/Вокзал

В чём ностальгии нынешней исток,
Что спрятано у памяти в заначке?
Не паровоза ли московского гудок,
А может, красный флаг на водокачке?
Витрины станционного буфета,
Конфеты, бутерброды, пиво, квас,
Надеждой смутной в амбразурах касс
Картон пробитого компостером билета.
Вокруг вокзальных лавок резеда,
Зазеленевший круг пожарных бочек,
Пробивший гравий маленький цветочек,
Что рос неосторожно между шпал
(Когда здесь проносились поезда,
Он вслед им утвердительно кивал)...

Припомнил - и открылось запоздало:
Со всей округи, будто паутинки,
Тянулись мостовые и тропинки
К платформе большеволжского вокзала.
Сюда дорог протоптано немало,
Был каждый сам по жизни проводник,
Здесь множеству путей лежит начало,
Одним - в огромный мир,  другим - в  тупик.

Различный путь, но в чём-то одинаков.
Мы внуки королев и королей
Из временных строительных бараков,
Мы двориков советских ветераны...
Страна военные залечивала раны,
Жить становилось лучше, веселей.
/Большая Волга
(БВ - один из старейших микрорайонов
наукограда Дубна)

Уютный дворик, старый клён, навес,
«Победа» под брезентовым чехлом.
На первый взгляд почти металлолом, 
Стоит давно и никуда не едет.
Вы спросите: а сколько же ей лет?
- Да полно, есть ли возраст у побед!
(Нас в школе старость уважать учили.)

- Точить ножи, кастрюли, вёдра чиним!
Как будто древнегреческий Гефест,
Седой цыган в поддёвке из овчины,
Корундом о булат ножей звеня,
Играет струйками колючего огня.

Скрипит и охает убогая повозка,
Трясётся по булыжной мостовой.
На ней старик, лицо белее воска.
Вернулся с фронта без обеих ног,
Шутил неловко о длине порток,
Не надо, мол, ни туфель, ни сапог...
Обменивал тряпьё, металл, бумагу
На разный ширпотреб. И жил как мог. 

***
Бег времени неумолим, неслышен,
Он быстротечен и неотвратим.
И все мы сквозь него, кружась, летим
К земле, как лепестки отцветших вишен.

/Про свободу

Власть ругал, не скрываю,
Хоть галантен и нежен.
Нетерпимым бываю,
Но значительно реже.

А меня в каталажку,
Чтоб не портил картину.
Завязали рубашку
Рукавами за спину,

Чтобы был обескрылен
Для урона престижа,
От ногтей до извилин
Оскорблен и унижен.

Я смеялся и плакал,
Как ковёрный из цирка.
Чтоб особо не вякал,
На ноге моей бирка.

Строго был обличаем
И морально расплющен,
А когда уж не чаял,
Был прощён и отпущен.

Дома в спирт, как провизор,
Воду лил из ключа.
И смотрел телевизор
(Я давно не включал).

Как дела в государстве,
Вредно что, что полезно?
Про банкиров коварство,
Про бандитов наезды.

Перешёл на «Культуру»,
Где толкли в ступе воду.
Порицали цензуру,
Восхваляя свободу.
1991-2010 гг.
/Читая по губам

Стоял июль, душа рвалась в село.
Не в то, где все пределы замело,
Не в Царское, желательно - в глухое,
На лоно незабвенного застоя...

Мычащая на выпасе корова,
Костер потухший, кислый запах гари.
Старушка, как засушенный гербарий
На плоскости кладбищенской скамейки.
И киноварь церквушки визави
(У нас ведь что ни храм, то на крови),
Тут молнии светящиеся змейки
Безжалостно казнили купола.
- А правда, что и здесь война была?
- Была? Она и не кончалась.
(Петля на «журавле» зловеще закачалась.)
Тут можно всё, что городским нельзя,
Живут себе без пешек и ферзя,
Кремля, Рейхстага, Пентагона.
Здесь пьют продукт двойного перегона
С предсмертным вдохом-выдохом - ого!
Наикрепчайший русский самогон
Неискушённых просто с ног валит,
Гортань взрывая, будто динамит.
- Позвольте, что им кризис мировой,
Когда в любом дому по буровой?
(Или, сказать точнее, буховой.)
Короче, хаты нет без родника,
Россия - самогонная река,
Здесь гонят из навоза, буряка,
Да из всего, что под рукой пока.
(На выходе, конечно, не вино.)
-Что это за село?
- Бородино.
- По стопке за последний наш рубеж!
- Ну что, прошла? Огурчиком заешь.
Пусть нос окрасился, как полковое знамя.
- Серёга, не Москва ль за нами?
- А что в Москве? Сидят себе, старея,
Кацап, хохол и два еврея.
Срез нашей постреформенной Руси.
- Какой?
- Не суть, ты луком закуси.
Мамаю бы такое не приснилось,
Чтоб мы с блинов и паюсной икры
Беспрекословно перешли на силос
И не взялись при том за топоры!
Всё скурвилось от Сочи до Надыма,
Рубить с плеча не свойственно рабам.
«Не сладок дух отеческого дыма»,
«Почтенья нет к отеческим гробам».
Едрёна мать! (Читаем по губам).
1998-2010 гг.

/СМИшное

Убегу из призрачной неволи,
ускользну от каверзной судьбы,
стал бы я уже спецкорром, коли
шлангом не прикинулся кабы.
на лугу жуёт траву телочек,
червяка карась клюёт в пруде,
я сверяю свой корявый почерк
с тем, что не написано нигде.
слог мой - не мимоза, не проказа,
он как филипукис на гряде,
как одеколон из унитаза,
как струя нектара из биде.
раненый в бореньях с плагиатом,
загнанный в словесный онанизм,
я в компе своём отдельно взятом
строю персональный коммунизм.
сросся как телок с зелёным лугом,
как карась с лягушками в пруду,
воздаю трудягам по заслугам,
лодырям башляю по труду,
словотатствую не денег ради,
на горá словес гоню туфту,
на мизéрном месячном окладе
для людей шифрую пустоту.
надо быть правдивым, как ребёнок,
и пúсать, и пúсать не таясь:
«околел на пастбище телёнок,
кверху брюхом плавает карась!»
что я, в самом деле, - мясо, рыба,
разве мало в мире прочих тем?
вот сказали, член из строя выбыл,
не вернувшись в коллектив затем.
беспокоит фактор потепленья,
что теперь с дровами делать мне?
«продаю кедровые поленья
по смешной берёзовой  цене».
чем у мягкой СМИ культура выше,
тем короче путь её в сортир.
вы читайте нас, а мы напишем
по воде стамеской: «миру-мир!»
2010 г.