачем? Зачем ты так поступил с другом? Ты хоть чуточку понимаешь, когда твои шутки удачны, а когда - нет? Чего ты хотел? Слышал, что Назаров на весь институт рассвистел, как его неделю доставал какой-то сумасшедший, просил поговорить с Оксанкой, деньги предлагал? Как ты мог выставить друга на посмешище? О чём ты думал, когда учил его этому? Тебе смешно, а ему - больно, реально больно. Ты знаешь, что вчера он попал в больницу с сотрясением мозга? У Назарова те ещё кулачищи! Понимаешь, что это твоя вина во всём, это ж ты его надоумил! И после этого можешь комфортно жить? Я - не могу. Ему и так досталось, его столько раз и бросали, и предавали. Ты в армии не служил, не знаешь, как это - осознавать, что никто тебя не ждёт, никто письма не напишет. Эгоист ты, Серёжа! Тебя только собственное счастье волнует. Раз ты так с другом поступил, значит, и со мной так же сможешь? А стал бы ты вырезать имя любимой на руке? А жить в её подъезде решился бы? Знаю, знаю, ты скажешь: «зачем?» да «почему?»... А он не задаёт себе вопросов, не ищет выгоды, он живёт своей любовью, ею одной и дышит. Я не могу смотреть, как этот человек мучается! Будто сижу у постели близкого, слышу одно слово: «больно», а помочь нечем - нет таких лекарств, не создали. В общем, ты понимаешь, что я сейчас скажу, да? Да, я остаюсь с ним! Не в тебе моё счастье. Хочешь - прости меня, не хочешь - мне всё равно: я решила и менять решения не буду. А ты... Ты - такой хороший, такой нежный, такой брутальный! Ты же и с Анькой без проблем замутишь, и со Светкой! Не мне тебя учить...
| 
Загружено:
