Алешка, сутулый из-за большого горба и поэтому всегда смотревший на мир искоса и исподлобья, в синем трико, в серой застиранной рубахе - в вороте виднелась черная нить и простенький крестик, отложил книгу и прислушался. Кто-то неторопливо поднимался по лестнице. Потом по двери громыхнули раз, следом - другой. Услышав стук, Алешка пожал плечами. Он никого не ждал, тем более ранним утром. Опять прислушался. Может, кто ошибся, проходя мимо двери, и стукнул случайно, но тут снова ударили. Алешка поднялся с дивана, где сидел и читал книжку и, скособочившись, подволакивая ногу, подошел к двери и распахнул.

Дверь сломаете, - буркнул.

В полутемном подъезде стоял крепкий мужчина, одетый в костюм, белую рубашку с галстуком, в блестящих узконосых туфлях, который держал в руках большую дорожную сумку и несколько пакетов.

- Что надо?

Мужчина хохотнул, толкнул Алешку в грудь, он пошатнулся и, не удержавшись, отступил в сторону. Незнакомец шагнул в прихожую, бросил сумку и пакеты на пол, щелчком отправил кепку на затылок и заорал.

- Крючок, здорово! - Облапил Алешку и принялся хлопать его по спине. - Черт горбатый, это же я приехал! - Отстранил Алешку от себя. - Эй, Крючок, не узнаешь меня?  - И снова принялся хлопать ручищами по спине. - Сколько лет, сколько зим! Не ждали, а я приехал!

Алешка поморщился от боли и шагнул в сторону. Нахмурившись, посмотрел на приезжего, подтянул сползающее трико, поправил рубаху, качнул взлохмаченной головой и недоверчиво отмахнулся.

- Да ну, не может быть! - И снова пристально вгляделся.  - Васька, неужели решил приехать? - недоверчиво сказал он, потирая небритую щеку. - И как же ты надумал? Столько лет не было, а тут как снег на голову. Мы тебя ждали на похороны, а ты... - Алешка нахмурился. - Ты опоздал, брат...  - Алешка махнул рукой и не удержался, съязвил: - Видать, пешком добирался. Ладно, сейчас объявился, а то вообще про нас забыл. Проходи, не стой на пороге. - И, покачивая головой, скрылся за старенькой портьерой. - Уж сорок дней будет, как схоронили, а он только лишь надумал...

Васька, не слушая младшего брата, рассказывал что-то своё. Оставил сумку и пакеты возле порога. Кепку забросил на вешалку, и она, зацепившись за крючок, качнулась. На вешалке куртка, коричневый выгоревший плащ из болоньи, безрукавка и почему-то старая зимняя шапка, хотя на улице лето. Мельком окинув взглядом прихожую, как был в туфлях, прошел в полутемный зал с занавешенными окнами, плюхнулся на продавленный диван и вздохнул, раскинув руки на спинке, посматривая на солнечные лучи, которые пробивались через узкие щели в портьерах.

- Ох, хорошо-то как! Что говоришь, Крючок? - посверкивая золотым зубом, сказал он и, не слушая брата, закрутил башкой, осматривая полутемный зал. - А где мать? Ушла, что ли? Ну, рассказывай, Леха, как живете, не обижаешь ее? Гляди, мой характер знаешь. Быстро по шее настучу! - Завертел головой и громко крикнул. - Эй, мать, я вернулся! Где ты, а? Встречай блудного сына...

И, довольный собой, расхохотался.

Васька сидел на диване, осматриваясь по сторонам. Долго не был дома, а всё осталось по-прежнему, как ему показалось. Ничего не изменилось. Хотя нет, изменилось... У него появилось ощущение, что попал в заброшенную, нежилую и чужую квартиру, а не в родной дом. Он не почувствовал того человеческого тепла, которое должно быть в жилой квартире. Невольно передернул плечами. Ему показалось, что от обшарпанных стен и старой мебели повеяло холодом. На серванте стояла небольшая фотография стариков в простенькой рамке - это бабка с дедом. Виднелся уголок книги. Наверное, Крючок оставил. Васька так называл брата - горбуна. У него с малых лет была привычка читать, и книги можно было встретить везде, даже в самых неожиданных местах, а Васька не переносил книги. Пустая трата времени - и ни к чему забивать мозги всякой ерундой. А Алешка всегда был с книгами. Не дозовешься, если читает. И Васька злился, а бывало, даже отнимал книги и прятал, да еще грозил, что выбросит. Алешка молчал. Он всегда был таким - молчаливым, и это как-то настораживало, кто знает, что на уме у этого Крючка, но в то же время появлялась злость, что братишка не бежит жаловаться, а молчком терпит издевательства над ним.

Васька принюхался. В квартире стоял густой запах лекарств, раньше такого не было. Дверь на балкон открыта, но запах не выветривается. Въелся. Опять осмотрелся. Старые, местами рваные обои на стенах. Дешевый коврик над диваном. Рядом тумбочка. В приоткрытом ящике видны лекарства. Низкий потолок в разводьях старой побелки, с которого свисал выцветший оранжевый абажур. Деревянные, давно не крашеные полы. Коричневая краска местами облупилась, и между досками были видны широкие щели. Занавески задернуты на окнах, и висит старенькая застиранная тюль. Возле окна квадратный раскладной стол. Васька помнил его. Он еще в школе учился, когда купили стол и четыре стула. Хороший, красивый в те времена, как казалось. А большущий - страсть! Раздвигаешь его, серединку кладешь, которая под низом хранится - и человек двадцать уместится, а если есть припасенные доски, чтобы вместо стульев и табуреток положить, тогда еще больше. В углу, возле балконной двери, стоит телевизор на тумбочке, на экран наброшена темная тряпка. Овальное зеркало, что висело в простенке, тоже прикрыто тряпкой. А вокруг тяжелый невыветриваемый запах, несмотря на открытый балкон. Стойкий запах лекарств, воска и еще чего-то, словно тленом пахло, что ли...

Алешка расположился подле стола, пристроившись на краешке расшатанного стула. Он сидел и смотрел на старшего брата, который сразу после школы сбежал из дома и исчез на долгие годы. Они с другом сбежали на золотые прииски. Решили разбогатеть. На прииски не попали. Друг вернулся, а Васька не захотел возвращаться домой. Первое время жил, где попало, потому что никто не брал на работу, потом ему помогли с курсами, он выучился и устроился на работу. За все годы он всего лишь дважды приезжал домой. Деньгами сорил направо и налево. Гулял на всю катушку. Мать пыталась образумить его, но бесполезно. Васька разругался в пух и прах с ней, Алешку отлупил, подхватился и умчался, сказав, что больше он не приедет. Проживу без вас, как он сказал. Хлопнул дверью и ушел. С той поры ни разу домой не приезжал. Редко приходили коротенькие письма или открытки, что получил квартиру, жив-здоров, и всё на этом. Он не интересовался жизнью матери и брата. Не спрашивал, как они живут, в чем нуждаются. Он жил для себя.

Алешка вздохнул.

Изменился брат. Здоровенным стал. Не кулаки, а кувалды. И его взгляд заметил Алешка. Смотришь в глаза, вроде радуется, а приглядишься - не холодок, а стужей веет от его взгляда, аж обжигает. Улыбка широкая, а в глазах лед застыл. Это Алешка успел заметить, когда брат глядел на него, но больше крутил башкой, осматривая квартиру.

- Что молчишь, Крючок? - Василий покосился на братишку, потянулся и мотнул головой. - Эх, устал, как собака, пока добрался! Далеко живете, - сказал, словно это не его родной дом, а он приехал в гости, и тут же снова спросил. - Куда мать ушла? Утро, а она шляется. Гляжу, когда во двор зашел, ваши бабки уже возле подъездов сидят. Сплетнями делятся, старые кочережки, - и опять недовольно буркнул. - Где мать шляется, спрашиваю? Вот приедешь в гости, а их днем с огнем не найдешь...

И нахмурился, продолжая осматривать квартиру.

- Это... - Алешка заскрипел стулом, покосился на брата и еще сильнее склонился. - Это... Мамка не шляется. Она умерла. Тебе отбивали срочную телеграмму. До последнего тебя прождали, а сейчас заявился и делаешь вид, будто ничего не знаешь...

Сказал, вскинул голову, взглянул на брата, который продолжал сидеть на диване, и замолчал.

Василий нахмурился. Посмотрел на худого братишку, на его горб на спине, который, как казалось, еще больше вырос, пока его не было дома. Взглянул, как он сидел, приобнимая спинку стула и уткнувшись взглядом в пол, а потом снова обвел взглядом запущенную квартиру, останавливаясь на телевизоре и зеркале, которые были закрыты темными тряпками, и качнул головой.

- Нет, Крючок, никакой телеграммы не было. - Он взъерошил волосы и шумно выдохнул. - Не бреши, Крючок. Не могла она, мать, так рано... Она же еще молодая! - Нахмурился, запнувшись, о чем-то задумался, но тут же вскочил, подошел к столу, на котором была рамка с фотографией матери, где она еще молодая, долго смотрел на нее и заторопился в спальню, где стоял старый шкаф да кровать, а в углу низенькое кресло. Опять уселся на продавленный диван и, ударив кулаком по колену, рыкнул. - Хочешь сказать, что я обманываю? Не получал телеграмму, не получал! Я приехал. И подарки всякие понавез. Матери купил и тебя не забыл, тоже по мелочи прихватил - рубашку там, футболку... А ты говоришь, что мать умерла. Как же так, Крючок? Получается, что теперь у меня никого не осталось. Один я, как перст. Понимаешь?

И Василий снова рыкнул, стукнув по колену.

Услышав его рык, Алешка крепко вцепился в спину, с опаской покосился на брата. Что он говорит-то? Почему один остался, а он, получается, неродной родному брату? Но, качнувшись, Алешка промолчал и снова глаза в пол.

Старший брат долго сидел на диване. Что-то бормотал, а что - не разберешь, глядел на Алешку, осматривал квартиру, а потом вскинулся, заторопился в прихожую и, расстегнув сумку, принялся в ней шарить. Достал бутылку. Прошел на кухню и загремел посудой. Не рюмку, а стакан взял. До краев налил и молча выпил. Не поморщился. Из хлебницы достал корку черствого хлеба, шумно занюхал. Уселся на табуретку и поставил перед собой бутылку.

- Слышь, Крючок, что с матерью случилось? - сказал он и опять принялся наливать водку. - Она же никогда не жаловалась на здоровье. Заболела, что ли? Слышь, что молчишь? Айда сюда, мать помянем...

- У матери больное сердце было, - шаркая большими тапками, сказал Алешка и, открыв холодильник, вытащил банку с огурцами, выловил парочку, положил на тарелку.  - Долго болела. В больнице каждый год лежала. Я же тебе писал в письмах. Скорая приезжала. Участковый врач приходил. Мать ждала тебя. До последнего дня надеялась, что появишься, - Алешка запнулся, опустил голову - глаза покраснели, потом выпил, придвинул табуретку и уселся за стол. - Мать тихо померла, во сне. Я даже не услышал. Утром поднялся, думаю, а что она не встает? Всегда раньше меня поднималась, а сейчас не выходит. Зашел, а она лежит. Вся желтая такая, а дотронулся - холодная.

Алешка протянул руку и тут же отдернул.

Васька покосился на братишку. Одним глотком опрокинув водку, обвел взглядом скудную обстановку на кухне, где стоял холодильник, старый стол с дверками - еще тот, из далекого детства, и три табуретки. На стене висела посудная полочка с несколькими щербатыми тарелками и блюдцами, а на нижней полочке лежали вилки и ложки. На подоконнике несколько банок и два горшка с цветами. Да, так было всегда, как он помнил. И в детстве жили бедновато. Матери одной пришлось тянуть их, двух пацанов. Лешка часто болел, а вот он не жаловался на здоровье. Никогда и ничем не болел, даже насморка не было. Мать смеялась, что все здоровье ему досталось. А потом, после школы, сговорился с другом, забрал все деньги, какие были дома, и смотался на золотые прииски. Думал, что встретят с распростертыми объятьями, но ошибся. Они никому не нужны были, а обратно ехать у него не было ни денег, ни желания, потому что знал - если вернется домой, уже никуда не вырвется. Дружок уехал, а он остался. Но ему повезло, как он считал. Наткнулся на объявление, отучился на курсах, а потом попал на буровую. Тяжело было, но освоился. Хорошо зажил, когда стал работать. Другие копили деньги, а Васька не откладывал. Ему хотелось жить на широкую ногу. И жил! Всё, что зарабатывал, быстро транжирил. А вот брату и матери не помогал. Почему - не мог себе объяснить. И про деньги, что у матери украл, оставил их без копейки, он старался не вспоминать, а чтобы вернуть украденные деньги - этого в мыслях не было. Одному легче живется. Поэтому жил для себя, жил в своё удовольствие. Пил, жрал и по бабам шлялся. Всегда говорил, что в жизни у человека будет столько баб, на сколько денег хватит. Весело жилось, пока деньги в кармане водились, а потом впрягался и работал круглосуточно, пока опять не появлялись деньги- и снова шел вразнос.

А недавно какая-то тоска навалилась. Сам удивился, что его домой потянуло, из которого пацаном сбежал. Давно ниточка оборвалась, которая связывала его с домом, а тут сильно потянуло. Бывало, снилась мать. И всегда молчала. С укором смотрела и качала головой. И снилась молодой. Как видел в последний раз, в том обличье и приходила. А вот Алешка, младший брат, почему-то был безликим. Он и в жизни-то был таким: тихим, незаметным и всегда виноватым. Всего боялся, всех опасался и ни в какие разговоры не влезал. Молчком смотрит и двух слов связать не может. Вообще старался избегать любого общения с людьми. Наверное, стеснялся своего горба. А Васька стыдился брата из-за этого горба, потому что друзья смеялись над ними, Алешку горбуном обзывали, а его - братом горбуна, а он злился и с каждым днем отдалялся от брата всё больше и больше.

Василий снова налил в стакан, выпил и посмотрел на Алешку. Младший брат. Почему-то жалко было его, убогого, и не более того. Даже не сама жалость появлялась, а смешанное с ней презрение, что ли... Не было того, что должен испытывать брат к брату: любовь, родственные узы, привязанность и поддержка - этого не было. Давно не было. С детства, наверное, когда друзья стали смеяться, а он сторонился, стараясь никуда не брать младшего брата. Вроде годы прошли, как уехал из дома, а вспомнит про Алешку  - и появляется смешанное чувство жалости и презрения. А так, чтобы скучать по Алешке - этого не было. И сейчас вот он, родной братишка, рядышком сидит, подойди и обними его - но не хотелось, потому что кроме жалости ничего в душе не было, словно на улице столкнулся с незнакомым калекой, взглянул на него и посторонился, пропуская инвалида, и сам дальше пошел. Жалость - и не более того. Так, обычный прохожий, каких много по жизни встречается, а не родной брат. Брат - даже странно звучит. Такие, казалось бы родные, а присмотришься - разные, словно небо и земля. Неродные родные братья...

Алешка тоже исподтишка посматривал на старшего брата, продолжая сидеть за столом. Соскучился. Васька уехал, когда он еще подростком был. Мать в тот же день обнаружила, что Васька деньги украл. С работы пришла, а соседка сказала, что видела, как Васька с другом на поезд садились. Мать сразу кинулась к шкафу, где деньги держала, а там пусто. Всё забрал, что мать накопила. Даже не подумал, как они будут жить. Украл и уехал. Сильно ругалась мать, когда увидела, что деньги исчезли. Брат украл, а досталось Алешке. Мать каждый день ругала его, что не доглядел, что заранее не сказал, что Васька хочет сбежать из дома. Алешка знал, что брат собирался уезжать. Он давно стал готовиться к отъезду. Алешка видел, но молчал. Как он мог предать родного брата? И ни слова не сказал, что он сбежал. А мать стала его обвинять. Целый месяц впроголодь жили. И каждый день упрекала Алешку, а он не обижался - это мать, и сносил все ругательства, какими мамка награждала. Алешка терпел, и ему казалось - этим он спасает брата. И все годы скучал по нему. Сильно. Почти каждую неделю отправлял письма. Каждый день заглядывал в почтовый ящик. И редкие письма, какие он прислал, Алешка до сих пор хранил в своих книжках. И фотокарточку, где они вдвоем, еще мальчишками были, тоже сохранил. Алешка скучал по нему. Сильно. Это брат...

- Слышь, Крючок, - так, привычно, как всегда было, обратился Василий к братишке. - Нечего сидеть, поехали на кладбище. Мать проведаю, - и, поднявшись, вытащил из сумки бутылку, покрутил башкой, потом забрал стакан и положил в пакет. - Давай, шевелись. На такси поедем.

Сказал и направился к двери.

- А ты надолго приехал? - сказал Алешка, до этого молчавший. - Оставайся, Вась. Вдвоем-то куда веселее жить, чем одному. Вместе станем жить.

Алешка переоделся и направился вслед за братом.

Спускаясь по лестнице, Васька оглянулся на него, посмотрел на потрепанные брюки, на туфли с побитыми носами, большую куртку, которой тот старался скрыть горб, на то, как волочил ногу, и нахмурился - аж складки пролегли над бровями.

- Посмотрю, сколько проживу, - он взглянул на часы, стряхнул невидимую пылинку с рукава. - Может, вообще останусь или обратно уеду. Теперь никто и ничего не держит меня. Посмотрю, - повторил он и заторопился к дороге, где мелькнула машина, пронзительно свистнул, замахал рукой, останавливая такси. Распахнув дверцу, громко крикнул. - Эй, Крючок, шевели копытами!

И неторопливо уселся на заднее сиденье.

...Васька подгонял братишку, но Алешка медленно шагал по кладбищу. Здесь нельзя торопиться. И шуметь не нужно. А Васька шел и во весь голос о чем-то говорил. Алешка нахмурился. Одернул брата, но тот не обратил внимания, продолжая говорить. Они шли по главной аллее кладбища. Это огромный город. Царство мертвых. Улицы, переулки, кварталы, центр и окраины. И могилы... могилы... Могилы, где лежат молодые и старики, взрослые и младенцы. Все нашли здесь покой. Алешка издалека заметил высокий красивый памятник-стеллу - это ориентир. Добравшись до него, он свернул в проулок. Зашагал по узенькой тропке, направляясь к дальним кустам, что росли на окраине кладбища. Он разглядывал надписи на памятниках, а брат, позвякивая бутылкой, чертыхался, подгоняя его...

Некоторые могилы были ухоженные, в цветах и кустах сирени или рябины, а над некоторыми памятниками росли березки - светлые и чистые. Другие могилы были беднее - металлические низенькие оградки и такие же памятники. Кое-где стояли покосившиеся от времени простые деревянные кресты. И возраст у всех могил разный. От недавно захороненных людей, где видна свежая земля и новые венки, лежавшие горою по краям оград, и до старых захоронений. Всех собрала в одном месте старуха с косой - смерть...

Алешка неожиданно остановился и показал на маленький холмик.

- Пришли. Это мамкина могилка.

Васька долго смотрел на простенький деревянный крест, на маленькую фотокарточку в овальной рамке, с недоумением всматривался, потом стал оглядываться, словно что-то искал, и повернулся к Алешке, который стоял позади него.

- Хочешь сказать, что мать стала такой? - удивленно сказал Васька и ткнул пальцем. - Здесь же старуха!

И снова стал всматриваться, не узнавая мать.

И впервые за много лет Алешка не выдержал. Держась за соседнюю оградку, он попытался распрямиться, взглянул на старшего брата.

- А ты, Васька, вспомни, сколько лет домой не приезжал, - и кивнул на могилу матери. - Вспомни, когда в последний раз видел мать. Ты много знаешь, как мы жили? Ты хотя бы раз поинтересовался, что нам нужно, в чем нуждаемся. Ни разу не спросил! Ты больше хвастался, сколько денег зарабатываешь, сколько пропиваешь в ресторанах, куда ездил, сколько потратил. Тебя интересовали деньги, а не мы с матерью. Мать получала копейки, и я - пенсию, а она с этих денег даже умудрялась тебе отправлять переводы, и ты не отказывался, потому что тебе всё мало было, сколько ни дай. - Он отвернулся, махнув рукой. - Мы никогда не обращались к тебе за помощью, пока мать не заболела. А когда заболела, я отправил письмо, что нужны деньги на лечение, помоги, брат, если есть возможность, а ты не ответил. Видать, деньги пожалел для матери. А сейчас стоишь и делаешь вид, будто мать не узнаешь. В старуху превратилась она. Да что говорить-то, всё равно не поймешь. Эх, брат...

И Алешка отвернулся.

Васька башкой закрутил, взглянув на него. Не понравилось, что младший брат ткнул его носом. Сильно ткнул, всей мордой, да еще повозил, словно наждаком проехался! А кто он такой, чтобы упрекать? Ваське не понравилось, что горбун, которого он презирал, которого, можно сказать, за человека не считал, на него голос повысил. Он нахмурился, но в душе оправдывал себя. Да, получал переводы. Да, тратил. И письмо приходило, но даже мысли не было, чтобы помочь. Если отправляли деньги, значит, у них была такая возможность, чтобы ему помогать - этим успокоил себя.

Достал бутылку. Налил. Выпил. Опять налил полный стакан и, не предлагая брату, опрокинул в два глотка. Чуточку плеснул на донышко и поставил стакан возле креста. Рядом положил кусочек хлеба. Закурил и принялся осматривать городское кладбище.

Мать была похоронена на окраине. Вокруг кустарник разросся, изредка тополя стояли, вон кто-то елку посадил. Вымахала. А там, где центральная дорога, красивые большие памятники, оградки - одна лучше другой. Видать, что там ухаживают за ними. А здесь простенькие памятники или кресты и ограды дешевенькие. У матери только холмик и крест. Ограду не поставили. Колышки вбиты с четырех сторон, проволока натянута  -и все на этом.

- Слышь, Крючок, а когда собираешься ставить ограду с памятником? - Васька глотнул из бутылки и поморщился.  - Фу, дрянь!

Сказал, передернул плечами и поморщился.

- На этой неделе сорок дней будет, как мать похоронили, - сказал Алешка. - Земля не просела. На следующий год нужно ставить. Сделаю, если деньги накоплю.

- А что, такие большие деньги нужны?.. Ты пенсию получаешь и, как мать писала, сапожником работаешь.

И снова приложился к бутылке.

Алешка промолчал.

Пока старший брат допивал водку, Алешка неторопливо подправил могилку, где земля успела осыпаться. Тряпкой протер крест и фотографию. За оградой, куда он ходил к колонке, набрал небольшой букетик полевых цветов - мать любила, вернулся и поставил в банку. И опять прислонился к соседней оградке, молча наблюдая за братом, который сидел на камне, испачкав костюм; бутылка валялась рядом, он курил, о чем-то спрашивал, и тут же сам себе отвечал.

- Васька, поехали домой, - затормошил Алешка. - Поднимайся. Вон, костюм перемазал. Айда, дома почистим.

- Ты, Лешка, дурак, сволочь и гад, - погрозив пальцем, брат поднялся, пошатываясь, и, даже не попрощавшись с матерью, побрел к выходу. - Знаю, что меня осуждаешь. А кто ты такой, чтобы меня осуждать, кто? Ты пустое место для меня. Понял? Что ты сделал для меня в жизни? Ничего! - медленно, по слогам сказал Васька и принялся громко свистеть, останавливая машины.

- А что ты сделал для нас с мамкой? - не удержавшись, буркнул Алешка. - Ничего...

- Чего сказал? - нахмурившись, Васька поглядел на него и неожиданно замахнулся. - Как врежу промеж глаз, ни одна реанимация не примет. Залазь в машину, убогий! Ишь, хозяином почувствовал себя. Ничего, я приехал, теперь быстро на место поставлю. Не посмотрю, что брат. Да и какой ты...

Он оттолкнул Алешку, уселся в машину и захлопнул дверцу.

Алешке не хотелось с ним ругаться. Он молчком уселся в машину.

...Уже дома, скинув туфли в зале, Васька содрал с себя пиджак, ослабил узел галстука, сдернул его и бросил на пол, как и пиджак, рубашку, упал на кровать и громко засопел, протяжно всхрапывая во сне.

Алешка собрал раскиданные вещи, аккуратно положил на табуретку возле кровати. Все пакеты и сумку, которые до сих пор валялись в прихожей, отнес в спальную и поставил возле кровати. Прошел на кухню. Достал из морозилки кусочек мяса, в половину ладошки величиной, вспоминая слова матери (Лишь бы запах был), и принялся варить простенький суп. Проснется брат, надо его накормить. Все же он голодный. С дороги.

Когда приготовил, взял книжку и принялся читать, изредка прислушиваясь к громкому храпу. Потом достал чистое полотенце, новое мыло, поколебался, глядя на свои рубахи и трико, что лежали на полке, хотел предложить Ваське, но зная, что тот еще с детства был брезгливым, махнул рукой и снова взялся за книгу.

За стеной раздался грохот, донеслась витиеватая брань и визгливый женский голос. Опять сосед дядя Валера напился. Теперь будет весь вечер буянить. Никакого покоя от него. Лишь бы не дрался с женой, с теть Ириной, а то соседи вызовут милицию и отправят его в вытрезвитель. Ночку подержат у себя, чтобы протрезвел, потом выпустят. Он, пока до дома доберется, опять в стельку напьется и снова начнет скандалить. И так чуть ли не каждый божий день, как говорила мать. Где только деньги берет на водку - непонятно...

В дверь негромко стукнули, потом еще раз и, не дожидаясь, когда откроют, кто-то толкнул дверь - донесся скрип половиц.

Алешка по шагам узнал, что пришла соседка.

- Алешка, ты дома? - раздался старческий голос, и, отодвинув портьеру, в комнату заглянула старушка невысокого роста, юбка до пят, линялая кофта неопределенного цвета, а поверх наброшен байковый халат. - Здравствуй, сынок! Это к тебе приехали гости? А кто? Утром выглянула в окно, смотрю, а в наш подъезд заходит видный мужик с пакетами и сумкой. Думаю, к кому это приехал? А потом слышу, в вашу дверь заколотил. Думаю, зараза, весь подъезд разбудит. Это кто нагрянул?

Утирая впавший рот сухонькой ладошкой, старушка с любопытством стала осматриваться, а потом прошла и уселась на скрипучий стул возле стола.

- Здрассте, баб Липа, - искоса взглянув, протяжно поздоровался Алешка и положил книгу на диван. - Это старший брат приехал, Васька. Не узнали, что ли? Я тоже не сразу признал, когда дверь открыл. В подъезде темно было, а Васька еще кепку на глаза надвинул. Думал, ошиблись дверью...

- Правда, не признала, - округлив глаза, закачала головой старушка. - Вымахал-то как! Здоровущий стал, а видный - страсть! Стока годков не приезжал, а теперь надумал. А не поздновато ли спохватился? Раньше нужно было про мамку думать, а она его каждый день ждала... - Помолчала. - Он спит, что ли? Солнце к закату, а он дрыхнет. Голова будет болеть. Так и скажи ему. Наверное, гулеванил... А гостинцы привез? Ну-ка, похвастайся, Алешка...

- Нечем хвастаться, - прижавшись к спинке дивана одним боком, сказал Алешка. - Да мне все равно, что привез. Я не интересовался. Главное, что сам приехал.

- Правду говоришь, Алешка, - старуха закивала головой. - Главное, что приехал, тока слишком поздно появился. Раньше нужно было приезжать, пока мамка жива была, - и снова с любопытством стала осматриваться. - Лешка, а что же ты не поглядел, что брат привез? А вдруг что-нить нужно в холодильник убрать или сразу скушать, чтобы не спортилось, а ты сидишь и ничего окромя своих книжек не видишь. Жалко ведь, если придется выкидывать. Денежки за это уплочены. Давай вместе взглянем, а?

И старуха уставилась на Алешку,.

- Ох, баб Липа, ну ты и любопытная, - засмеялся Алешка, глядя на старуху. - Не могу - это не мои вещи. Вот Васька проснется, пусть и разбирает свои сумки.

Старуха разочарованно всплеснула руками.

- А куда ездили?.. Я в окно заметила, как в машину садились. Могли бы на автобусе, а они - как баре... Такие деньжищи коту под хвост выбросили! Чать, много прокатали, да?

Осуждающе покачала головой и принялась шевелить впавшими губами, наверное, пыталась подсчитать, сколько денег пустили на ветер.

- На кладбище ездили, к мамке, - сказал Алешка. - Там посидели и вернулись. Васька немного перепил. И с дороги устал. Вот и разморило. Спать улегся. Пусть отдыхает... На следующий год, если скоплю денег, оградку и памятник поставлю. Я уже присмотрел. Хороший видел, красивый!

- Это хорошо, если сделаешь, - закивала головой старуха. - Я вот тоже наказ своим дала, когда снесут меня на мазарки, чтобы поставили большущий крест. Я же маленькая. Меня не видно. Мимо пройдут и не заметят, а крест будет стоять, так издаля увидят. Не промахнутся, ежели придут на родителей. Ну а не придут, значит, мало ума вложила в их бошки.

И старуха обиженно поджала и без того тонкие губы.

- Баб Липа, что рано хоронишь себя? Ты уж сколько лет про этот крест говоришь. Я еще мальчишкой был, но помню. Ты не бойся, не забудут. У тебя дети хорошие, - сказал и помрачнел, оглянувшись на спальню. - А вот наша мамка...

Сказал и запнулся, услышав, как заскрипела кровать.

- А что наша мать? - донесся хрипловатый после сна голос брата, и, растирая лицо ладонями, он появился в дверях. - Хочешь сказать, что я виноват? Ты жил с матерью. С тебя спрос...

Алешка с удивлением посмотрев на старшего брата.

- Что ты... что ты говоришь, бесстыдник? - замахала руками баба Липа. - Алешенька - умница, безотказный. Дни и ночи не отходил от мамки, за ней ухаживал, когда заболела. Недоедал и недосыпал. Ну, а ты...

- Не нукай, не запрягла, - перебил Васька и хмуро взглянул на старуху. - Ты кто такая, чтобы указывать, а? Пришла в гости, вот и сиди, а не нравится - вали отсюда! Ишь, привыкли, как к себе домой приходят. Кто звал тебя? Шагай... Шагай отсюда!

Алешка заерзал на диване. Поднялся. Сделал несколько неуклюжих шагов и встал, загораживая старуху, исподлобья взглянул на брата.

- Васька, не ругайся в доме, - сказал он. - Баба Липа - это мамкина подруга...

Васька достал сигареты. Закурил. И поморщился, когда дым попал в глаза. Замотал головой, чертыхнулся, а потом замахнулся на брата.

- Как врежу, ни одна реанимация не примет! Мне плевать - подруга или нет. Матери не стало, значит, нечего к нам приходить, - и ткнул пальцем в старуху. - Сама на ладан дышит. Ей давно пора быть на кладбище, а она до сих пор воздух портит. Тоже мне, подружка нашлась...

Приоткрыл балкон, не выходя, плюнул с него, следом вылетел окурок, и Васька охнул, схватившись за голову.

- Ой-ёй, - вздохнула баба Липа, покачивая головой, махнула рукой и пошла к выходу. - Два родных брата, а небо и земля. Ну да Бог тебе судья, Васька!

- Иди-иди, - отмахнулся Васька. - Тоже мне, судья нашлась. Иди, и без тебя голова раскалывается.

И опять схватился за голову.

Баба Липа поднялась и, продолжая осуждающе покачивать головой, вышла, осторожно притворив дверь.

Васька долго ходил по квартире, ругая брата, бабку и всех соседей. Всех обвинял.

Алешка молчал. Сидел на диване и молчал. Искоса поглядывал на брата. Отводил взгляд, если тот смотрел на него, и словно меньше росточком становился, если брат подходил и начинал махать кулачищами - того и гляди заденет. Наконец-то, дождавшись, когда успокоился старший брат, поднялся, вытащил из шкафа чистое полотенце и положил на стол.

- Василек, - как в детстве назвал брата. - Бери полотенце и иди в ванную. Искупайся с дороги. А потом покушаем. Я суп приготовил, пока ты спал. Тебя жду, чтобы вместе покушать.

Васька постоял, раздумывая - видать, решал, что делать, потом молчком взял полотенце, новое мыло в упаковке и скрылся в ванной комнате. Он долго плескался, о чем-то ворчал, иногда матерился - громко и всяко, а потом неожиданно замурлыкал под нос. Видать, настроение появилось. Побрился. Вышел, вытирая вспотевшее лицо. Подтянул трико, подошел к занавешенному зеркалу, откинул тряпку и долго смотрелся в него, поигрывая мышцами - любовался собой. Пригладил волосы и направился на кухню.

- Ну, корми, Крючок, - сказал он и с грохотом придвинул табуретку к столу. - Чем угощать-то собираешься, а? Красную икру подашь или свиные отбивные?

И засмеялся довольный.

Алешка покосился на него, но ничего не сказал. Нарезал хлеб, поставил перед братом щербатую тарелку с супом, где плавали разваренные рожки, виднелась картошка, кругляши моркови да изредка мелькал поджаренный лук. Отдельно в тарелочке поставил нарезанный огурец, а рядом на стол положил несколько зубчиков чеснока.

- Кушай, Васька, - сказал он, немного налил для себя и тоже присел с краю стола. - Сварил, пока ты спал. Вкусный.

- Уже заметил, какой вкусный, - буркнул Васька. - Прямо как в ресторане!

Брезгливо поморщившись, Васька помешал в тарелке, поднял ложку, в которой одиноко лежал маленький кусочек мяса. Опять зачерпнул, посмотрел на разваренные рожки. Потом отодвинул тарелку, взял кусочек огурца и захрустел.

- Н-да, не густо, - буркнул он и принялся отщипывать маленькие кусочки хлеба. - С такого супа морда шире не станет - это точно, но и подохнуть не получится. Вот поэтому ты такой дохлый - а может, у тебя всё в горб уходит? Глянь, он не по дням, а по часам растет.

Он ткнул пальцем в большой горб, который, как казалось, стал еще больше за время его отсутствия, хохотнул, зацепил кусочек огурца и снова захрустел.

- Последние деньги на похороны ушли, - покосившись, сказал Алешка. - Даже занимать пришлось. Ладно, соседи помогали, а то бы совсем было худо. Поэтому в холодильнике пусто. Ничего, проживем! Вот ты вернулся домой, теперь всё наладится.

- А с чего ты взял, что я останусь? - Васька попробовал суп, брезгливо почмокал. - В этой дыре жить, в этом свинарнике, откуда сбежал? Я вернусь, но к себе, - и принялся хвастаться: - У меня большая квартира, машина, кирпичный гараж. У меня есть всё, что душе угодно, а баб вообще  - от Парижа до Алтая мне готова дать любая. Все бабы мои будут, если захочу. И каждая из них хочет выйти за меня замуж. У меня столько было, что тебе не снилось. Понял? А у тебя есть баба, Крючок?

Васька хохотнул, заметив, как он смутился.

- Нравится одна, - запнувшись, сказал Алешка, не поднимая головы, и принялся хлебать суп. - Хорошая девушка...

Брат закатился. Тыча пальцем в Алешку, он смеялся, махая рукой, мол, мели, Емеля, твоя неделя. Потом вытер слезы, взял сигарету и закурил, стряхивая пепел на блюдечко.

- Посмотри на себя, Крючок. Ты же горбатый! Башкой подумай, ведь ни одна нормальная баба не согласится с тобой жить. А как же ты будешь с ней того... - он покрутил в воздухе рукой, потом схватил огурец, принялся жевать и пробубнил. - Хотя... Может, и она такая же, как и ты - крючкообразная?

И захохотал, хлопая ладонями по столу - того и гляди тарелка свалится.

Алешка нахмурился. Обидно стало, что брат обзывает и унижает его. Обидно было, но Алешка промолчал. Пусть болтает, лишь бы не ругался и не размахивал кулачищами.

- Почему - такая? - продолжая хмуриться, искоса взглянул Алешка. - Она хорошая. Добрая. И нормальная...

- Дуры нормальными не бывают, - небрежно отмахнулся Васька и усмехнулся. - Скажешь - хорошая! Только настоящая дура может жить с таким калекой, как ты, потому что нормальная девка рядом с тобой не сядет. Ты погляди в зеркало, на кого похож. Если мне понравится девка, она станет моей - это точно. А тебе нравится - это еще не значит, что она будет твоей. Она никогда не станет твоей, потому что ты... - он грязно ругнулся. - Понял, Крючок?

Он взглянул на Алешку и вспомнил мать. Он почему-то стеснялся матери, не говоря уж о брате-инвалиде. Мать, сколько он помнил, всегда была тихая, забитая жизнью. Ни с кем не спорила, не ругалась. Все помыкали ею. Не успеет прийти с работы, а уже торопится на другую. Всегда в старенькой одежде, неприглядная, маленькая, щупленькая. Пройдет мимо - и не заметишь, не обратишь внимания. Серая мышь, как говорят. Васька не любил, когда она приходила в школу. Робко постучится в дверь. И стоит, опустит глаза и молча слушает, как учительница жалуется на него. А домой вернется, не ругается, лишь взглянет с укоризной, покачает головой - и всё.

И братишка, Алешка, в нее пошел. Взглянуть лишний раз боится, не то что слово сказать, а тем более поругаться. А он... Ему почему-то стыдно было, что у него такая семья. И друзей не приводил в дом. Стеснялся, что живут небогато, что у них всего лишь маленький телевизор и проигрыватель с кучей старых пластинок - это осталось от отца, который сбежал от них, когда они в садик ходили. А на все вопросы об отце Васька отвечал, будто он был подводником и погиб при исполнении боевого секретного задания. Даже картинку из какого-то журнала вырезал и всем показывал. И сам поверил в то, что придумал. Верил и всем хвастался, пока кто-то не притащил в школу старый журнал, а там была такая же картинка подводника. Весь класс... Нет, вся школа смеялась над ним, над его враньем. Он злился. Дрался. Иногда плакал, забившись под лестницу или забравшись на чердак. Мать вызывали в школу. Она долго слушала, а Васька стоял рядышком и смотрел на нее. Учительница жаловалась, что он обманывает, с ребятами дерется, уроки прогуливает - и про отца носом ткнула, а мать ничего не сказала, даже не заступилась за него. И после этого Васька стал тихо ненавидеть свою семью, стыдиться мать и бить брата. Ему лучше было с друзьями. С ними весело. А дома - тоска зеленая. И поэтому Васька стал после школы уходить к друзьям, а возвращался затемно. Иногда приходил с запашком. Мать покачает головой, сядет и тихонечко начинает плакать, а он только сильнее злился, глядя на ее слезы. И в итоге, кое-как дотянув до выпуска, он утащил деньги у матери, и они с другом уехали из дома. Он решил стать богатым. Таким, чтобы все завидовали, таким, чтобы все боялись его, таким...

Васька вздохнул. Да, он добился. Правда, чтобы добиться, опять пришлось обманывать. Всем говорил, будто остался без родителей, а часть документов украли. До сих пор не мог понять, почему поверили ему, почему стали помогать. Сначала выучился на курсах, а потом его определили на работу. Потом квартиру дали. А когда почуял, что на ноги встал крепко, вот тогда-то и показал себя во всей красе, показал свой характер.

Ну, а мамка с братом... Они остались там, где-то далеко, где-то в прошлом, о котором он старался не вспоминать. А зачем о них думать? Это лишняя головная боль. Чем больше он зарабатывал, тем меньше ему хотелось общаться с семьей. И Васька перестал с ними общаться.

- Почему говоришь, что девчонка, которая мне нравится - дура? - донесся голос, и Васька с недоумением посмотрел на брата. - Аленка хорошая. Сам убедишься, когда с ней пообщаешься. Она такая, такая...

Алешка не смог объяснить, какая Аленка, лишь рукой махнул - и опять взгляд в пол и замолчал.

- Какая Аленка? - поморщившись, раздраженно сказал Васька. - Да мне наплевать на нее. Дура, она и в Африке  - дура. Тоже мне, выискался женишок - калека. Ишь ты, размечтался! Скажи еще, что жениться собираешься...

Отмахнулся и закурил, стряхивая пепел куда ни попади.

- Я бы женился, если бы она согласилась, - едва слышно сказал Алешка. - Она как свет в окошке. Так мамка говорила...

Прижавшись к стене, Алешка посмотрел на брата. Он привык, что некоторые люди глядят на него с презрением, когда он шел по улице, другие - с жалостью, оборачивались вслед, а были те, что просто не замечали, мимо пробегая, а может, специально делали вид, что не замечают - он не знал. А вот Аленка - она другая. Не такая, как все. Сначала она приходила к матери, делала уколы, бегала в магазин или в аптеку. А его всегда называла "женихом". Потом стала просто так приходить. Забежит после работы. Матери поможет. Мимоходом Алешку потреплет за вихры, прижмет к себе и "женихом" назовет и скажет, что нужно подстричь. На следующий день прибежит, принесет машинку, пострижет, поможет голову помыть - и все так просто, так легко, словно всю жизнь знали друг друга. А потом Алешка стал ее ждать. Каждый день ждал, что сейчас постучит в дверь, откроет и в квартире светлее станет от её улыбки. И всегда ждал, когда "женихом" назовет, а он - "невестой". Вроде в шутку говорили, а всё равно на душе становилось тепло, и сердце колотилось - быстро, с перебоями. Непривычно было признаться самому себе, но ему Аленка нравилась. Сильно нравилась! Привязался к ней, а вот что полюбил - он старался избегать этого, не хотелось признаваться даже самому себе, но... Страшился, потому что таких, как он, любить нельзя. Их презирают в худшем случае и жалеют  - это в лучшем случае, и не более того. Любить такого - это как в мультике "Аленький цветочек". Правда, в мультике чудовище становится красавцем, а его целуй - не целуй, он был и останется калекой. Алешка всё знал и понимал, а сердцу-то не прикажешь. И поэтому было тяжело, что Аленка рядышком с ним, а он... А он молчал, но всегда ждал, когда придет Аленка, и тогда начинал перекладывать книжки на столе, что-нибудь переспрашивать, запинаться, если его спрашивали, и невольно краснел, Аленка замечала это и смеялась, ерошила и без того разлохмаченные волосы. И мать заметила. Обрадовалась. А потом, почти перед смертью, мать тихонечко сказала Аленке, чтобы она не бросала его. Аленка смутилась. Плечиками пожала и сказала, что Алешка хороший, но сейчас еще рано на такие темы разговаривать. И заторопилась домой, а на следующий день опять появилась, и словно никакого разговора не было, пробегала мимо Алешки, называя "женихом", трепала за вихры и посмеивалась. А Алешка втайне мечтал, что врачи придумают что-нибудь и он вылечится, станет нормальным, как все люди, и тогда... И тогда перед глазами проплывали картины одна лучше другой, где они вместе с Аленкой идут по улице, а люди смотрят на них и улыбаются. А они идут, взявшись за руки, и никого вокруг не замечают, только они вдвоем, глаза в глаза, а впереди у них долгая и красивая жизнь, где они будут вместе. Вместе и на всю жизнь, чтобы никогда не расставаться. И так было всегда, когда приходила Аленка...

 - Не говори так, Васька, - сказал Алешка. - Не говори, если не знаешь человека...

- Ты еще станешь меня учить, - опять взъерепенился Васька, резко отодвигая тарелку. - Даже пожрать не можешь приготовить. Фу, помои! - и поморщился.

- Алешка, что за шум, а драки нет? На весь подъезд раскричались, - хлопнула дверь, и в прихожей раздался голос, послышались быстрые шаги, и на кухне появилась невысокая девушка, одетая в простенькое платье, с волосами до плеч, которые были собраны в пучок, в ушах мелькнули капельки-сережки, да на шее виднелась тоненькая цепочка. Она остановилась в дверях и пристально взглянула на Ваську. - Как я поняла, это Василий, твой старший брат?  - Она кивнула и едва заметно улыбнулась. - С приездом, Василек! А я - Алена. Надеюсь, Алеша обо мне рассказал. Он такой молчун! Слово из него не вытянешь. Как дела, жених? - И провела ладошкой по его волосам, приглаживая.  - Алешка, пора тебя подстригать. Вроде недавно стригла, а ты опять оброс. Ладно, машинку принесу и подравняю. А что столько грязной посуды накопилось? Ну ладно, я вымою.

Она принялась расспрашивать Алешку, как провели день, а заодно взялась за мытье грязной посуды, продолжая посматривать на них.

Васька с удивлением, даже с недоумением посмотрел на нее: красивая, стройная, хоть и наряд простоватый - но улыбка, а глаза... они словно отдельно были, и смеются, когда смотрит, и темнеют, если хмурится, и чертенята мелькают, и еще что-то такое было, чего не мог себе объяснить. Они притягивали - это он почувствовал. И такого с ним никогда не было. Васька неожиданно смутился и опустил голову, чего не ожидал от себя. Ну никак не ожидал!

- Это... Тьфу ты, аж слова растерял, когда на тебя взглянул, - он чертыхнулся, а потом заулыбался. - Откуда взялась такая красивая? Аж сердце ёкнуло, когда взглянул на тебя. Послушай, Аленка, может, вечерком прогуляемся?

Васька сказал развязно, чтобы немного в себя прийти от удивления. Потянувшись, ухватился за тонкое запястье.

Аленка нахмурилась. Отдернув руку, она шагнула в сторону, прислонилась к стене, а потом погрозила пальцем.

- Я не девка с улицы, чтобы со мной разговаривать так,  - сказала она. - Сначала научись говорить, а потом будешь приглашать. У меня подруги есть, чтобы гулять, а нужно будет, и жених появится.

 - Скажи, что может дать тебе этот жених-инвалид? - ухмыльнулся Васька. - Ничего, кроме головной боли! А я могу дать, потому что у меня настоящая жизнь, не чета этой. А хочешь, всё сделаю для тебя? Как сыр в масле будешь кататься. А с ним, с этим женишком...

Васька снова ткнул в брата и пренебрежительно отмахнулся.

- Как сыр в масле... - взглянув на него, сказала Аленка. - Алешка может дать больше, чем ты думаешь. У него широкая душа...

- Да ну, широкая... У него душа, а у меня всё остальное. Это у меня есть всё, что твоей душе угодно, - продолжая усмехаться, сказал он. - А чего нет - достану или куплю. А одними словами и обещаниями сыт не будешь.

И Васька кивнул на брата, который сидел, не поднимая головы, и не вмешивался в разговор.

- Правильно говорят, что язык без костей. Вот и мелешь, что ни попадя - куплю, достану... К примеру, если человеку не дано любить - это он не достанет и не купит, потому что это должно быть в душе, в его сердце, а не деньгами мерить, как ты делаешь, - Аленка дотронулась до Алешкиного плеча. - Жених, чем будешь кормить свою невесту? Ух, проголодалась! Весь день на ногах. Умоталась! Даже пообедать не успела. Думала, к вам прибегу, что-нибудь придумаем.

- Я суп приготовил. Сейчас налью.

Алешка хотел подняться, но Аленка придержала его.

- Сиди-сиди, женишок. Сама налью. Алешка, нужны деньги. Сорок дней на этой неделе. Продукты нужно купить. Я бы сбегала на рынок и по магазинам, всё бы закупила, чтобы тебе не мучиться.

- Деньги в серванте лежат, - Алешка кивнул головой.  - Забери. А я с баб Липой поговорю, чтобы помогла с сороковинами. Может, еще кто-нибудь из соседей поможет. Справимся. Вот и Василек приехал. Мамка рада будет, что её не забываем.

Аленка присела рядом и принялась кушать, нахваливая Алешку за вкусный суп. Потом, взглянув на них, приказала.

- Так, братцы-кролики, живенько поднялись - и марш с кухни! Не путайтесь под ногами! Уйдите, я порядок наведу. Идите, поговорите по душам, вы же братья...

Алешка поднялся и направился в комнату.

- О чем говорить? - ткнув пальцем в спину братишки, пренебрежительно сказал Васька. - Он двух слов связать не может. С ним хорошо молчать. Он ни слова не скажет, и я молчу. О, какая у нас познавательная беседа получается! - Васька расхохотался. - Вот с тобой поболтать - это другое дело. И поговорил бы, и... - Он заулыбался. - А с ним... У него столько ума нет, чтобы разговаривать. Поэтому и молчит...

- Молчание - это золото, а вот болтун, как ты, находка для шпиона, - сказала Аленка и захлопнула дверь перед старшим братом. - Не уважаю трепачей.

- Знаешь, Аленка, на это золото, что молчанием зовется, хлеба не купишь, - ехидно протянул Васька. - А я хоть болтун, как говоришь, но хлеб с маслом и сыром всегда имею, да еще икорка водится. А ты еще жизни не видела, а говоришь про неуважение. Фу-ты, ну-ты, как заговорила! Вообще не нужно меня учить. Говоришь, что устала, тогда иди домой и отдыхай, а мы уж сами тут разберемся. Понятно?

- Ты приехал скандалить или брата навестить? - Аленка откинула волосы, нависшие над глазами. - Алешка соскучился. Всегда про тебя вспоминал и рассказывал, а ты...

- А тебе-то какое дело? - недовольно буркнул Васька, достал сигареты и закурил, стряхивая пепел на книжку, которая лежала на подлокотнике кресла. - Ты в наши дела не влезай. Я с Крючком сам разберусь.

Васька сильно разозлился! Не привык, чтобы ему выговаривали в глаза, не любил, чтобы с ним спорили. Хотя, если посмотреть, неплохая девка. Есть в ней что-то притягивающее.

Чертыхнувшись, Васька взглянул на брата. Инвалид, да еще такой тюфяк, что поискать. Единственное, чем может взять - это жалостью, а Аленка, если она дура, может попасть на крючок этому Крючку, а потом будет всю жизнь мучиться. Продолжая курить, Васька думал, поглядывая на братишку, потом - на закрытую дверь кухни, где занималась уборкой Аленка. Что будет, если он уведет девку? Неделя есть в запасе. Достаточно, чтобы уговорить. Не таких обламывал, а эта хоть и языкастая, но простушка, если присмотреться. А все бабы, как он знал по своему опыту, падкие на яркие побрякушки и ласку. Он снова посмотрел на Аленку, представляя её в будущем. И вдруг мысль мелькнула - шальная и неожиданная: а может, взять и жениться на ней? И сам оторопел от этой мысли. А почему бы не жениться? Девка-то хорошая - это сразу было видно, тем более не избалованная. С такой заживешь как у Христа за пазухой. И она будет ценить и радоваться каждой мелочи. А правда, что будет, если...

- Н-да, что-то я засиделся в четырех стенах, - потянувшись, задумчиво сказал Васька, заметив, что Аленка вышла из кухни и присела на стул, исподтишка взглянув на него. - Может, куда-нибудь сходить, а? Слышь, Крючок, в кафе пойдешь?

Он знал, что младший брат откажется.

- Нет, не хочу, - сказал Алешка. - Что там делать? Иди, если хочешь, а я дома останусь.

- Одному скучно в кафе, - сказал Васька. - Ни поговорить, ни посмеяться, и сидеть одному - это тоска зеленая.  - посмотрел на Аленку. - Слушай, Аленка, может, вдвоем сходим?

И подмигнул ей.

- Сходить можно, - сказала Аленка и, не удержавшись, съехидничала. - Правда, скучно будет с тобой. И разрешение у жениха нужно спросить. Да, Алешка?

Она засмеялась.

- Ох, языкастая! Со мной не заскучаешь. Я умею всё - и даже больше того. - Васька подмигнул. - У любого жениха отобью. Ну, сама убедишься, если согласишься, а не захочешь, все равно уболтаю. Не успеешь глазом моргнуть, как свадьбу сыграем. - Повернулся к брату. - Слышь, Крючок, я думаю, ты не будешь против, если мы с Аленкой посидим в кафе или в ресторан заглянем?

Алешка посмотрел на Аленку и вопросительно вздернул брови.

- А что у меня спрашиваешь? - кивнул на Аленку. - С ней разговаривай. Я не муж, чтобы запрещать. Как скажет, так и будет...

- Ишь, про свадьбу заговорил! Мне нужен муж, а не болтун. Муж, за которым как за каменной стеной, как говорится, а не пустозвон, - неожиданно сказала Аленка, потом задержала взгляд на Василии, словно хотела что-то спросить, но не решилась, виновато посмотрела на Алешку.  - Алешка, не обижайся. Может, правда, сходить в кафе? Что-то я вымоталась. Забыла, когда отдыхала.

- Ну что, идем, - заторопился Васька. - Посидим, музычку послушаем. С Алешкой ничего не случится. Пусть твой женишок дома сидит. Ему не привыкать, - и повернулся к брату. - Слышь, Крючок, когда вернусь - не знаю...

Они ушли.

Алешка остался один.

Он походил по квартире. Подошел к сумке и пакетам, с которыми приехал брат, но не стал заглядывать. Оставил всё, как лежало. Его вещи, пусть сам разбирает. Подошел к окну. Постоял, посматривая на соседний двор. Несколько машин стояло во дворе. Со стороны донесся крик. Это на футбольном поле. Наверное, ребята играют. За стеной снова зашумел сосед. Опять начнет буянить. Алешка вздохнул, взял книжку и устроился на диване. Но не читал, а думал. О чем? Да обо всем. Прошлое вспоминал, мать, Аленка перед глазами вставала, и ухмылку старшего брата видел - злую и ехидную, и пытался заглянуть в будущее; а будет ли оно - это будущее, Алешка не знал...

Васька вернулся на следующий день.

- Слышь, Крючок, а всё же уломал Аленку! Знаешь, мы решили пожениться, - сказал он, едва перешагнув порог.  - Вот сорок дней пройдут, а там подадим заявление. Не думал, что в наше время такие девки остались.

- Не успели познакомиться, и уже собираешься жениться? Неделю поживешь, а потом бросишь, как всех своих девок? Разве можно жениться и жить без любви?

- О, гляньте на него, он любовь захотел! - съязвил старший брат. - А может, у нас самая настоящая любовь с первого взгляда?

- И Аленка согласилась? - спросил Алешка. - Она же такая... Такая, аж дух захватывает!

- Согласилась, - хохотнул Васька. - Ночь долга. Уломал Аленку. Не будет же она до старости в девках ходить. Сам подумай, Крючок, к примеру, что было бы, если бы она за тебя вышла? Ничего хорошего, потому что у вас нет будущего. А я дам всё, что душе угодно. Вот и поразмысли на досуге, а нужна ли она - эта любовь, если нечего дать? Одной любовью сыт не будешь. Ай, что с тобой говорить! Начитался своих книжек, а под носом ничего не видишь. И вообще, не лезь, куда тебя не просят, а то по шее получишь.

И Васька направился на балкон, доставая сигареты.

Алешка промолчал, лишь еще сильнее сгорбился на диване, уткнувшись в книгу...

Вечером пришла Аленка. Подошла к Алешке, о чем-то спросила, он промолчал. Постояв возле него, Аленка хотела погладить по голове, как раньше бывало, подняла руку, но почему-то не решилась - лишь легонько, едва дотрагиваясь, провела по плечу и тихонечко отошла...

...На сорок дней пришли соседи. Посидели за столом, добрым словом мать вспоминали, Алешку жалели, исподтишка поглядывали на Ваську и перешептывались. Ближе к вечеру все разошлись, соседки убрались в квартире, помыли посуду и тоже ушли.

Следом за ними Васька стал поторапливать Аленку. Она несколько раз оглянулась на Алешку, который сидел на диване с книгой, а потом нерешительно подошла.

- Пойми, Алешка, мне нужно жизнь устраивать, - сказала она.

- Да, понимаю, - не поднимая головы, произнес Алешка.

- Пойми, мы же с тобой шутили, называя друг друга женихом и невестой... - сказала она и замолчала.

- Я всё понимаю... Да, конечно, шутили, потому что с такими не живут.

- Ну зачем так... Ты же молодой. Встретишь еще...

- А зачем? - Он поднял голову, взглянул на нее, а в глазах - боль.

Потом опустил голову и замолчал.

Аленка стояла рядом и не знала, что делать. Снова протянула руку, чтобы погладить его по голове, как прежде, и не смогла. Медленно отошла, стараясь не шуметь, засобиралась и вышла, тихонечко притворив дверь. Васька подошел. Хотел было что-то сказать, но махнул рукой и заторопился вслед за Аленкой.

Алешка остался один. Привычно взяв книгу, он устроился на диване и принялся читать. Медленно читал. Больше думал. Отложит книгу - и смотрит в окно или еще куда-нибудь, а сам о чем-то думает. То нахмурится, то улыбнется. Потом поднялся. Долго стоял возле иконы, словно о чем-то говорил, а может, просил. Подошел к фотографии матери, которая стояла в рамке на столе. И опять начался разговор. И опять улыбнется, нахмурится, посмотрит на часы, о чем-то задумается и шепчет. И так почти до утра...

Ближе к обеду вернулись Васька с Аленкой. Постучали. Громко, требовательно, как любил Васька колотить в дверь. Но стояла тишина. Васька долго копался в карманах, разыскивая ключ. Открыл дверь. Они зашли в квартиру. Прислушались. На кухне бормотало радио, но в квартире стояла тишина.

- Эй, Крючок, отзовись! - привычно крикнул Васька. - Слышь, что хочу сказать...

Прислушался и пожал плечами, не понимая, куда делся Алешка. Он же оставался дома и вроде никуда не собирался выходить. Васька прошел в зал, заглянул в другую комнату, но брата не было. Пожимая плечами, повернулся и увидел, что Аленка стоит возле стола и держит в руках пустую рамку, где раньше была фотография матери...

Младший брат пропал.

Старший брат искал Алешку. Но бесполезно. Его никто не видел. А вскоре он забрал Аленку - и они уехали...

Следующим летом на могиле матери кто-то установил красивый памятник и ограду, и стали повляться цветы. Кто их оставляет - этого никто не знал.