Южная звезда
Загружено:
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ № 4(81)
Николай Прокудин
 Проклятие

Окончание. Начало в №3

...Большой Папа снес гранатой створку очередных ворот с петель, и группа просочилась вовнутрь: широкий двор, большой просторный дом шестиметровой высоты с почти метровой толщины глиняными стенами - явно не бедная семья. Дувалы воздвигались обитателями на совесть и возможно не одним поколением. И в этом доме почти все повторилось - лишь старик со старухой, ханумка и пять детей. Тщательно их обыскали. Эсанов для снятия стресса наорал на аборигенов, погрозил оружием. Взять почти нечего. Эсанов прихватил мешочек сушеной кураги - ушли прочь.

Махмуд Эсанов попал во взвод лишь два месяца назад  - сослали из полковой разведроты за неуживчивый характер и многочисленные нарушения дисциплины. Кавказцев в роте набралось семеро, а это уже явный перебор - начался беспредел неуставных взаимоотношений на национальной почве по отношению к сослуживцам. Офицеры некоторое время безуспешно боролись с землячеством, а затем, несмотря на заступничество начальника штаба полка, их земляка, приняли кардинальные меры: троих самых дерзких чеченцев сплавили в пехотные батальоны, Махмуд попал в первый рейдовый.

До призыва, по жизни, Эсанов был довольно веселого нрава, любил петь и танцевать, но особенно обожал громко петь стоя на высокой скале над обрывом, на просторе, казалось, чуть сделай шаг вперед и взлетишь над пропастью словно орел! Ах, какое это непередаваемое было удовольствие: идешь с отарой по тропе, и никто не мешает громкой песне. Девушки засматривались на симпатичного парнишку: черные как смоль вьющиеся волосы, большие глаза-маслины, говорун-душа любой компании. Лицо немного портили тонкие губы, и когда он их растягивал в улыбке, некоторые невольно вздрагивали от этой змеиной улыбки.

Но армия заметно изменила его: Махмуд озлобился, стал более замкнут. В учебке удручали муштра, дисциплина, необходимость подчиняться офицерам, которые были в основном русскими, а в их семье русских ненавидели. За что? Да за все! За давние многовековые войны и притеснения, за ссылку в Казахстан, за колхозы. И хотя в их горном ауле, да и во всей округе ни одного русского не было, и видел он их только в кино - люто ненавидел. А в армии, куда ни взгляни, всюду эти русские и все они командиры. Ну да ничего, недолго осталось их терпеть - скоро домой...

А вот в третьем доме досмотр пошел отнюдь не по спокойному намеченному плану. Выбив в очередной раз ворота, группа быстро рассредоточилась по периметру. Большой Папа, любитель фейерверков и костров, первым делом швырнул дымовую гранату и "Ф-1" в кяриз перед домом, а Фикса найдя второй колодец, возле кошар, тоже обезвредил его дымовой миной и прикрыл большой старой рваной рогожей.

Гаджибеков и Эсанов осторожно проникли в дом - принялись осматривать помещение за помещением. Хоть смотри, хоть не смотри, а брать особо нечего.

- Для богатых трофеев не там идет война! - криво ухмыльнулся Казбек. - Собираем всякий мусор.

- Это точно! - хохотнул Эсанов. - Хоть бы раз какой завалящий магнитофон найти. Но где там, тут и электричества-то никогда не было...

Действительно, всюду нищета: глинобитные стены, потолки и полы, кое-где на полу циновки и тряпки.

Солдаты небрежно сдвигали ногами циновки - вдруг под ними замаскированный лаз или тайник. Из мебели в комнатах лишь две грубых кровати, сколоченных в каркасе из необработанных стволов карагача и со сплетенными из крепкой виноградной лозы спинками. Ни шкафов, ни трюмо, ни комодов, только кое-где большие ящики, типа сундуков или ларей с тряпками, да по углам кучи одеял и подушек.

 Прошли сквозь весь дом и, наконец, в дальней комнате обнаружились перепуганные обитатели: три женщины, закутанные в паранджу, два малыша да старик.

Эсанов скомандовал:

- Буру бача! А ну живо - буру! Ходи быстрее! - И указал стволом автомата на выход.

Женщины и дети заревели, завыли и, подгоняемые прикладами, поспешили на выход. Последним ковылял старик, опираясь на посох.

- Быстрее, старый хрен, шевели поршнями! - Легонько поддал ему кроссовкой под зад Эсанов. - Шагай шустрее - не развалишься.

Дед сгорбился еще больше, заторопился, но суета скорости в движении не добавила.

Проныра Фикса в этот момент наткнулся на пустые цинки от патронов для ДШК, приспособленные под поилки для кур.

- Ура, нашел! Это точно семья духов!

Хоть не оружие или боеприпасы, но косвенное свидетельство причастности семейства к моджахедам. Подталкивая стволами и прикладами пленников, вывели и выстроили у дувала в ряд. Эсанов жестами велел женщинам поднять паранджу, показать лица: а ну как под одеждой не девочка или женщина, а парень или подросток, да еще с оружием, ведь здешние мальчишки в двенадцать лет уже настоящие бойцы - молодые душманы.

Женщины завыли громче, но под угрозой направленных автоматов приподняли покрывала. Первая оказалась сморщенной старухой, вторая потрепанной жизнью женщиной, третья девчонкой-подростком лет четырнадцати. Девчушка оказалась довольно симпатичной: курносой, зеленоглазой, рыжеволосой и с довольно светлой кожей, явно в давние времена кровь ее предков облагородили воины Александра Македонского или английские завоеватели.

Гаджибеков и Эсанов хищно переглянулись, оба подумали об одном и том же.

- Откуда у вас это! - заорал на перепуганных баб Гаджибеков, тряся перед их лицами пустыми цинками. - Где храните оружие?

Назипов перевел слова сержанта.

Дед испуганно таращил глаза и что-то несвязное бормотал, а бабы лишь заголосили в ответ. Кавказцы перекинулись короткими фразами, решая участь обитателей дома - повод для расправы имелся.

- Хороша ханумка? - Хмыкнул Казбек.

- Вах! Сладкий персик! - Согласился Махмуд.

- Явно целочка... - Встрял в разговор дембелей Большой Папа.

 - Длинный, ты совсем дурак? - Возмутился Эсанов. - А какая она ещё может быть? Ведь её к замужеству готовят!

- Кто-то хочет эту девку кроме меня попробовать? - Гаджибеков на правах старшего по званию и сроку службы оглядел сослуживцев. - Махмуд, ты тоже будешь?

Эсанов облизнул губы и энергично и нетерпеливо закивал головой:

- Каныщщно...

От возбуждения и вожделения он даже нервно засеменил на месте тонкими ногами.

Гаджибеков оглядел прочих стоящих во дворе бойцов.

- Ну, кто еще?

Переводчик Назипов, потупив взгляд, тихо пробурчал, что и он не прочь.

Фикса и Папа, чуть замявшись, тоже поддержали предложение сержанта, а Дерево поморщился:

- У аборигенов через одного врожденный сифилис...

- Подумаешь, фон-барон какой нашелся! Итак, предложение принято почти единогласно. А ты, Дерево, раз такой брезгливый, дуй на крышу - стой на шухере, следи за обстановкой, а то вдруг духи нас накроют за развлечением. Эй, Фикса, бегом к командиру, доложи обстановку и нагони туману, мол, прочесываем дома - все в порядке,  успокой взводного. Да аккуратно спроси у Молдавана и Хмыкова, может тоже захотят развлечься...

Толкнув старика стволом автомата в тощий бок, Эсанов погнал его обратно в дом. Торопливо завел аксакала в дальнюю комнату, грубо толкнул на кучу тряпья, быстро и умело связал веревками по рукам и ногам и поспешно вернулся во двор.

Бабы опять дружно заверещали, однако Гаджибеков сердито прикрикнул, заодно поведя автоматом вдоль толпы - все снизили тон рыданий, но продолжили плакать и причитать.

Хищно оглядев жертву, Казбек выдернул визжащую и вырывающуюся молодуху в сторону из общей толпы, больно заломил ей руку. Мать мгновенно сообразила, что задумали шурави, и истошно завыла, срывая с себя одежду и терзая на голове волосы. Несчастная женщина причитая, рухнула на колени, а затем распростерлась на земле, и плача поползла к ногам сержанта.

- О чем эта дура орет? - спросил Казбек переводчика.

- Предлагает трахнуть её, но не трогать дочь! - ответил смущенно Назипов. - Умоляет...

- На фига мне эта карга? Не было б девки, еще бы куда ни шло с голодухи, а менять персик на сухофрукт...

 Гаджибеков потеребил хищный нос, облизнул пересохшие губы:

- Ну что умолкли, орлы? Тетку кто-то хочет?

Бойцы лишь дружно заржали в ответ.

- Зачем нам старуха, когда есть молодуха! - пробурчал Большой Папа. - Вторсырье пусть отдыхает...

Дружно загалдели, на том и порешили.

 Вакула и Большой Папа, ухватив за волосы, принялись оттаскивать рыдающих. Две испуганные женщины заламывали руки и дружно причитали, но вдруг баба средних лет все же опять вырвалась и поползла от солдата к солдату, целуя всем ноги и что-то истошно вопя.

- Эй, переводчик! О чём она орет? - спросил Дерево у таджика-переводчика.

- Непонятно что ли? Позора на свой род боится - умоляет не трогать дочь...

- Скажи, если не утихнет - перестреляю всех!

- Эта баба, Малала её имя, говорит, что нельзя портить дочь! А девка, имя - Гульру, скоро замуж выходит - почти продана. Баба готова всех обслужить сама...

- Пусть ишака обслуживает! - хохотнул Гаджибеков. - Я же сказал, на фига нам эта старая карага?

- Она не старая, - буркнул переводчик, слегка перепугавшись принявшим довольно неприятный оборот делом,  - ей всего-то лет тридцать пять, тридцать шесть.

- Вот и трахай её сам - защитничек, - подтолкнул Гаджибеков переводчика к тетке, - а я посмотрю...

- А на вид бабе за пятьдесят! - удивился Большой Папа. - Моя мамка лучше выглядит в свои пятьдесят шесть!

- Ну что встали как вкопанные? Обделались? Живее! Взводный скоро нас хватится! - прикрикнул Гаджибеков на сослуживцев, и разведчики суетливо бросились на помощь сержанту.

Похоть и охотничий азарт подстегнули парней, и они начали спешить и суетиться: при помощи прикладов и пинков бойцы загнали баб в дальний сарай и заперли. Из сарая понеслись нескончаемые вопли и плач.

- Вот суки! Не угомонятся никак! - возмутился Эсанов. - Сбивают настрой, мешают сосредоточиться! Надо было их в дом увести - подальше.

- Может всех пристрелить? - предложил мрачный Деревянный. - Свидетели...

- Да пошел ты на..., - буркнул Эсанов. - Тебе бы только убивать! Зачем? Овцы они, а не свидетели.

Гаджибеков потащил к куче соломы сопротивляющуюся и визжащую девчушку. Осознав неотвратимость предстоящего над ней насилия, девушка сопротивлялась что есть сил, извивалась гибким телом, надеясь на чудо, которое предотвратит неизбежное - сержант не выдержал и ударил несчастную кулаком в лицо, а затем слегка стукнул прикладом по голове.

- Ох, люблю я, когда сопротивляются, но не настолько же...

- Ты чо, Казбек! Убьешь ведь! - опешил Большой Папа. - Труп будем трахать?

- Не бзди, пацан! Я легонько...

После удара девушка потеряла сознание, обмякла и затихла.

- Эй, Назипов, помоги тащить сучку - держи ее за руки!

 Бойцы швырнули жертву спиной на солому, халат девушки задрался, оголив живот и вид юного нагого тела, возбудил бойцов пуще прежнего. К насилию присоединились Эсанов и Большой Папа - за штанины принялись стягивать с девчушки шаровары. Гаджибеков засунул жертве в рот какую-то тряпку, чтобы, когда очнется, было меньше шума, и натянул полы халата на голову.

Вояки побросали автоматы возле дувала, но нагрудники снимать не стали. Первым, на правах старшего к делу приступил самый нетерпеливый Казбек.

- Давненько я не трахался...

Дерево ухмыльнулся и тихо пробурчал на ухо Вакуле:

- Давно с ослицей или овцой он не кувыркался, рассказывать будет...

 Казбек тяжело навалился на девушку, укусил ей губу до крови, ухватился за крошечную грудь, резко ворвался внутрь... Торопливость и нетерпение сержанта обернулось лишь минутой яростного пыхтения и судорожных телодвижений.

- Хороша, целочка! Хотя дырка немного узковата, - буркнул сержант, застегивая штаны. - Следующий...

 Эсанов отпихнул в сторону Дерево:

- Куда прешь! По сроку службы! В очередь...

Снайпер вспыхнул - обиделся на наглое к себе обращение сослуживца, к горлу подкатило даже какое-то отвращение. Дерево сплюнул в пыль, взял винтовку и пошел по ступеням, наверх к угловой башенке.

- Я на пост!

Наверху Сашка огляделся вправо-влево - вроде бы в кишлаке никакого движения, лишь воздух дрожит от палящего зноя и вокруг напряженная тишина.

Эсанов торопливо расстегнул штаны дрожащими от нетерпения пальцами, деловито пристроился между стройных раскинутых ножек обнаженного тела, но и этот сын гор лишь много шумел да бахвалился - тоже не залежался на распростертой девушке надолго - слился за минуту.

Снайпер в одиночестве на стене заскучал - окликнул приятеля Вакулу, топчущегося на месте от нетерпения. Земляк торопливо поднялся на стену с автоматом и тоже зорко встревоженно всмотрелся вдаль.

- Ну, чего тебе? Случилось что? Духов заметил в кишлаке?

 - Да нет, вроде все спокойно.

- Зачем позвал тогда? Очередь моя пройдет...

- Покурим?

- Да ладно тебе! Сдурел? Не накурился?

- А тебе не стрёмно после этих, - снайпер презрительно кивнул в сторону сослуживцев, - за этими ослоё... объедками пользоваться? Мне противно.

Серега невольно скривился. Конечно, овладеть симпатичной девушкой ему очень хотелось, тем более до армии это у него было всего два раза, однако брезгливость взяла верх.

- Согласен, земеля, после них западло! И верно, другую найдем как-нибудь на двоих...

Дерево ухмыльнулся и ткнул стволом винтовки вниз:

- Серега, смотри-ка, а Большой Папик не побрезговал даже после переводчика. Вот сибирский валенок! Тьфу ты! Да и что взять с длинного, пока до его небольшого мозга дельная мысль дойдет...

- Сейчас засадит своего большого дурака - порвет девку!

- С чего ты взял? - ухмыльнулся Дерево. - У него как у всех долговязых, стручок, скорее всего, короток...  

Сергей Вакула, по кличке Красивый был призван из маленького украинского городка. Отец токарь завода, мать воспитатель детского сада. Учился очень средне, потому после восьмого класса ПТУ выучился на тракториста и сразу попал в армию. Трактористов по стране готовили много, поэтому на технику не попал - определили в пулеметчики. Из карантина вскоре в Афган - попал в разведку и служил добросовестно: от войны не косил, в бою не боялся, не прятался за чужие спины. Кличка Красивый прилепилась после того, как дружки прочитали письмо от девушки, которая писала "ты у меня очень красивый". Красивый, Красавчик - вполне нормальное и не обидное прозвище. За себя мог постоять, поэтому молодым деды не зачмырили. Стал старослужащим - слишком не издевался и не пиратничал. Воевал хорошо: не сачковал, но и не лез зря под пули. В дембельском чемодане лежала медаль, а представление на вторую где-то пока еще гуляло по штабам. Служба шла к завершению, чуть больше полгода осталось.

Внизу во дворе продолжалась суета: Гостюхин копошился дольше других - минуты две. Облегчившись, верзила разведчик поднялся во весь рост, довольно потянулся и громко загоготал.

- Ох, хорошо!

- Ну чего ты ржешь как конь? - Одернул его сверху Дерево. - Дурак дураком! Жеребец, блин...

Большой Папа обиделся, перестал смеяться и, желая скрыть смущение, беззлобно обругал товарищей, курящих в стороне:

- А вы чего на стену залезли как на насест? Обоссались? Слабо?

В этот момент во двор забежали взъерошенный Фикса и потный Джумаев:

- Пацаны, взводный зовет! Приказ - двигаться дальше.

- Будете? - кивнул Казбек в сторону распростертого на соломе обнаженного девичьего тельца, и поднял с земли автомат.

Опоздавшие заспорили меж собой, засуетились кто первый.

- Будете пререкаться - оба не успеете! - прикрикнул сержант. - Живее трахайте - уходим!

- Ох, жаль времени мало! Но я быстро...- засуетился Фикса, отпихивая узбека.

- Ах вы, скорострельщики, - громко заржал Казбек, делая вид, что он-то опытный мужчина. - Минута каждому, черпаки! Время пошло!

Фикса, несмотря на шутки товарищей, преодолел смущение и сделал "дело" за отведенную минуту, а следом между ног пристроился Джумаев.

- Уходим! - поторопил сержант. - Развлечение окончено. Эй, Джумаев, носок изо рта у нее вытащи - не забудь! - Продолжил распоряжаться сержант. - А то задохнется еще...

Во двор забежал запыхавшийся Ляпин - сержант Хмуров послал, поторопить запоздавшую группу. Заскочил и замер на месте.

- Чего тебе, молодой? - накинулся на бойца Гаджибеков. - Ну!

- Товарищ сержант, взводный ругается!

- Пшел вон, салабон! Скажи - идем...

- Оставим ее просто так валяться? - буркнул угрюмо Дерево,  спустившись со стены. - Может все же пристрелить? Свидетель...

- Тебе лишь бы стрелять в людей! - Возмутился сержант. - Девка, хоть и в отрубе, но честно отработала и заслужила жизнь. И зачем поднимать шум? Тогда придется всех валить!

- Всех так всех...

- Душегуб! - Рявкнул Казбек и подтолкнул Дерево к выходу. - Вот тогда действительно может подняться шумиха. А так кто докажет, что мы побаловались с ней...

Снайпер насупился, осуждающе покачал головой, еще раз окинул взглядом просторный двор, закинул винтовку за спину и побрёл со двора. Потный и напряженный Вакула чуть притормозил - в штанах бушевала буря, а сердце казалось либо взорвется, либо выскочит из груди, и когда сослуживцы вышли за ворота, не удержался и тоже торопливо изнасиловал лежащую без чувств девчушку...

Спустя несколько минут после того как солдаты ушли со двора девушка очнулась: приоткрыла глаза, судорожно задышала, слёзы хлынули из глаз. Гюльру плохо соображала, что с ней произошло - голова болела от удара, в глазах словно туман, а разбитый рот полон крови и каких-то ниток, тело словно истоптали. И низ живота буквально горел, будто там что-то разорвали, из укушенной губы стекла запекшаяся струйка крови. Провела рукой по промежности - на руке кровь. Больно! Зарыдала...

С трудом поднялась с соломы, натянула шаровары, поправила халат и паранджу, и горько рыдая, тяжело побрела к сараю, откуда раздавались истошные вопли. Отодвинула задвижку, широко распахнула дверь - выпустила семью и обессиленно присела на большой горячий камень возле стены.

Из сарая выбежали женщины - обступили несчастную, громко причитая. Мать и бабка лихорадочно ощупали тело. Малала поцеловала в лоб дочь и истошно завыла, а старая Фатима обессиленно упала на колени. Истерзанная Гульру тоже зарыдала в унисон с бабушкой и матерью.

Мать завопила и что есть силы отхлестала дочь по щекам, словно та была в чем-то виновата, и яростно выкрикивая проклятия, побежала за ворота. Кишлак в этот час словно вымер - ни одного односельчанина. Женщина вновь рванула на себе растрепанные космы, посмотрела вслед уходящим иноземцам заплаканными глазами - последние солдаты были уже возле дальнего дома за пересохшим арыком.

Несчастная женщина схватила горсть земли, растерла в ладонях в пыль, подбросила в воздух, дунула. Затем широко раскинув руки,  принялась выкрикивать ужасные проклятия в адрес шурави -  самые страшные заклинания, которым её давным-давно, еще в детстве, обучила бабушка  - сконцентрировала мощь гнева потомственной ведьмы на уходящих вдаль насильников.

- Эй вы, дэвы, джины, злые духи! Заклинаю вас, слуги шайтана! Обрушьте всю свою темную мощь на головы этих неверных негодяев, которые обесчестили мою дочь и погубили нашу семью! Силы зла, услышьте меня и сделайте так, чтоб не было им ни минуты покоя и счастья, отомстите за нас, придите мне на помощь - убейте их! Проклинаю! Желаю, чтоб они все поскорее подохли в страшных мученьях!

Изрыгнув последние слова проклятий, Малала рухнула на колени и принялась судорожно чертить на земле известные ей тайные колдовские символы черного заклинания, а затем, окончательно обессилев, распростерлась в густой пыли и долго лежала, беззвучно рыдая и содрогаясь всем телом...

А старуха Фатима кинулась развязывать старого Хайруллу, спутанного в доме по рукам и ногам и валяющегося на глиняном полу. Громко причитая, бабка помогла выйти своему мужу во двор. На самом деле они были не такими и старыми, Фатиме почти шестьдесят, мужу чуть за шестьдесят, но в этих краях это возраст аксакалов, редко кто в кишлаке доживает до седин.

Старики вернулись во двор: женщины дружно возобновили вытьё над несчастьем, внезапно обрушившимся на семью, а старик долго и безмолвно смотрел в еле-еле теплящийся огонь очага, разведенного во дворе с утра.

Малала стонала, обхватив голову, в ужасе от мысли как жить дальше. Муж скоро должен вернуться домой: уйдут шурави - бои закончатся и он вернется с двумя старшими сыновьями. Нынче мужчины, опасаясь расправы за неподчинение новой власти, ушли из кишлака с отрядом моджахедов в горы в сторону Пакистана...

Вторая группа торопливо ввалилась во двор, где их заждался командир: Гаджибеков все продумал - недавнее развлечение должно было сойти с рук, ведь на бесчинство ушло не больше двадцати минут, поэтому Дрозд какого-то излишнего и незапланированного отсутствия не должен бы заметить.  

Николай нервничал: и плов уже доел, и чаю напился, и вздремнул, а теперь, нацепив наушник радиостанции на ухо, вслушивался в переговоры замкомбата с ротами, а заодно развернув карту, прикидывал, как лучше и безопаснее добраться до задачи. Взводный лишь бегло окинул тяжелым взглядом запоздавшую группу Гаджибекова - раздраженно махнул рукой в сторону казана и продолжил вслушиваться в эфир.

- Пять минут даю вам на жрачку! Ясно?! - Для порядка накинулся на сержанта взводный. - Где шлялись? Почему задержались? Задолбался вас ждать!

Бойцы дружно уселись вокруг настила из досок, заменявших стол - принялись накладывать в найденные в доме миски и тарелки остывший плов.

- Нашли оружие! - Отбрехался Гаджибеков, пододвигая к старшему лейтенанту старинный "Мультук"* (английское ружье девятнадцатого века), снятый со стены в одном из домов. - Жаль, патронов к нему нет. А еще во дворе валялись пустые цинки от ДШК. Жители приспособили их под поилки для собак и кур, но ведь откуда-то цинки взялись? Значит, когда-то патроны по нашим автомобильным колоннам расстреляли...

- Я же говорю - кишлак духовский! - вставил свои "пять копеек" Дерево. - Всех аборигенов надо было перестрелять!

- А ну заткнись, сколько можно тебя воспитывать! Только убивать... - пробурчал Дрозд. - Откуда ты такой душегуб взялся на мою голову...

А молодого солдатика Ляпина колотила дрожь от недавно увиденного им во дворе надругательства сослуживцами над местной девушкой - почти ребенком. Руки и ноги бойца тряслись, а несколько минут назад, по дороге к "базе" даже вырвало от отвращения - буквально вывернуло наизнанку.

Большой Папа тоже слегка разволновался - у него "это" с женщиной было в первый раз... Прежде он представлял близость с девушками лишь по непристойным и скабрезным рассказам бывалых приятелей, а проделывал это только мысленно, и частенько во сне. И вот оно случилось, но совсем не так как разведчик представлял в своих мечтах. Гостюхину было немного гадко за содеянное, но в тот момент, курнув дозу найденного в доме чарза, не стал отказываться от предложения старослужащих - не смог побороть похоть и не удержался.

Да и прочие бойцы во время обеда мысленно переживали недавнее "приключение"...

Дрозд тщательно облизнул ложку и засунул в нагрудник за магазин, поправил торчащую из "лифчика" финку, подальше отшвырнул баночку из-под компота - эта импровизированная кружка больше не нужна, на ужин будет другая. Зевнув, старлей почесал давно немытый затылок, расправил ладонями карту и грязным обломанным ногтем задумчиво провел черту предполагаемого маршрута. "Далековато будет! Надо торопиться..." Карта хорошо, но лучше определиться на местности вживую.

Николай резко поднялся , взбежал по шатким ступеням на плоскую крышу дома. Огляделся, ободряюще подмигнул молодому бойцу, присел возле стены и поднес к глазам бинокль: вгляделся - вроде тишина и ничего подозрительного. Самый дальний кишлак справа курился многочисленными дымами - очевидно разведбат его уже прочесывал и блокировал возможный выход моджахедов снизу из кяризов. Под землей сейчас наверняка ад! В самом дальнем кишлаке по левому руслу речушки вдруг что-то рвануло  - там по плану должна была действовать разведка десантуры. "Подорвались на фугасе? Или наоборот, наши сами что-то подорвали?"

Судя по местности, взводу предстояло миновать улочкой крайние два двора, осмотренные недавно группой Хмыкова, пересечь ближнее поле, переправиться через ручей, затем пройти второе поле и краем пробраться мимо вытянутого вдоль арыка очередного небольшого кишлака.

"Итого километра четыре. За час дойдем, - успокоил себя Дрозд. - Успеем!". Старший лейтенант, прикрыв глаза ладонью, взглянул на солнце и небо - хотя что на них смотреть? Все как обычно: ни тучки, ни облачка, лишь пыльная дрожащая дымка над ущельем, поднятая техникой и взрывами.

Уже довольно основательно припекало. Полдень.

- Пора топать, а то точно получим звездюлей! - произнес негромко вслух для себя взводный и крикнул во двор бойцам: - Хватит жрать и барахло свое перетряхивать! Живо сниматься - даю пять минут на сборы. В дозоре сапер, Ляпин и Гаджибеков. Вперед, вперед, архаровцы!

Убитые проклятием

Солдаты цепью вытянулись вдоль узкой улочки и потопали на восток к выходу из кишлака. В этот момент в дальнем конце улице вновь появились две растрепанные взъерошенные женщины. Одна, что помоложе, громко рыдала и выкрикивала проклятья, а та, что постарше шустро свернула из соломы пучок, помахала им в воздухе, а затем переломила пополам и втоптала в пыль.

"Местная сумасшедшая? - подумал Николай. - Странный этот народ афганцы: дикий, неграмотный, религиозный, одним словом - средневековье. "  

 В ответ он приветливо помахал им рукой и окриком поторопил солдат на выход из трущоб.

Кишлак и первое поле пересекли без проблем, хотя Дрозд опасался оставленных духами мин-ловушек. Взводный предусмотрительно пустил впереди дозора сапера, который энергично тыкал щупом по тропе и обочинам, но тем самым планируемый темп движения несколько упал.

Нашли брод из большущих валунов и крупных камней через речушку или точнее сказать ручей, перешли по ним, не замочив обувь. Однако недотепа Ляпин умудрился поскользнуться и шлепнуться в воду под тяжестью мешка - снаряжение перевесило и утянуло вправо.

- Не утопи мешок! - ругнулся в сердцах Молдаван. - Цинк патронов в нем - в бою он дороже твоей несчастной жизни!

Мокрый Ляпин выбрался на берег, вылил воду из берцев, отряхнулся и заковылял позади последним.

Второе поле оказалось свежевзрыхленным трудягами дехканами - очевидно, либо что-то выращенное убрали, либо вновь засеяли. В этих краях при наличии близкой от наделов воды, за год можно убирать по два-три урожая. По целине пошли еще медленнее и в результате взвод растянулся метров на пятьдесят с небольшими разрывами - разрывы образовывались в тех местах, где молодые бойцы инстинктивно жались ближе к старослужащим и не соблюдали требуемую дистанцию в три метра.

Внезапно на бывалого офицера-разведчика накатило что-то необъяснимое, словно шестое чувство подсказало опасность - присутствие чего-то неуловимого. И хотя Дрозд никого и ничего подозрительного в этот момент не увидел и не услышал, передал по цепи команду быть внимательнее.

В этот момент по колонне, бредущей полем, ударил миномет мятежников.

- Мины! Ложись! - одновременно скомандовал взводный, и громко продублировал выкриком Хмыков.

Залегли и укрылись, кто где смог, но укрытия относительные - равнина. Две серии по три мины рванули посреди поля, осыпав комками земли и пылью, и в воздухе смертельными шмелями просвистели рваные раскаленные куски металла в поисках жертв. Но лишь одному осколку самой первой разорвавшейся мины повезло найти цель - раскаленный рваный металл рубанул острыми заусеницами по горлу Гаджибекова, шедшего вторым и не успевшего быстро сложиться и распластаться - слишком длинноногим оказался.

А ведь на его месте должен был быть Ляпин, но тот, свалившись при переходе по скользким камням в ручей, теперь уныло плелся в хвосте мокрый по пояс - оказалось, молодой свалился удачно и вовремя...  

Остальным разведчикам, рухнувшим мордами в землю, повезло - осколки просвистели мимо, а остальные мины упали недолетом.

Этот крайний-последний рейд для Казбека действительно вышел последним. Сержант с хрипом рухнул на землю, завертелся волчком, схватившись ладонями за горло, пытаясь остановить хлынувшую кровь. Бойцы рассредоточились и дружно открыли ответный огонь по винограднику, откуда по их пониманию прилетели мины. Молдаван среагировал быстрее всех - выпустил по айвовому саду "муху".

В прицел винтовки Деревянного попал силуэт в бабайском халате, нажал на спуск - из головы брызнул кровавый фонтанчик, и долговязая фигура рухнула в кустарник.

Минометный обстрел стих - все события произошли буквально в две минуты, очевидно, духи, сделав свое "черное" дело ушли в укрытие.

Внештатный медик взвода подскочил к раненому и попытался наложить повязку, но кровь слишком бурно хлестала из разорванной артерии.

 - Не повезло, Гаджибеков! - буркнул медик, размазывая по лицу пот и чужую кровь. - Отмучился...

- Ты что мелешь, Карета! - рявкнул взводный. - Перетяни рану потуже.

- Удавку на шее затянуть?.. Он уже и так не дышит... предсмертные судороги.

- Коли промидол! - Протянул ампулу Дрозд. - Ну, что стоишь...

- Поздно...

- Как же так? Эх, ты, медик! - Крецу досадливо отвесил санинструктору звучную затрещину. - Чему вас на курсах учат?

Сержант уже не хрипел, тело лишь чуть дергалось в конвульсиях - меньше чем через минуту Казбек окончательно затих на руках медика.

Дрозд вызвал по связи вертушку.

- Что у вас случилось? - заорал замкомбата. - Почему ты еще не на задаче?

- У нас "ноль - двадцать первый"! - Прохрипел в эфир Дрозд.

- Охренел? Подрыв?

- Миномет по нам отработал...

- Откуда там миномет? Кишлаки спецназ и разведка шерстили накануне, и доложили - никого нет!

- Значит, не доработали... Духи из кяриза, вероятно, утром выбрались. Да мало ли откуда они взялись. Это их земля, их территория, у них всюду схроны и лазейки. Одного мы завалили - снайпер снял, одного вроде бы ранили "мухой", но их уже в кустах не видно - никто не валяется, духи тела унесли...

Примерно через полчаса прилетели вертолеты: "крокодилы" встали в круг, а Ми-8 присел на минуту на поле, подняв облако пыли, забрал быстро костенеющее тело сержанта, вещмешок, оружие и сразу же умчался прочь.

Вертолеты улетели и вокруг все быстро стихло.

Дрозд нервно закурил - отпуск под угрозой! Опять потери - так и до дома не дотянуть...

- Хватит сачковать, подъем! - зло прикрикнул взводный на сержантов, и цепь двинулась дальше к задаче.

...На окраине кишлака, ранее указанного Лещуком, разведку дожидался батальон полка спецназначения ХАД. Батальон - громкое название этой боевой единицы - меньше полусотни штыков: одеты и обуты бойцы в основном не по форме, хотя вооружены неплохо, даже два ПК и гранатомет.

 Николай увидел во главе дружественной "банды" знакомого по прошлой операции высокого черноусого капитана-афганца - радостно крепко обнялись. Пять минут коротких разговоров и полезли на вершину ближней сопки - прикрывать этот афганский спецназ.

***

В покинутом разведкой кишлаке тем временем продолжала развиваться драма. В ворота постучали, кто-то осторожно заглянул во двор и сразу скрылся.

Семья собралась у очага и охрипшие женщины опять заголосили. Малала в очередной раз отхлестала Гульру по щекам, словно она была в чем-то виновата.

- О, аллах, защити нас! - взвыла Малала.

Хайрулла громко выругался, поминая шайтана - слегка шлепнул клюкой внучку по спине. Вновь чертыхнулся и задумался, теребя седую бороду. Старик в сердцах даже плюнул в пыль, чего себе давно не позволял. Потом нацепил уздечку на унылого серого ишака, усадил на него внучку и повел под уздцы упирающееся животное на кривую улочку: что поделать, таков обычай, девушка на ишаке задом наперед - символ позора и бесчестья семьи. Согласно обычаю, семья должна публично признаться и покаяться перед односельчанами и соседи имеют право знать, что их постигло горе. И мужчины должны смыть позор. Как? Конечно кровью неверных!

Из ворот ближайшего к ним дома, еле перебирая истончившимися от жары и времени ногами, вышел древний Мутабар - мудрый старик и самый уважаемый аксакал на четыре ближайших селения. Осуждающе покачал головой, горестно вздохнул, поцокал языком, потеребил жиденькую седую бороденку.

- Ох, беда! Ох, шайтаны...

Старики-соседи поклонились друг другу, помолчали. Да что тут лишнего сказать, и без слов все ясно: на порядочную семью свалилась беда, и не просто беда - безграничное горе. Причем в доме старого Хайруллы в последнее время беды шли одна за другой: в прошлом году в горах во время бомбежки был убит его любимец младший сын Дустом, а полгода назад возвращаясь от реки, наступила на мину и погибла средняя дочь Саида. Но вот в семье Ахмада - старшего сына Хайруллы довольно долго все было благополучно, несмотря на активное участие в войне: и он сам, и его старшие сыновья Парвиз и Мирза были живы. Лишь младшенький Бобо недавно слегка пострадал под обстрелом вертолетов - осколком оторвало два пальца левой руки и ухо, однако после этих ранений он выглядел очень мужественно и девушки селения частенько смотрели вслед рослому парню.  

- Надо идти в ХАД! Пожаловаться на этих шурави! - громко и авторитетно произнес Мутабар. - И хотя мы не признаем поганую власть Кармаля, но все равно, пусть они призовут шурави к ответу - насильники должны понести наказание. Я уверен, большие шурави-начальники не одобряют подобного надругательства над нашими девушками!

- Уважаемый! Вы думаете, чужеземцы действительно будут искать и накажут преступников? - засомневался Хайрулла. - Есть ли смысл в жалобах?

- Конечно! - с напором продолжил сосед. - И хотя все шурави безбожники и иноверцы, я уверен, их командиры не захотят лишний раз ссориться с местными жителями и сеять вражду. Надо обязательно ехать и потребовать наказания виновных!

- Возможно вы правы, сосед.

- Эх, бедная девочка! И что же теперь будет с ней... Теперь ни один уважающий себя мужчина не возьмет вашу красавицу Гульру в жены. Одна дорога твоей внучке в Кабул - можно выгодно продать в публичный дом...

Ох, не хотелось Хайрулле обращаться к безбожной власти, тем более, что многие из его родственников воевали в отрядах моджахедов или скрывались в лагерях беженцев в Пакистане. Но найти преступников и хоть как-то наказать было бы здорово, да и неплохо потребовать с врагов материального возмещения убытков...

Старики еще некоторое время чуть поговорили, пообсуждали и в конце концов решили следующим утром отправиться в путь, тем более что старый Мутабар гневно проклинал иноверцев и желал составить компанию Хайрулле для поездки к ближайшему гарнизону "Царандой", который находился в крупном кишлаке за тремя перевалами. Вдвоем дальний путь держать надежнее...

Малала сложила в хурджин лепешки, мясо, воду в бурдюк - путь не близкий, в дороге предстояло быть, возможно, два дня. Старики оседлали осликов - поехали, а Гульру побрела рядом - ноги молодые, доберется пешком.

***

 Взвод Дрозда закрепился на заданной высоте, отмеченной на карте: разведчики быстро отстроили четыре СПС, два пулеметных гнезда. Пока бойцы работали, Николай наблюдал за ближайшими подступами к кишлаку: виноградниками, полями, и тем, что творилось в самом селении. Как всегда в захваченном кишлаке курились дымы из кяризов, то и дело слышались хлопки от взрывов гранат, доносились частые одиночные выстрелы и порой короткие очереди - зачистка была в полном разгаре.

Внезапно за самым дальним селением, что распростерлось в излучине речушки, на горном плато разгорелся нешуточный бой - видимо подтянулась из Пакистана крупная банда на помощь местным отрядам.

Старший лейтенант прильнул к наушнику: кто-то с места боя кричал в эфир о работе минометов и ДШК, о "безоткатках", о гранатометчиках, а какая-то группа разведки передавала о том, что их окружают.

"Повезло нашему взводу, сидим спокойно на горке и отдыхаем, - порадовался Дрозд. - В принципе, свое за эти дни мы уже получили!"

В воздухе закружила авиация - завертелась адская карусель: вначале штурмовики отбомбились по ближайшим вершинам, хребтам и склонам, затем прилетела четверка "крокодилов", отработали по дальнему кишлаку, их сменила новая четверка, которая встала в круг и время от времени наносила удары по невидимым для Николая огневым точкам. Однако в ответ из пещер заработали "Зушки" и пулеметы, ударили ПЗРК.

Авиация быстро свернула работу и улетела.

Наступила очередь работы по дальним вершинам армейской артиллерии. По связи тоже началась свистопляска - все начальники вопили, и в эфире была полнейшая неразбериха. Десантура, однако, сообщала о полном спокойствии у них, и родной дивизионный разведбат и армейский спецназ тоже были не у дел и бой не вели, но все ждали команду оказать помощь воюющим. А воевал только местный разведбат, который с утра должен был отрезать пути отхода мятежников и ударить по моджахедам с тылу, однако сам вляпался в какую-то неприятность.

...Лещук после завтрака для профилактики поругал командиров рот и взводов, подремал, пообедал, посмотрел в бинокль и вновь прилег. Жара, духота. Тревожный сон замкомбата прервал командир взвода связи:

- Товарищ майор! Послушайте эфир...

Майор присел у радиостанции и начал вслушиваться в тревожные отзвуки переговоров командира полка с дивизионным начальством. По связи звучала какая-то дикая какофония, и постепенно  возобладали панические нотки, и стало понятно - случилось что-то серьезное, буквально трагическое. Вскоре поступила команда: разведроте полка и батальонной разведке экстренно возвращаться на прежние позиции.

Павел Иваныч, как он даже сам себя для солидности называл, дал приказ взводу Дрозда отходить на старые позиции сразу, не мешкая, после прохождения мимо наблюдаемого кишлака отходящих сил группировки.

Чуть позже, из любопытства Лещук запросил оперативного дежурного штаба полка, что там случилось в "зеленке".

- В кишлаках все было спокойно, это сверху на плато полная жопа! Что-то случилось с местной разведкой - почти всю авиацию кинули на прикрытие и вывоз потрепанного батальона. Подробности позже расскажу, когда спустишься на броню. Не мешай...

Лишь тремя днями позже, когда подразделения по окончании первого этапа длительной операции вернулись на броню, на совещании начальник штаба полка в "цветах, красках и подробностях" рассказал о случившейся трагедии.

...В местном разведывательном батальоне сменилось командование: боевой, опытный бывалый комбат и начальник штаба ушли почти одновременно по замене в Союз, на их место прибыли новички, с образцовых показательных частей. Эта армейская масштабная операция была у них едва ли не первая: на местности оба ориентировались плохо, карты горной обстановки читали с трудом, со спецификой боевых действий в горах не знакомы. Как назло, в батальон прибыл еще и подполковник, "проверяющий" из Москвы - поперся в рейд за орденом, плюс корреспондент армейской газеты. Отправились на войну как на легкую прогулку, как на парад. Да вдобавок ко всем бедам и вертолетчики что-то напутали - высадили на первую задачу не на ту площадку - к духам в укрепрайон. Но комбат и проверяющий сразу не разобрались, не поправили летунов, а после десантирования решили провести показательную рекогносцировку и постановку задач, словно на учениях где-нибудь в Подмосковье...

Ротный и взводные побурчали, попытались предостеречь новое руководство - противник рядом, какие могут быть показательные занятия, но куда там, сразу получили нагоняй и были обвинены в трусости и паникерстве. "Какая опасность! Вокруг целая армия работает!"

Ротный и взводные отодвинулись подальше от начальства к каменной гряде и уцелели, а прочие встали в ряд с развернутыми картами местности. Особенно колоритен был новый комбат с офицерской сумкой и опоясанный портупеей - затянутый ими словно в "сбрую": махал руками, указывал направления, громко ставил задачи - то рукой на местность укажет, то громко и четко ориентиры назовет, то пальцем тыкает в карту - умничает. Начальник связи  - приятель ротного, глядя на друга, тоже бочком-бочком отошел чуть в сторону, поближе к валунам.

С господствующих вершин это занятие по рекогносцировке было как на ладони... А духи не дремали, они в этих краях были наглые и непуганые - мятежная территория: быстренько установили "пусковые" доски и долбанули ЭРСами с верхнего хребта по соседнему плато. Китайские реактивные снаряды бьют не прицельно, по площади - куда Аллах пошлет, но когда их много...

 В этот раз Аллах послал снаряды почти туда, куда моджахеды и целили: первый упал недолетом, а второй снаряд почти под ноги комбату, третий разорвался позади строя. В принципе, шурави повезло - еще четыре снаряда ушли с большим недолетом и перелетом. Однако и этих попаданий хватило, чтобы вывести управление батальона из боевых действий: комбат погиб на месте, проверяющий умер в вертолете, замполит дотянул до госпиталя, майора-корреспондента в ходе последующего затяжного боя снял снайпер.

Бой и спасательная операция длились до заката: позже погибли взводный и два бойца, получили серьезные ранения второй взводный и три солдата - всех эвакуировали в тяжелом состоянии. Вертолетчики работали с большим трудом и потерями - три вертолета пострадали, а одна вертушка рухнула и сгорела вместе с экипажем. К утру последних разведчиков сумели эвакуировать, а затем командование армейской операцией отозвало разведбат на переформирование...

...Майор Лещук успокоился, узнав, что с разведкой полка ничего не случилось - искренне беспокоился за нового командира роты, с которым недавно подружился, отмечая День Победы. Этот капитан Хашба оказался однокашником по училищу, правда выпуском на два года позже: резкий, шумный, высокомерный и крайне бестолковый. Тоже заносчивого и высокомерного - Лещука, многие в полку недолюбливали - так вышло, что в рейдовом батальоне у него не было друзей, поэтому Павел Иванович искренне радовался, что под конец службы завел себе хоть какого-то приятеля. Родственные души...

За своих обалдуев, так майор называл разведвзвод - не переживал: тот находился далеко от боя, сидел в обороне на высотке, к тому же свое они за эти дни уже получили сполна - нельзя же постоянно нарываться, должен же бог войны быть справедливым и великодушным!

Замкомбата для порядка вновь наорал на солдат взвода обеспечения и связистов, что они плохо заботятся о начальстве и вовремя не приготовили ужин, глотнул крепкого чая и прилег в СПС: задумался о скором возвращении домой и незаметно задремал, уронив голову на развернутую карту местности.

Начальник связи лейтенант Вадим Журков велел сержанту осторожно забрать радиостанцию из командирского укрытия и принялся вслушиваться в переговоры начальства. Вадик запросил своего приятеля Дрозда, уточнил обстановку, пожелал удачи в пути. Связист не на шутку переживал за Николая - тому сорвали отпуск, а по проверенным приметам в этом случае жди в рейде беды. Действительно, рейд для разведки развивался по самому худшему варианту: боевые действия только вступили в первый этап, а взвод Дрозда уже дважды понес потери. А впереди еще как минимум месяц боев...

***

Два старика покинули селение, долго и основательно помолившись на окраине, и не спеша потрусили на осликах по узкой грунтовой дороге. По большей части в пути молчали и Гульру молча брела рядом. Хайрулла мрачно размышлял, глядя на разбитую колесами и гусеницами грунтовую дорогу: сколько он себя помнил, дорога всегда была плохой, но такой особенно растерзанной она стала в последние пять лет.

Хайрулла кинул беглый взгляд на спутника, не желая обидеть соседа бесцеремонным разглядыванием. Действительно, древний Мутабар за последний год заметно сдал: борода поредела, морщины на серо-коричневом лице стали глубже, пальцы на сухих руках истончились, а сами руки высохли, словно лоза старого виноградника, и сам старик постепенно превращался в живую мумию.

Хайрулла осознавал, что и его жизненный путь постепенно шел к завершению и был примерно таким же старым и дряхлым. Он взглянул на свои ладони: от каждодневного тяжелого труда на земле они до того огрубели, что не отличались от самана, из которого делали стены домов.

Гульру с благодарностью смотрела на старика, пустившегося в дальний путь, чтобы спасти ее честь, и нежно погладила его по дряблой руке. Любимый добрый дедушка! Поблекшие выцветшие глаза деда глубоко впали и были спрятаны под свисающими седыми всклокоченными бровями, а спутанная седая бородища того и гляди отпадет на сильном ветру.

 В последний год мысли Хайруллы часто путались, и он забывал, о чем думал несколько минут назад и что случилось накануне. Эх...

 Да и древний Мутабар тоже уныло размышлял, прикрыв веки:"Старость - не радость! Однако сколько аллах даст, столько еще поживу..."

Аксакал тяжко вздохнул и вновь задремал под ровные убаюкивающие шаги ослика.

За день "ходоки", не спеша, с двумя привалами добрались до уездного начальства: во время путешествия на осликах их несколько раз останавливали и досматривали на постах "Царандой" и дважды делали "шурави-контрол" иноземцы, с ухмылками заставляли внучку показывать скрытое в одеяниях лицо. Результаты этих проверок ничего не дали, ведь аксакалы кроме воды и еды с собой ничего не взяли, а сто афганей, отданных на постах за проезд, не убытки. Мелочью не гнушались ни свои, ни чужие.

 Отдавая бумажки и медяки солдатам, Хайрулла еще больше укреплялся в своем праведном гневе и желании дойти до самого большого начальства.

- Что творится, дорогой Мутабар! - ворчал тихо аксакал,  - разве такое воровство было на дорогах десять лет назад? Мало того, что эти бандиты, пришедшие к власти в Кабуле, грабят богатых землевладельцев, так их нукеры добрались до самых бедных дехкан! Где это видано, чтобы честный человек, седобородый аксакал, за проезд по родной земле платил мзду! У-у, дети шакалов!..

Добравшись до городка, делегация аксакалов нашла  административное здание, привязали осликов к ближайшему дереву - попросили скучающего на посту сарбоса присмотреть. С трудом добились от охраны пропусков на вход, и пошли с челобитной по кабинетам.

В течение нескольких часов они рассказали о своей беде четырем чиновникам, по очереди, поднимаясь по иерархической лестнице все выше и главнее. Наконец ходоки попали в большой и просторный кабинет с дорогой мебелью. Важный мордатый толстяк с густыми черными бровями, мясистым носом в половину лица и с огромными пушистыми усами под "клювом" напоил чаем, выслушал, пообещал принять меры и велел жалобщикам явиться утром. Рассеяно позевывая, он еще после чая почти четверть часа выслушивал жалобы аксакалов на поборы, на дороги, то и дело кидая взгляд в сторону девушки, закутанной до самых глаз в хиджаб. Узнав, сколько лет пострадавшей - нахмурился. Этот чиновник - Абдулла Касем, во френче, застегнутом на все пуговицы, тридцати с небольшим лет, по воспитанию и образованию был практически европеец: гимназия в Кабуле, а в недавнем прошлом окончил университет и партийную школу в Ташкенте, мечтал вернуться дипломатом в соседнюю северную страну.

"О, проклятье, ребенка попортили - пропадет теперь. Мерзавцы! Проклятая война! Бедняжка...Что с ней будет... Она из района, где господствуют мятежники и правят законы шариата. Девочка сейчас семье не особо и нужна, в данных обстоятельствах. Может как-то принять участие в ее судьбе? А хорошенькая! Наложница нынешней властью не приветствуется, но если не афишировать, - и не воспрещается"...

Касем отодвинул большую пачку накопившихся бумаг на столе в сторону, проводил "ходоков" до дверей, прощаясь, радушно пожал руки аксакалам, пообещал помочь просителям и велел приходить завтра к полудню.

Задумчиво взялся за телефонную трубку.

 Гражданскую власть в городе возглавлял "парчимист" а военную, из другой партийной фракции - "халькист" Поэтому, желая насолить соперничающей группировке, чиновник не стал выгораживать военных - дал делу ход, и доложил о происшествии в Кундуз по телефону, а затем написал официальное письмо.

 В провинциальном центре тоже шла грызня за власть между партийцами, госбезопасностью, армейцами и милицией, поэтому о случившемся в итоге было сообщено советским военным советникам.

В советническом аппарате тоже шла подковерная борьба, и заносчивый подполковник - главный военный советник при госбезопасности района, не переваривал угрюмого армейского полковника...

Жалобщики возвратились к осликам, которых ленивый сарбос на самом деле не охранял, но, по крайней мере, воришки не осмелились подойти. Ходоки, тяжело вздыхая и бормоча молитвы, проверили целость вещей, напились из бурдюка и направились в лабиринт закоулков нищего городка - в поисках ночлега к дальним родственникам.

...В результате активных действий товарища Касема гневная шифрограмма улетела в Кабул, а оттуда, на рассвете, для улаживания надвигающегося крупного скандала прилетел вертолет с группой офицеров из штаба армии. С момента подачи жалобы не прошло и суток, а все штабы уже гудели от напряжения, каждый начальник переживал, кто станет крайним и виновным - чьи солдаты сотворили столь гнусный проступок... Совещание в оперативном штабе шло без перерыва почти всю ночь: учитывая потери, было решено остановить армейскую операцию в этом районе - войска вывести из-под огня. Кроме того, для погашения непредвиденного скандала командование пошло на беспрецедентный шаг: провести опознание военнослужащих, воевавших в зоне кишлаков. В случае обнаружения сурово наказать преступников - отдать под трибунал, чтоб другим было неповадно! Замять инцидент во что бы то ни стало. Не хватало только, чтобы слух об этом позорном преступлении каким-то путем просочился в иностранную прессу...  

Лещук в очередной раз наорал на Дрозда и поторопил подчиненную разведку с выходом на КП батальона, не понимая до конца, что происходит в оперативной обстановке, почему подразделения экстренно и спешно выводятся с гор и из долины.

"Возможно, в этот район прибыли из Пакистана свежие крупные силы Гульбеддина и Масуда? Тогда понятна поспешность - вместо прочесывания начнутся бомбежки и артиллерийские обстрелы - зачем впустую пехоту гробить..." Однако сколько он ни запрашивал оперативную группу и ЦБУ, четкого и внятного ответа не получил, поэтому трусоватый Лещук принял решение укрепить оборону своего командного пункта. "Береженого - бог бережет! А не береженого... Для личного спокойствия надо обезопасить себя любимого..."

Для придания "резкости" подчиненным майор наорал на начальника разведки батальона, не стесняясь в выражениях, да так оскорбительно, что Дрозд в ответ едва не схватил замкомбата за грудки - еле сдержался.

- Бездельники! Банда разгильдяев!

И тому подобное в нецензурных выражениях...

Дрозд нахмурился:

- Я, однако, попрошу без оскорбух...

- Сниму с должности, мямля! - взвизгнул Лещук. - Приказываю занять соседний пригорок и оборудовать его в инженерном отношении для отражения атаки противника! Хватит сопли жевать, старший лейтенант! Будь же ты американцем!

Почему-то выражение "будьте американцем" было любимым выражением Павла Ивановича, когда он хотел сказать подчиненным, что пора стать решительным командиром.

Разъяренный оскорблениями, Дрозд почти прибежал от КП батальона в расположение взвода, лично проверил оборудование постов на горке, заставил даже замаскировать СПСы колючками, дважды проверил минирование подходов, чтобы не дать повода быть обвиненным в разгильдяйстве и попустительстве. В своем рвении взводный едва не задел ногой растяжку - благо сапер одернул за шиворот.

- Назад! Сейчас фейерверк устроите!

Уже после заката Николай проконтролировал организацию службы на четырех точках, и до утра каждые полчаса проверял окриками посты. От злости и обиды сна ни в одном глазу.

Утром все подразделения, прочесывавшие кишлаки, стянули на аэродром в Кундуз: разведбат дивизии, группы спецназа, две разведроты пехоты, разведку десантников.

Разведку рейдового батальона на опознание почему-то не вызвали. Начальник штаба полка лишь для порядка уточнил, где находился Дрозд в обозначенное время.

- Эвакуировали своего ноль-двадцать первого! Одного! - бодро доложил Лещук. - Других потерь нет...

- Да я тебя не о потерях...Отбой! - Буркнул командир и вышел из эфира.

Лещук же решил подстраховаться и провести расследование.

- Эй, замполит! - окликнул он дремлющего в СПС замполита первой роты лейтенанта Константина Полукеева.  - Иди сюда!

- Не замполит, а лейтенант, товарищ капитан. Я с бойцами веду постоянно разъяснительную работу, что нет такого звания замполит. Вы должностью как кличкой собачьей пользуетесь...

- Не наглей, лейтенант! А ну пойди разберись с разведвзводом - что они делали в долине.

- А я тут причем? Мое какое дело?

- Ты в рейде исполняешь обязанности замполита батальона.

- Да я уже год в горах постоянно исполняю эти обязанности - четвертый замполит батальона вечно больной...Аллергия у них понимаешь ли на горы и кишлаки. А я не хочу понимать...

- Лейтенант, не пререкайся! Шагай к Дрозду - поговори. А то я его накажу без разбора - нервов на него не хватает.

Молодой лейтенант, тихо ругая капитана, зашнуровал кроссовки, натянул "лифчик-разгрузку", почесал рыжие вихры, автомат в руки и потопал на точку разведвзвода.

Там они перекурили с Дроздом в тенечке, распили по баночке сока, пожевали сухофруктов и, не вдаваясь в подробности прочесывания кишлака, Костя вернулся на базу. Как говорится, отнесся к делу дознания формально...

 ...На второй день после начала "шухера" в кишлак Усам-Кала отправилась колонна Царандой в составе трех "БТР-152", одного БТР-60 и двух грузовиков с пехотой, снаряженная с целью доставки свидетелей - родственников жертвы насилия. Малала хоть и не верила в справедливость новой власти, согласилась принять участие в опознании преступников. Колонна вернулась к обеду. К этому времени рядом с взлетной полосой собрали и всех потенциальных подозреваемых.

К удивлению и негодованию боевых офицеров, на опознание в строй поставили даже командиров рот, взводов, замполитов и старшин - всех офицеров и прапорщиков! Командиры пороптали, но смирились с унижением.

Угрюмый дедушка взял Гульру под одну руку, мать под другую и побрели следом за офицером ХАД. Перепуганная девочка шла вдоль строя, обливаясь слезами, с ужасом вновь переживая недавнее насилие, и всматривалась из-под чадры в лица шурави. Все эти худые лица ей казались примерно одинаковыми. Она с удивлением увидела, что среди чужеземцев не только белые - европейцы (хотя и очень загорелые), но и много азиатов.

В память Гульру отчетливо врезался только высокий и крикливый горбоносый солдат, со злыми наглыми глазами, который повалил ее на солому, прочих она отчетливо не запомнила. Находиться рядом с чужеземцами она дико боялась даже под усиленной охраной. Торопливо прошла вдоль трех сотен солдат шурави и к концу осмотра голова закружилась, и все лица слились в расплывчатые пятна. Несмотря на страх, девочка была уверена, что насильников среди них нет.

Желая загладить вину перед пострадавшими жителями, командир дивизии выделил из фонда по работе с агентурой двадцать тысяч афгани, плюс в "Газ-66" загрузили несколько мешков муки и риса, бочку с керосином. Полковник еще раз извинился через переводчика, пообещал продолжить тщательное расследование, и в итоге селян отправили домой...

Вскоре солдаты шурави окончательно прекратили боевые действия и покинули район, но авиация еще пару дней бомбила горные хребты. Местная администрация так и не смогла утвердить новую власть в горных кишлаках - оставленный в районе небольшой гарнизон был разгромлен моджахедами примерно через неделю.

Старый Хайрулла и злая Малала, да и несчастная Гульру, с болью в сердце и без покоя в душе воротились из города в дом, где надолго воцарилось тяжелое горе. Женщины стали с ужасом дожидаться прибытия мужчин - что скажет суровый Ахмад, вернувшись домой... Однако мужчины до разоренного дома добрались не все: и Ахмада, и старшего сына Парвиза убило осколками в результате точного попадания бомб в полевой лагерь моджахедов, а средний сын Мирза скончался от ран чуть позже в госпитале. Младшему безухому Бобо можно сказать опять повезло - лишь оторвало кисть левой руки. Но это везение относительное, всю оставшуюся жизнь безруким мыкаться - какой из него работник...

Деньги, полученные от властей, достаток и покой в семью не принесли - разве можно смыть позор и загладить не заживаемые душевные и физические раны несколькими тысячами афганей? Узнав о потере мужа и сыновей, Малала слегла и больше уже не оправилась ни душевно, ни физически. Порой она вставала с вороха одеял, истово молилась, а затем вновь принималась колдовать, осыпать проклятиями ненавистных шурави - эти страшные заклинания сплетались и нанизывались одно на другое, и женщина невольно ощущала, как вокруг концентрировались какие-то невидимые темные силы, и всюду витала какая-то тяжелая, невидимая, страшная энергия.

 ***

В первую же ночь после возвращения с горного хребта на броню, проверяя ночные посты, Дрозд застал Эсанова за курением чарза. Сгоряча Николай дал разгильдяю крепкую оплеуху, на что обкуренный боец схватился за автомат и едва не выстрелил в командира. Однако взводный был готов и не растерялся, вырвал автомат из некрепких рук обкуренного чеченца. Тогда обезоруженный, одурманенный наркотиком кавказец с руганью бросился с кулаками на командира, но был вырублен коронным левым хуком, отработанным тренировками на ринге. Крепко прижав разгильдяя коленом к земле, старший лейтенант брючным ремнем связал бойцу руки за спиной, сунул кляп в рот и запихнул в десант БМП - приходить в себя.

Утром боец чуть очухался, но вовсе не раскаялся, а вновь продолжил визжать, изрыгая угрозы и мат в адрес командира. Завязалась перепалка:

- Я тебя грохну! Ты, падла, меня запомнишь!

- Заткни фонтан, урод!

- Сдохнешь как свинья! Зарежу!

- Молчать!

Николай смотрел на связанного и уныло теребил мочку левого уха - эх, опять ему влетит за дисциплину во взводе. Но что поделать, надо докладывать начальству о происшествии и предпринимать радикальные меры. Отговорка, что этого бойца ему не так давно спихнули из разведроты за мордобой и неуставные - слабое оправдание. Попав в батальон, этот буйный чеченец за полгода немало попил крови взводному, крепко потрепал нервы комбату и замполиту батальона: а одного молодого солдата-сибиряка этот Эсанов и его ныне покойный приятель Гаджибеков до того замордовали, что тот не выдержал и подорвал себя гранатой. Увы, факты издевательств доказать не смогли, и потому уголовное дело спустили на тормозах. Командование постаралось: дескать, раз происшествие случилось в рейде, то погибшего списали на боевые - на подрыв. После того весеннего ЧП Дрозда едва не сняли с должности - обошлось строгим выговором по партийной линии. Однако на каждом совещании замполит и парторг припоминали о недостатках по службе и дисциплине.

Вспомнив это, Дрозд тяжко вздохнул и помрачнел еще больше. И решил доложить начальству о новом происшествии. Он нашел Лещука дремлющим на подвесных носилках в санитарной машине медпункта и тихо окликнул:

- Товарищ майор!

- Ну, чего? - буркнул Лещук, зевая. - Спать мешаешь...

- Во взводе происшествие... По возвращении в полк подам рапорт...

- Что у тебя опять?

Дрозд коротко изложил о стычке с наркоманом и подытожил:

- Отъявленный негодяй! Надо бы мерзавца отдать под трибунал...

- Предлагаешь вынести "сор из избы"? Опять навесишь ЧП на батальон? Ни дня без происшествий...

- Этому Эсанову давно место в тюрьме или дисциплинарном батальоне!

- Николаша, зачем нам поднимать шум? Дела во взводе и без того не блестящи - происшествие за происшествием. А твой зад спасает лишь героическая биография и хорошие боевые результаты в ходе рейдов.

- И что прикажете мне делать? Ждать пулю в спину? Или позволите мне первым пристрелить негодяя? Грохнуть? Разрешаете?

Майор задумчиво почесал затылок, чуть помолчал и принял решение:

- Сделаем так: в горы он не идет - оставим на броне, при полевой кухне, а по возвращении в полк я приму меры, чтобы перевести разгильдяя в дорожный батальон. А там он пусть хоть до смерти закурится и заширяется...

Узнав о решении командования, Эсанов поначалу даже обрадовался месяцу отдыха на броне. Ура, расслабуха! Не надо топать в горы напрягаясь и потея, не придется месяц страдать от недостатка еды, мучиться жаждой и коптиться на солнцепеке.

Взвод привычно и деловито экипировался, бойцы собрались и отправились на боевую задачу - сослуживцы прошли мимо хмурого кавказца, словно он пустое место: без эмоций, без слов, даже не глядя в его сторону.  А довольный Эсанов насвистывая какую-то песенку, проводил долгим равнодушным взглядом цепь сослуживцев, топающих в горы...

Следующий этап операции растянулся почти на месяц, и в ходе нескончаемых боев Дрозда контузило близким разрывом шального реактивного снаряда китайского производства, а лицо и руки вдобавок слегка посекло острыми камушками. Потерь некоторое время во взводе не было, но уже на выходе, на коротком привале в "зеленке", во время приготовления плова, снайпер моджахедов ранил в живот улыбчивого Джумаева - до госпиталя повар не дотянул. А на следующий день, проверяя щупом наезженную колею, подорвался сапер Алистаханов...

...Как раз в эти дни, в момент просветления, чуть оправившись от болезни, Малала сплела две соломенных куклы, произнесла страшные заклинания, воткнула в них нож, бросила в костер и, совсем обессилев, привалилась к дувалу...

...Ранним июльским утром злой как черт Махмуд Эсанов трясся, подбрасываемый на колдобинах, в душном и пыльном кузове "Урала", набитом коробками и ящиками в компании двух тощих унылых солдат, возвращавшихся из госпиталя. Больше всего злило и беспокоило отсутствие оружия - накануне свой, проверенный в боях автомат он сдал в ружкомнату разведки.

Старший прапорщик командир взвода обеспечения дорожного батальона, получая "лишенца" в строевой части, окинул ссыльного тяжелым взглядом и пробурчал:

- Скока ж можно? Опять нам отбросы сплавляете...

- Приказ командира полка, - пожал плечами строевик, - мое дело маленькое - оформить документы.

- А кому-то на посту потом с этим кадром мучиться!

- Пишите рапорт, жалуйтесь, - ухмыльнулся в прокуренные усы строевик и углубился в работу с бумажками.

Эсанова больше всего бесило то, что ни один боец взвода о его переводе не сожалел и не посочувствовал. "И черт с ними, пусть и дальше корячатся в рейдах! - чертыхнулся "ссыльный". - Они еще получат своё в зеленке..."

Немногочисленная тыловая колонна батальона, состоявшая из двух грузовиков и топливозаправщика, под охраной старенького чадящего БТР-70 за пару часов миновала хитросплетения узких улочек Кабула - прапорщик разок-другой тормознул возле нужных ему дуканов, и торопливо, опасаясь комендантских патрулей, что-то приобретал на припасенные афгани.

Выбрались из города, "почапали" по основательно разбитой дороге - последствия постоянного передвижения многочисленной гусеничной бронетехники. Колонна совершила несколько коротких остановок на постах - шла выдача грузов под запись во всевозможные журналы учета. Ближе к ужину, наконец, добрались до КП охранно-постового батальона.

 Как и предсказывал майор Лешук, там разгильдяй Эсанов сразу оказался на "особом" счету, и посмотреть на "ценный подарок" вышли все начальники. Комбат с первого взгляда оценил новичка:

- Явно отменный гадёныш...

Начальник штаба полистал документы, пожал плечами и недовольно покачал головой.

- За что к нам? Откуда? - Встрял в разговор вездесущий замполит.

- Первый батальон, разведвзвод, - доложил экс-разведчик.

- За что сослали? - продолжал выпытывать комбат.

- С командиром взвода не сошлись характерами - не нравится, что я круче его воюю.

- И откуда ты такой крутой у них взялся?

- В полку полгода. Из спецназа, после ранения...

- Ах из спецназа... И обратно в спецназ после госпиталя не приняли? Ну-ну, характерами говоришь...Э-хе-хе... - Вздохнул комбат внимательно разглядывая "подарок". - Чечен?

- Чеченец...

"Подарок" был в ушитом хб, в глаженых сапожках, кепи как блин, ремень с гнутой бляхой, и весь его вид был вызывающий и дерзкий: наглые и злые глаза, невысокого роста, тощий - как говорится, соплей перешибешь. Но гонору!

- Привести себя в порядок! Эй, старшина, - окликнул комбат стоящего в сторонке старшего прапорщика. - Принимай этого фрукта. И выдай ему форму для службы, а то он вырядился, словно завтра домой уезжает. Комиссар, какие предложения?

- Отправим куда подальше, где начальство почти не бывает, - предложил высокий тощий моложавый капитан, недавно прибывший из Союза.

- Согласен. Пусть сидит на какой-нибудь высокой горке, - принял решение крепко прожаренный горячим афганским солнцем бывалый майор. - Глядишь, до дембеля не успеет нам крепко нагадить...

Начальник штаба раскрыл ШДК , полистал и предложил отправить Эсанова в самую удаленную от полка роту.

На том и порешили.

Командир девятой роты с подкопчённым дочерна лицом от жгучих лучей субтропического солнца, принял ссыльного солдата с "распростертыми объятьями". Этот уже заметно постаревший и побитый жизнью и службой седой капитан, крепко застрявший на роте, был злой как черт. Сердитым он был неспроста - верхний зуб мудрости ныл уже второй день, но это не главная причина злости, бесило начальство - спихивают в роту всякое дерьмо.

- Кто таков? Как стоишь? Смирна-а!

- Ну, Эсанов...

- Доложи, как положено! По уставу!

- Рядовой Эсанов...

- Смирно! Ты не на курорт приехал! Сколько ему еще до дембеля, старшина?

- Варианта два, товарищ капитан: либо три месяца, либо полгода...

- Меньше семи пусть и не надеется! Понял, солдат?! Борзый, да? Я твою наглость быстро вытряхну! Плохо начинаешь служить!

- А что такое? Я дослуживать прибыл...

- Вот и помалкивай, дослуживай... Старшина, сделай так, чтобы я его до нового года больше не встретил...Скажешь взводному - на дальний выносной...

После столь короткого и отнюдь не теплого разговора Махмуда определили на дальний выносной пост, что притулился на вершине черной скалы, угрожающе нависшей над дорогой и семнадцатой заставой.

Лысеющий усатый старший прапорщик, старшина роты, мужчина в годах - далеко за сорок лет, принял в каптерку зимние вещи и дембельскую форму новичка. Взамен выдал панаму, потрепанные брюки и гимнастерку, записал что-то во все мыслимые канцелярские книги, и велел расписаться несколько раз, затем швырнул в вещмешок несколько банок консервов и спешно доставил новичка в третий взвод - надвигались сумерки, а по темноте, если хочешь еще немного пожить, по этой дороге не ездят...

Опять марш по горной дороге, но уже в несколько сокращенной колонне, лишь грузовик и БТР. Справа высокие горы, слева обрывы в пропасть до самого низа до бурной речки - знакомая и не раз объезженная дорога на БМП. Добрались благополучно, лишь пулеметчику пару раз что-то показалось, и он выпускал длинные очереди из КПВТ по вершинам и склонам.  

Ночь ссыльный провел в землянке на посту в компании трех земляков-старослужащих - курнули дури, поболтали, определились с подкормом пайсой на дембель, а рано утром, еще не вполне очухавшийся от искуренного героина, Махмуд получил от молодого взводного автомат, магазины с патронами, вновь расписался в нескольких потрепанных тетрадях инструктажа и выслушал наставления. Слушал плохо, скорее вообще не слушал - голова плохо соображала. Однако новое место службы порадовало: обалдеть можно - да они тут героин курят! Это все равно, что прикуривать папироску от сторублевок...

Лейтенант Мыльников решил лично сопроводить новичка на пост, заодно проверить, для порядка, несение службы - давно, почти месяц, не был на горке. Не спеша начали подъем на точку: впереди сапер, за ним взводный, еще боец и в замыкании Эсанов. В вещевых мешках все тащили мины к миномету, гранаты и патроны - каждый подъем не должен проходить впустую.

На выносном посту более полугода бедовали на солнцепеке два казаха-черпака, "нарика", Алмаз Токтогулов и Нурлан Бейшимов, да с недавних пор молодой белорус полугодок Васька Мышкевич. Тоскливое место.

Поднявшись на точку, взводный отдышался, минут пятнадцать для порядка орал на заспанных загорелых бедолаг, поддел носком ботинка грязные матрасы, одеяла и спальники, велел хорошенько вытрясти пыль, почистить засаленную посуду. Принесенные мины и прочие боеприпасы аккуратно сгрузили в пустые снарядные ящики. Лейтенант пересчитал боезапас - пришел к выводу, что мин, патронов и гранат на точке маловато.

- Почему ленитесь и не таскаете каждый день боеприпасы? - Накинулся Мыльников на старшего. - Вам бы только воду пить да жрать.

Бойцы лишь мялись, помалкивали и не пытались оправдываться.

- Приказываю: каждый день поднимать по шесть мин и цинк патронов!

Пошумев, энергичный лейтенант отправился обратно к себе - читать затрепанную книгу, непонятно как оказавшуюся на посту: скучный толстый роман неизвестного автора без обложки с оторванными страницами начала и конца.

Узкоглазые степняки-казахи встретили новичка-старослужащего в своей "вотчине" с неприкрытой неприязнью. После ухода командира на горке воцарилась напряженная тишина - бойцы с задумчивой унылостью глядели вслед уходящим товарищам, а потом несколько минут солдаты присматривались друг к другу. Старший поста, младший сержант по имени Алмаз едва попытался сказать, что он тут главный, но тотчас получил, и по зубам, и в глаз.

- Это я могу быть старшим! Тебе ясно, чурбан? - Взвизгнул Эсанов, с ходу перехватывая власть на точке. - Кто тебя назначил главным? Взводный? Вот и докладывай ему как положено о службе. Но вами командовать буду я!

- Почему это?..

- По сроку службы!

Алмаз попытался вновь огрызнуться, но чеченец больно ткнул младшему сержанту стволом автомата под ребра.

- Грохну! Пристрелю как собаку!

Казахи переглянулись, попытались вдвоем проучить экс-разведчика, дружно бросились на новичка, но тот перехватил автомат за ствол и хорошенько отмутузил обоих: сбил с ног и попинал ногами. А в завершение еще пригрозил обоих придушить и отпетушить.

- Оборзели? Дедушку советской армии не уважаете? Да вас, едва спуститесь вниз, дембеля зачмырят! А я им весточку вниз обязательно пошлю...

Казахи смутились, замялись, поняв свою невольную промашку, пошли на попятную. Слегка побурчав, нехотя смирились и приняли главенство старослужащего, а молодой, зашуганый Васька Мышкевич и не помышлял рыпаться.

- Извини, друг, мы не знали, что ты дедушка... - Пролепетали дружно казахи, размазывая по широким скуластым лицам кровь и сопли. - Нам не сказали...

- Теперь знаете! Ну чего замерли как вкопанные? Что есть пожрать вкусного?

Казахи велели молодому быстренько накрыть "поляну".

- Чем богаты...

Однако Эсанов лишь презрительно скривил рот, увидев их "богатство": банка сгущенки, банка тушенки, галеты да несколько горстей изюма.

- Не густо...

- Мы тут в ссылке, никаких излишеств, - пробурчал Алмаз, - все вкусняшки остаются на посту...

- А вам что достается?

- Только жара, тоска и скука! А еще постоянный страх нападения! - ухмыльнулся Нурлан. - Каждую ночь ждем налета. Внизу наши машины данью облагают - пайсу стригут, а все обстрелы нам достаются. Если духи на противоположном хребте установят ДШК и безоткатку - нам кранты! Тут нас ничто не спасет и никто не сможет помочь... Я сам этой весной наблюдал как подобный выносной пост за полчаса раздолбали.

Теперь Эсанов окончательно убедился, что действительно попал в переплет и загрустил. Выходит, командиры не шутили и устроили минимум на полгода жесткую ссылку  - гауптвахта высоко в горах.

- Ладно, с пайкой я разберусь, - пробурчал чеченец.  - Наведу порядок, подогрев с заставы будет! Ну, и насчет службы... вы, того, не спать, понимаешь ли! Беречь жизнь дедушки...

И "дедушка" для порядка, походя, поддал пинка под зад молодому - для ускорения, чтоб знал свое место в служебной иерархии. Затем Махмуд вытер испачканные руки влажной салфеткой из распечатанного пайка и уселся за "стол" - перевернутый ящик из-под снарядов, который был приспособлен для приема пищи. Кинув в рот кусок галеты  - начал рассеяно жевать и едва не взвыл от безнадеги и злости, но сдержался - нельзя молодым виду показывать, что ты несчастен. Вместо этого громко и затейливо выругался.

Новосел ещё раз внимательно огляделся вокруг: выносной пост представлял собой маленькую площадку шириной примерно в шесть метров и длиной раза в два побольше. Сверху нависала тяжелым козырьком вертикальная неприступная двадцатиметровая скальная глыба, под которой острым углом натянут брезентовый полог и под этим укрытием на камнях валялись матрасы и спальники, да этот грязный "стол", за которым он сидел. Жилая территория с одной стороны резко обрывалась пропастью глубиной примерно метров двести, в другую сторону склон с крутой осыпью - метров триста. Охраняемое ущелье выходило к дороге, которая отсюда просматривалась на сотню метров. Выносной пост господствовал и над соседними хребтами и над постом, однако его можно было обстреливать с дальней господствующей вершины из тяжелого оружия. Пост-то они кое-как прикрывали, но никто не мог помочь и прикрыть их самих. С этого пятачка вниз между камнями вилась единственная, узкая, годами протоптанная тропа.

Итак, раз переменчивая судьба забросила в эту жопу мира и по всему выходило, что жить и служить здесь предстоит не один месяц, - пришлось знакомиться. Казахи назвали себя по именам, имя молодого дембель не спросил, вот еще, запоминать - салабон и все тут.

Алмаз указал кривым грязным пальцем в сторону тропы:

- Махмуд, ты будь внимательнее и осторожнее: шаг-другой в сторону и останешься без ноги! Лучше не пробовать. Подступы к тропе заминированы за годы много раз и где точно стоят мины никто не знает. Я и сам толком не помню, где мы минировали, да и запоминать бесполезно: грунт постоянно двигается - ползет. Внизу, по осыпи стоят растяжки и сигналки - время от времени срабатывают.

- Понятно...А где у вас сральня? - Перешёл к бытовым темам новичок. - Где умываетесь?

- За этой скалой устроен насест с дыркой в пропасть! Аккуратнее будь, крепко держись за палку. Если вниз рухнешь - лететь долго. Костей не соберешь! А умываемся чаще на посту... Спускаемся туда по очереди. Тут не умоешься, воды мало...

- Хорошо, покажешь позже, что да как устроено.

- Службу несем всю ночь по очереди... - продолжил было краткий инструктаж Алмаз и хотел посвятить еще в некоторые детали и нюансы службы, но был резко оборван на полуслове.

- Оборзел? Совсем нюх потерял? Дедушка Советской Армии должен стоять на посту? А молодой на что? Мне здоровье надо беречь! Забыл? Дембельский сон - это святое!

Наорав на сослуживцев и выплеснув накативший гнев, Эсанов встал на обрывистый край площадки, вдохнул полной грудью теплого сухого горного воздуха и вновь внимательно осмотрелся.

С коротким смешком расстегнул брюки и выдал поговорку бывалых солдат:

- Лучше нет красоты, чем поссать с высоты...

В голове Алмаза мелькнула шальная мысль: "Не поддать ли слегка коленом под зад этому наглецу? А что - версия прокатит! Типа голова закружилась с непривычки, оступился. Полетит камнем вниз - насмерть убьется и искалечится. И ни один дознаватель не докажет..."

Взглянул в глаза земляку, отметил, что мысли у них сошлись, но удержался от соблазна.

 Эти двое приземистых, кривоногих, узкоглазых и широколицых казаха с приплюснутыми носами на первый взгляд были действительно похожи друг на друга, словно близнецы. Но лишь на первый взгляд, а если внимательнее приглядеться, Алмаз был плотнее, его коричневые глаза гораздо уже и с хитринкой, а Нурлан более простецкий, с наивным взглядом серых глаз и с более приплюснутым носом. Оба степняка были и земляками и даже дальними родственниками по материнской линии, носили разные фамилии. Выросли парни в окружении саксаулов, ковыля, сайгаков, джейранов и сусликов, в глухом маленьком селении в центре великой казахской степи. Только крайне неосведомленный думает, что степь - это лишь сухая трава и колючки, бескрайние пески и жара - по весне она становится ярко-красной, пурпурной от множества цветущих маков, уходящих далеко за горизонт. А ранним летом степь это густое разнотравье - пища для лошадей. И какой же великолепный бескрайний простор!

Окончив с трудом восьмилетку, парни три года чабанили. Вольный ветер и стада диких лошадей были их стихией и образом жизни. И вдруг армия вырвала степняков из привычного жизненного обитания, а какой-то глупый командир засунул на выносной пост на скалу. Одна радость в службе - глядеть на высокие горные вершины...

Разговор между бойцами то затихал, то возобновлялся во время чавканья дембеля.  

- За провалом тянется массивный горный хребет, с которого довольно часто обстреливают основной пост, - продолжил бубнить старший казах, - а наша задача - прикрытие этого основного поста, продержаться как можно дольше, до подхода к посту бронегруппы и до подлета авиации. Если, конечно, она прилетит...

Эсанов прикинул варианты, почесал стриженый затылок - действительно, под плотным обстрелом их небольшой гарнизон долго не продержится. Пост был укреплен двумя СПС, выложенными из массивных булыжников: в одном торчал 82-мм миномет, из второго, через выложенную из камня амбразуру, высовывался ствол. Кое-что для отражения нападения есть...

Понятно, что напрягаться по службе и в быту Махмуд вовсе не собирался, поэтому сразу принялся пиратничать  - главное заставить сослуживцев все делать за себя: добросовестно нести караульную службу, доставлять снизу продукты и воду, добывать чарз и герыч.

С этого дня обслуга - три бойца ежедневно спускались вниз на пост за водой и едой, а барин Эсанов в это время курил траву и спал, даже не думая наблюдать и, если что, огнем сверху прикрывать товарищей.

Через две недели Махмуд уже сходил с ума от безделья  - разведчик не привык к одиночеству. В полку служило несколько земляков, с которыми и в ходе рейда можно было пересечься и перекинуться парой фраз, а когда возвращались после боев на базу, собирались либо в какой-нибудь каптерке, либо в загашнике в столовой: пили чай, курили траву, пели песни и вели долгие разговоры о доме на родном языке.

На посту же он оказался совсем один и отрезан от друзей. А еще Эсанов привык к простору, к движению, и выяснилось, что ему тяжело сидеть на одном месте без движения, без походов. Можно было спуститься на заставу, но это было бы ниже достоинства - тащить на себе боеприпасы, продукты и воду - работать носильщиком. Поэтому с каждым днем Махмуд постепенно все больше дурел и выдумывал новые издевательства над сослуживцами. Особое удовольствие доставляло унижать запуганного коротышку.  Солнце и наркотики с каждым днем сводили бывшего разведчика с ума, и Махмуд от безделья и скуки постоянно по поводу и без повода издевался над маленьким белорусом, а казахов то и дело унижал морально. Малыш Васька страдал от издевательств и унижений со стороны чеченца каждую минуту нахождения на посту. Одно счастье - спуститься по тропе на заставу, помыться, поесть.

Жизнь Василия Мышкевича была коротка и проста: из многодетной крестьянской семьи, немного несуразный, нескладный, большеголовый, длиннорукий, заморенный плохим питанием и жарой. Этот белорусский селянин, привыкший к вольному воздуху, к лесам и болотам, дошел на пустой каменной скале почти до крайней черты. Перед армией он работал зоотехником и скотником, и ни о чем особо не мечтал. Забрали в армию - не сопротивлялся и не увиливал, но отправился служить несколько обреченно. Обучился военному ремеслу пулеметчика в карантине в Иолотани, затем доставили в Кабул, а оттуда сразу попал на выносной пост. Вот и вся короткая невоенная и военная биография.

Постоянно чумазое, не отмываемое лицо, грязные руки в коросте и цыпках давали повод Махмуду называть Ваську чмошником. Конечно же, спустившись на заставу, он смывал грязь и пот, и на щеках и носу на короткое время появлялись густые жирные веснушки, а коротко остриженные волосы возвращали рыжеватый оттенок, но стоило нагрузиться как ишак мешками и вновь совершить трехчасовой тяжелый подъем на гору, как пыль и грязь опять густо покрывали широкоскулое лицо.

Эсанов откровенно презирал молодого солдатика, и с каждым днем в его душе к этому недотепе росла необъяснимая ненависть. Обычно проснувшись, когда солнце начинало припекать, старослужащий, зевая, подзывал молодого:

- Эй, говорящий календарь... Уобищще! Сколько мне осталось, чмошник?

- Товарищ дедушка, до приказа министра...

И солдат громко выкрикивал оставшееся количество дней до приказа министра обороны, после чего получал мощный удар в живот, а затем на десерт затрещину или подзатыльник.

- Фу, русская свинья! Руки о тебя пачкать не хочется...

Васька уползал зализывать раны, а Махмуд принимался за казахов - сыпал оскорбления, высмеивал за плохое знание русского. И так повторялось каждый день.

Казахи, обычно после захода солнца, усевшись в сторонке, на родном языке тихо обсуждали, что делать дальше, как быть с объявившимся на точке тираном - искали выход. Спустя некоторое время сердитый дембель возмущался, что оставался один, без собеседника, без общения:

- Эй, чурбаны! Опять развели свое хала-бала! А ну-ка говорите по-русски, а то я не понимаю, что вы там затеваете. Быстро идите сюда!

Казахи нехотя перекидывались с кавказцем десятком фраз и бочком-бочком опять отходили подальше покурить, насколько это можно на столь ограниченном пространстве, и снова переходили на родную речь.

В один из обычных беспросветных дней, примерно через месяц после воцарения на посту незваного пришельца, произошла трагедия. Отстояв почти всю ночь на посту и получив с утра, вместо приветствия, типа на завтрак, удар кулаком и зуботычину с дополнительным пинком на десерт, Васька, наконец, вдруг не выдержал издевательств: после повторного удара в нос солдат громко взвыл и, издав какой-то нечленораздельный рык, выдернул чеку из попавшей под руки РГД , быстро сунул её за пазуху гимнастерки садисту, а сам запрыгнул в СПС и распластался на дне.

Бывший разведчик на секунду от неожиданной прыти молодого бойца растерялся, и эти мгновения определили его жизнь. Взвизгнув и запрыгав на месте, Махмуд попытался достать гранату, но не успел - та зацепилась запалом за материю эксперименталки. Тощий живот кавказца буквально разорвало пополам: кишки, густо нашпигованные мелкими осколками, и прочие внутренности вырвало наружу. Скорее всего крепко курнувший ядреной дури с раннего утра  Эсанов толком и не понял, что произошло - схватился руками за живот, захрипел, забился в конвульсии и вскоре умер в страшных мучениях. Густеющая кровь залила гимнастерку и брюки, растеклась по камням и вскоре засохла под лучами палящего солнца. Оба сонных казаха услышав близкий взрыв, поспешно выскочили из своего укрытия занимать оборону - подумали, что начался обстрел, но лишь обмерли от увиденного жуткого зрелища.

Алмаз выпучил узкие от природы глаза и хрипло спросил Ваську:

- Духи? Откуда?

- Что случилось, салабон? - вторил земляку ошалевший Нурлан. - Кто его?

- Не знаю, - буркнул бульбаш, затравленно взглянул на двух невольных свидетелей и потянулся за "калашом". - Спросите у него самого...

Казахи переглянулись и перепугались.

- Эй, не борзей! Не дури, пацан! Мы тебе что сделали?  - Успокоил солдатика громким окриком младший сержант.  - А ну не смей! Положи автомат и успокойся.

Оба черпака вновь переглянулись и на некоторое время замолчали. Задумались, закурили.

Этот безумный кавказец им уже тоже порядком надоел постоянными моральными и физическими унижениями. Младший сержант Алмаз Тактагулов прежде был полновластным правителем опорного пункта, а по прибытии на точку этот наглый бывший разведчик-старослужащий низвел его до обычного бойца.

- Вероятно, зацепился чекой гранаты за что-то и не заметил, - наконец задумчиво произнес один из казахов. - А что, вполне может быть, что колечком за пуговицу и потянул...

- Я ему говорил не выпендриваться и не носить на посту "лифчик", - пробурчал второй, почесав затылок, и швырнул нагрудник к остывающему телу. - А еще и сильно обкурился...

- Слышь, молодой, на всякий случай, испачкай хорошенько кровью разгрузку и взорви в ней еще гранату! - Предложил Бейшимов. - Ну, что встал? Тебе говорят! Не понял? В его "лифчике" взорви РГДшку!

Испуганный Васька, еще не отойдя от шока, словно робот, проделал все как ему велели старшие: положил нагрудник в СПС, взорвал в нем вторую РГД, а затем тщательно испачкал изорванную разгрузку в загустевшей крови. Затем, чуть передохнув, вытер со лба пот, натянул снаряжение на мертвое тело и завязал лямки на спине убитого.

Пока молодой солдат проделывал все указанные манипуляции, казахи задумчиво курили папиросы одну за другой, попивая крепкий чай.

- Надо докладывать... - Наконец произнес один из них.

- Надо бы... Давай для начала постреляем для порядку по хребтам... - Предложил другой. - Вроде как был обстрел со стороны гор... А чечен слегка запаниковал, верно? Не привык к нашей службе на посту...

- Типа того...

Алмаз, как более хитрый, уже прокручивал в голове ситуацию и прикидывал варианты выхода из нее с минимумом потерь для себя и товарищей. Братьям-казахам тоже не хотелось лишних разбирательств и обвинений в процветавшем на их маленькой заставе неуставнике - того и гляди самим можно попасть под раздачу и загреметь в дисциплинарный батальон. Гораздо проще списать смерть товарища на действия противника...

Степняки, молча, еще раз перекурили, наблюдая за суетой молодого возле тела, затем тоже принялись за дело: Алмаз выпустил три очереди из пулемета в противоположный склон, а Нурлан выстрелил в том же направлении пятью минами. Завершив обстрел и придав голосу как можно более искренние тревожные нотки, сержант доложил по связи на пост:

- "Булат"! Я - "Булат-1"!

- "Булат" слушает. Как обстановка? - Откликнулся молодой взводный. - Что у вас случилось? Все целы?

- Нападение на пост! - истошно заорал Алмаз, - обстрел!

 - Сколько мятежников? Из чего стреляют?

- Из стрелкового... У нас один - ноль двадцать первый! Духи били по нам с хребта - сколько их было, не знаю...

Лейтенант Мыльников на минуту опешил, потом потребовал уточнений:

 - Не понял! Толком поясни, что произошло? Как так, вроде бы вокруг поста все тихо и спокойно!

- Это у вас спокойно. Разве вы внизу не слышали стрельбу?

- Я думал, вы ведете беспокоящий дежурный огонь. Всего-то пара очередей и несколько мин...

"Думал он, - ухмыльнулся Алмаз. - Опять, наверное, всю ночь в одиночку бухал..."

- Это мы били в ответ на обстрел! Но уже стрельба стихла  - кажется, духи ушли. Провокация...

- Один наш точно погиб?

- Точно.

- Кто?

- Новенький из разведки...

- Сами справитесь с доставкой тела или надо помочь?

- Справимся! - бодро отрапортовал Алмаз.

Как старший опорного пункта, Алмаз велел подчиненным завернуть тело в плащ-палатку и тащить вниз, а сам остался на прикрытии.

- Вы там особо не церемоньтесь с ним, хорошенько побейте о камни, чтоб офицерам и врачам труднее было определить, что именно и как произошло! - уточнил задачу подчиненным старший поста. - Все понятно?

- Ага, - ответил за двоих Нурлан и почесал широкий нос. - Постараемся...

- Да помалкивайте, лишнего не болтайте! Надеюсь, Васька, тебе повезет, и наша версия проканает. А иначе трибунал и тюрьма! И учти, если что пойдет не так, мы с Нурланом отопремся: мы ни при чем - спали и ничего не видели...

Через час бойцы дотащили до заставы довольно потрепанное о камни завернутое в брезент тело. Лейтенант откинул полог палатки с лица, взглянул на окровавленный труп, и с трудом сдержал подкатившую тошноту, затем бегло осмотрел разорванное х/б и под ним окровавленные внутренности - он не патологоанатом, не его дело давать заключение о смерти. Видно, что погиб от взрыва, а что да как... Кто знает...

 - Заносите в помещение, а то он скоро завоняет, - скомандовал взводный. - Берите бумагу и напишите объяснительные с подрывом и обстоятельным описанием происшествия. Подниметесь на гору - пусть спустится сержант. Он тоже должен написать...

- Реально я не видел толком ничего, - затараторил Нурлан. - Мы с Алмазом спали, когда все началось. Услышали взрыв, стрельбу...

- Вот так и пиши, - ободряюще похлопал потного солдата по плечу Мыльников. - Да не суетись ты, не торопись.

Лейтенант доложил о происшествии по связи командиру роты, тот выслушал, крепко выругался, пообещал прибыть за телом примерно через час...

Взводный бегло прочитал объяснительные.

- Хорошо. Теперь Алмаза живо ко мне. Берите воду, хлеб, продукты - несите наверх, да мины взять не забудьте, взамен расстрелянных...

Батальонное начальство примчалось на пост вслед за ротным - примерно через три часа после первого доклада. Командиры столпились на небольшом импровизированном плацу в центре поста, куда вынесли из каптерки завернутый в брезент труп.

Полковой стоматолог, удачно оказавшийся в дорожном батальоне, и фельдшер батальона бегло осмотрели окровавленное тело - труп уже заметно попахивал.

- Надо его срочно доставить в морг! - Морщась, пробурчал лейтенант-стоматолог, отхлебнув из фляжки спирта.  - Я не патологоанатом, не специалист. Могу лишь определенно сказать, что он давно мертв и мертвее не бывает...

- Это я и без тебя вижу, не надо быть медиком, чтобы этот скорбный факт понять! - Пробурчал комбат. - Но можешь сказать, какова причина смерти?

- Взрыв гранаты, скорее всего. Многочисленные осколочные ранения. Эва как ему брюхо разорвало и нашпиговало! Поглядите!

- Да смотрел уже, и не раз! Но как, черт возьми, на пост попала духовская граната! Долетела через ущелье?

- Бойцы божатся, что чечен сам нечаянно выдернул чеку и не заметил как. Растерялся, наверное, - пояснил издерганный бесконечными расспросами взводный и протянул комбату листочки с объяснительными.

- Да читал уже! Ну, возможно. Ик... Я же говорю, тело надо срочно доставить в морг! Ик... - пьяно икал стоматолог, - надо составить акт... Ик...

- Умник! И как мы его сумеем срочно доставить? Самолетом? - Разозлился замполит батальона. - Какая от тебя польза - медицина?

Комбат одернул заместителя:

- Без истерики! Довезем до площадки на КП батальона, вызовем вертушку, и к вечеру он будет в госпитале, в морге...

- А того молодого солдата с выносного поста, как его...Мушковича?

- Мышкевич! - Поправил стоматолога взводный.

- Вот-вот, его! Этого Мышкевича надо тоже срочно отправить в госпиталь! У него все симптомы начинающегося гепатита налицо, и подозреваю, он еще и малярию подхватил... Жуткая антисанитария...

Дежурным полка в штаб армии и в округ было доложено о гибели солдата при обстреле мятежниками выносного поста.

Пока суть да дело, в полку заочно начали проводить свое предварительное расследование, по связи: начальник особого отдела выслушал объяснительные, заключение батальонного фельдшера и врача из госпиталя. Никто толком никаких окончательных выводов делать не хотел. А разобраться бы надо: действительно был обстрел, это самоподрыв или убийство? Комиссии желательно побывать на месте происшествия...

Командование полка и начальник особого отдела, посовещавшись, решили отправить дознавателя и батальонного особиста на дорогу для детального расследования. Снарядили колонну с целым рядом попутных задач: для снабжения две грузовые машины с боеприпасами, топливозаправщик, машину, наполненную запчастями для техники, заодно доставить в батальон вернувшихся из госпиталей солдат и прапорщика.

Старшим отправился замполит по спецпропаганде, с ним в компании пропагандист и зам. по тылу (видимо решили заработать медали или ордена), начальники вещевой, продовольственной и инженерной службы. У всех вдруг нарисовались дела в батальоне по своему профилю - плановая проверка. Для охраны комиссии и колонны снарядили разведку рейдового батальона на двух БМП. С бравадой, матерками и шутками штабные, хорошенько глотнув на дорожку кто водки, кто коньяку, а кто и спирта, дружно загрузились сверху командирского БТР-60ПБ. Тыловики и штабисты основательно, как на войну, экипировались тяжелыми бронежилетами и касками, и уселись сверху на старенький бронетранспортер с видом бывалых боевиков: закованные в защитную броню, в руках автоматы со сдвоенными магазинами по сорок пять патронов, с торчащими гранатами и запасными магазинами из всех карманов.

Сопровождавшие колонну разведчики тоже узнали о гибели бывшего сослуживца и были заметно огорчены и удручены.

 - Досадно! Дембель под угрозой, - пробормотал на ухо Крецу  замкомзвода Хмыков, слегка обняв друга за плечи.  - Заметь, Молдаван, уже второй нашего призыва за последние два месяца...

- Зря наш Махмуд радовался, что отдохнет на заставе до дембеля от рейдов и реализаций - отоспится...

- Как вернемся в полк, надо попросить взводного дать нам дембельский аккорд в полку - хватит рисковать жизнью! - пробурчал Юрка. - Навоевались...

 Комиссия два дня занималась опросом бойцов на заставе, замполит и особист поднялись на выносной пост - осмотрелись, оценили обстановку, прикинули варианты правдивости солдатской версии. После допросов перевернули все кладовки и загашники, и попутно нашли несколько дембельских заначек награбленной "пайсы", пакет героина и чарз. Обрадовавшись удачному "улову", начальники проехали с обыском по всем постам роты и конфисковали еще немного прежде награбленного.

- Откуда афгани? - Каждый раз вопрошал особист, сурово глядя на командиров застав. - Мародеры! Опять бойцы грабят машины, а вы попустительствуете? Дрыхнете и пьете, вместо организации службы?

Деньги изымались по акту или без акта, если по акту, то затем бумажка выбрасывалась в мусор. Довольные собой особист и замполит по спецпропаганде поделили пайс и закупили водки...

Собрав кучу объяснительных и рапортов, составив схемы поста и секторов обстрела, дознаватель-пропагандист согласился с выводами, что во время обстрела произошел взрыв гранаты в разгрузке по неосторожности. Начальники провели инструктажи по мерам безопасности, затем велели офицерам довести до каждого солдата информацию о происшествии, собрали подписи в ведомости об инструктажах и засели на КП дорожного батальона: баня, бассейн, застолье, обильное питье шаропа (бражки) с комбатом. Спустя три дня с чувством исполненного долга комиссия вернулась в полк.

 

После затяжного летнего рейда Дрозд подхватил инфекцию и месяц валялся в госпитале с гепатитом - отпуск вновь пришлось отложить. Наконец попав домой уже в октябре, Николай почувствовал себя совершенно не готовым возвращаться на войну и вновь заниматься боевой работой. Почти два месяца отпуска пролетели как один день - расставание с семьей подействовало угнетающе: слезы дочери, истерика жены и слезы матери. Дрозд вернулся в полк совсем разбалансированным - былая лихость и задор утеряны, и он не чувствовал себя способным как прежде активно и смело воевать. Перед глазами то и дело возникали жена и маленькая дочурка Танюшка, кричащая чтобы папа не уезжал. Дурные мысли о смерти постоянно посещали его, и особенно усилились после гибели одного за другим двух командиров рот рейдового батальона - закадычных дружков Николая. И если раньше, до отпуска, эти мысли он успешно отгонял и справлялся с нервами выпивкой после боевых, то ныне и водка не помогала.

Смерть постоянно ходила где-то рядом, буквально по пятам, а Дрозд совсем не был настроен погибнуть на этой непонятной и бессмысленной войне. Николай несколько раз намекнул комбату и начальнику разведки, что морально и психологически он надломлен и больше не готов воевать.

Батяня комбат, сам еще не отошедший от недавнего ранения и контузии, прочитав рапорт, нахмурился, покрутил пышный ус и язвительно произнес:

- И что ты предлагаешь? Кормить тебя из ложечки манной кашей и петь тебе успокаивающие колыбельные песенки?

- Не знаю...

-А кто знает? Твою мать! Не выкручивайся, смотри мне в глаза! Отвечай!

- Я слышал краем уха, что во втором батальоне освобождается должность ЗНШ. Капитанская должность...

- Ишь ты, краем уха...Как я погляжу, у тебя длинные уши... Ты и так на капитанской...

- Зато там спокойнее...

- Это не карьерный рост и не продвижение по службе... Нужно веское обоснование - начальник штаба, комполка не согласятся! Ты опытный боевой офицер. В батальоне и так полно мальчишек! С кем прикажешь мне в бой идти, с кем воевать?

- У меня были контузия и гепатит - в горы ходить тяжело. Чем не обоснование? Хватит, пусть другие повоюют...

 Вечером комбат вызвал разведчика к себе в комнату - поговорить. Николай смекнул, что говорить надо не на сухую и прихватил литр водки плюс закуску.

Посидели, вспомнили совместные полтора года войны, помянули павших друзей, спьяну даже пустили слезу - разговор по душам завершился успешно.

С этого момента военная карьера Дрозда покатилась под откос, бравый и смелый разведчик превратился в штабного офицера. Последние полгода Николай практически не выезжал из хорошо укрепленного штаба батальона охраны: собирал бумажки, составлял списки, проверял журналы боевой подготовки и прочие отчетные документы. Получил звездочки капитана и вскоре второй орден за давнюю Панджшерскую операцию. А по ночам Дрозд крепко пил, но в одиночку...

***

Толпа дембелей с веселым гомоном фотографировалась возле постамента с БМП-2 и казармы - последний день в полку. Большой Папа, Фикса, Дерево и Красавчик Вакула прощались с товарищами по взводу, с командирами, с неприветливым Афганистаном, унесшим жизни их нескольких боевых друзей. Договорились о встрече с остающимися дослуживать сослуживцами - сбор через год в Москве, на Красной площади. А где же еще - в столице, в сердце Родины, тем более туда всех зазывали уволившиеся осенью Молдаван и Хмыков.

Взяв вещмешки и купленные загодя дипломаты с нехитрыми дешевыми подарками, выстроились вместе с прочими увольняемыми на плацу - последний досмотр. Хотя как знать последний ли, возможно, шмон будет еще не раз: на аэродроме, на пересылке, да и пограничный тщательный досмотр наверняка в Ташкенте.

Замполит, замкомандира, зам. по тылу полка, начальник особого отдела и секретарь парткома шли вдоль строя, брезгливо и в то же время заинтересованно ворошили в дипломатах сувениры и подарки родным: тайваньские джинсовые рубашки и брюки, китайские фонарики, зажигалки, пакистанские женские платки и прочую чепуху, то, что дома в магазинах не сыщешь. По идее все должно было покупаться в военторге, а не в афганском дукане, и чтобы соответствовало двухгодовой солдатской зарплате, но на сувенирную мелочевку начальство глаза закрывало. Время от времени что-то из сувениров изымалось, несмотря на бурные протесты дембелей.

Замполит полка кинул взгляд в полупустой дипломат Большого Папы, буквально засунул "клюв" в раскрытый вещевой мешок, набитый сухим пайком, насмешливо прищурившись, пристально посмотрел в глаза разведчику:

- Маловат для тебя чемоданчик! Твоей фигуре больше бы кованый сундук соответствовал.

- Я бы взял, да вы ведь отнимете, - ухмыльнулся Большой Папа, выдержав пронзительный взгляд начальника. - Ага, и с удовольствием вывез бы японский двухкассетник да видеомагнитофон в придачу...

- Не хами! Не то уедешь с последней отправкой, герой!  - Осадил разведчика подполковник, переведя взгляд на медали "За отвагу" и "За боевые заслуги" с левой стороны кителя и два ряда значков на второй. - Значки все законные? И классность и "Воин-спортсмен"?

- Так точно, и обе медали мои! Родина наградила!

- Ну-ну. А знак "Гвардия" поди в потайном кармане до поры до времени припрятал?

- К сожалению, наш боевой и заслуженный полк не гвардейский, товарищ подполковник!

- К сожалению... Наркотиков нет? Антиполицай везешь?

- Ничего нет! - Наглые голубые глаза Папы излучали невинность. - Я и не употребляю...

- Награбленную пайсу наверняка куда-то припрятал? Есть что-то лишнее и незаконное?

- Обижаете... Ничего! А часы... так их вы с особистом отняли... Не помните?

Подполковник ухмыльнулся, вспомнив, как накануне они с зам. по тылу и особистом провели ночной рейд по казарме дембелей и изъяли больше тридцати "Seiko" из тайников: извлекли из точеных и наваренных каблуков дембельских ботинок и сапог "трофейные" часы.

Хмыкнув что-то неопределенное, замполит перешел к вещам следующего сержанта, а за Большого Папу взялись зам. по тылу и особист: вывернули карманы, прощупали подкладку шинели.

Только к вечеру, пройдя еще две проверки, дембеля, взмокшие от жары и психологического напряжения, но все равно счастливые от предчувствия скорого возвращения на Родину, заполнили гражданский "ТУ-154". На прощание ветераны дружно крикнули прибывшим на замену и испуганно толпившимся на бетонке молодым:

- Эх, душары, вешайтесь!

 Авиалайнер, мощно и надрывно взревев двигателями, разогнался по взлетной полосе и благополучно взлетел с кабульского аэродрома, прикрываемый двумя четверками "крокодилов". Резкий вираж, быстрый набор высоты и курс на север.

Через два часа командир воздушного корабля объявил о пересечении границы - Родина...

- Ура-а-а-а... - вырвалось из полутора сотен мощных молодых и пока еще трезвых глоток...

***

Малала с каждым месяцем все сильнее сдавала и дольше лежала в постели, чем хлопотала по дому, - лишь изредка ей легчало, тогда она вставала и пыталась что-то сделать, но силы быстро оставляли женщину, болезнь снова брала свое. В эти перерывы и прояснения женщина отыскивала самодельные соломенные куклы и вновь читала заклинания, произносила гневные проклятья. Весной в один из дней просветления Малала достала из вороха тряпья куклу, оторвала ей голову, уронила обессиленно руки, упала рядом и горько зарыдала...  

***

 А война тем временем продолжалась.

 Планировалась очередная боевая операция. Новый командир взвода Олег Шматко оказался в сложной ситуации: опытных бойцов осталось всего трое, да и те не рвались в бой - были настроены поскорее домой вернуться. Таджик Азиз Назипов был одним из бывалой троицы и уклониться от рейда не сумел - единственный азиат-переводчик в славянском взводе. Взятых в бою и на реализации разведданных пленных требовалось допрашивать, а кто станет переводить? Белорус Лемеш?

Олег не раз просил недавно прибывшего по замене из Союза нового комбата майора Махноху перевести во взвод толкового таджика, но крайне недалекий и туповатый молодой майор подсунул ему бестолкового молдаванина.

- Товарищ майор, мы ведь не в Румынии или в Венгрии воюем! - возмутился Шматко. - Зачем мне ваш молдаванин?

Но ход тайных мыслей прибывшего из кадрированного полка и не умеющего руководить большим воинским коллективом Махнохи был совсем иным: не об успехах боевых действий - земляк должен был ему докладывать о делах в разведке и сообщать о сокрытых трофеях.

Делать нечего, пришлось Олегу разочаровать дембеля-таджика:

- Азиз, идешь в рейд! И никаких пререканий и отговорок. Но обещаю - это крайний раз! По возвращенит на базу после этих боевых первая же отправка твоя - в начале июля домой. Придется мне самому пройтись по ротам и найти тебе земляка-таджика на замену...

...Во время рейда по огромной зеленой зоне разведвзвод попал в засаду вместе со всем батальоном. Задача была непростая, требовалось снять осаду мятежников с трех постов: моджахеды заметно обнаглели - уже второй месяц не удавалось доставить на посты ни продукты, ни боеприпасы, ни топливо. Батальон охраны сам с этой задачей не справлялся  - не хватало сил. А вертушки, зависающие над площадками у застав,  обстреливались из ПЗРК и ДШК, и несколько раз пополнение запасов едва не закончилось катастрофой. Дембеля на постах засиделись и волновались - не было им замены молодым пополнением. Вертушками бойцов менять опасно: собьют - будет большое количество жертв...

Седой командарм, получив доклад от командира дивизии, велел срочно принять меры по разблокированию подразделений. Но для боевой операции необходимо собрать все мобильные силы, которые есть в подчиненных частях. Штабные начали оценивать возможности на данный момент - какие подразделения можно отправить в "зеленку"? Посчитали - прослезились: два мотострелковых батальона с двумя разведывательными ротами и крепко потрепанный в последних боях разведывательный батальон. И конечно, саперы полков и дивизии. А кто поддержит огневой мощью? Тоже не много: две танковых роты, два неполных самоходных артиллерийских дивизиона - две батареи плюс дивизион залпового огня артиллерийского полка. Плюс авиация, если начальники дадут...

Командир дивизии Князев хмурился, не хотелось испортить себе торжество потерями - только-только стал генералом. А еще впереди священный для всех праздник - День Победы!

На бумаге все выглядело вроде бы солидно, однако если вникнуть и копнуть глубже, то выходило не столь радужно: треть состава рейдовых подразделений сменилась - увольнение в запас и половина бывалых офицеров убыла по плановой замене, в ротах большой некомплект: много больных и раненых в последних боях. А большое количество боевой техники только на бумаге: в поддерживающих танковых ротах и артиллерийских дивизионах на деле по шесть танков и шесть-семь САУ* (самоходная артиллерийская установка)...

Недавно прибывший из Генерального штаба советник на рекогносцировке грубо оборвал жалобы моложавого комдива, неделю назад получившего генеральские звездочки:

- Вы о чем вообще ведете речь? На что жалуетесь! Дивизия воюет с НАТО? Да против вас плохо обученные банды дехкан с автоматами и винтовками! На что вы годны, если простых селян разгромить неспособны? Пишите рапорт - найдем другого, более умелого командира дивизии...

Комдив насупился и замолчал - он ждал второго ордена и повышения по службе, а совсем не отстранения от должности.

На этом попытки просить о помощи из резервов командарма прекратились.

Начальник оперативного отдела и начальник разведки вносили предложение за предложением в ходе совещания - все они не устраивали генерала.

Внезапно в обсуждение встрял командир агитотряда:

- Товарищ генерал-майор, есть идея! Уверен, мы можем обеспечить проведение операции без боя.

- Это как? - Искренне удивился Князев и машинально поправил кончиками пальцев пряди седеющих волос. - Что у вас за новости?

- Недавно появился контакт на той стороне: мы с начальником контрразведки вышли на перспективного молодого политика...

- Бандита?

- Да, конечно, он душман и враг, но с ним можно обстоятельно и доверительно говорить....Абдулло Хан хочет утвердиться в здешних местах в роли хозяина после нашего ухода...

- Мы еще никуда не ушли! - рявкнул генерал. - Окончательного политического решения нет уже два года...

- Верно, но мятежники почему-то знают, о чем говорят в Кремле, в отличие от нас...

- Вот именно! Слишком много развелось всюду болтунов и предателей! Я бы их всех...- Вновь рыкнул генерал, и сам себя оборвал на полуслове, и продолжил, понизив тон. - Что вы предлагаете? Доложите конкретно!

- Продолжить с ним переговоры! Душманы хотят, чтобы мы не проводили масштабную зачистку "зеленки", не стреляли и не минировали после отхода местность.

- Мало ли что они хотят! - Проскрипел красномордый замкомдива Хряков.

 Но его одернул седеющий генерал:

- Товарищ полковник, не надо ненужных эмоций! Давайте работать конструктивно. Другие предложения у вас есть?

Заместитель комдива хмыкнул:

- Снести к чертовой матери "Ураганами" кишлак, где сидит этот молодой "политик"...

- Вы уверены, что нам это поможет в проведении операции?

Полковник Хряков насупился и замолчал.

- Товарищ генерал, я попрошу привлечь к диалогу с главарями вашего заместителя по спецпропаганде, - продолжил, набравшись нахальства командир агитотряда, - и особый отдел...

- Хорошо! Попробуем провести эксперимент - претворить в жизнь предлагаемую нам партией и правительством новую политику примирения! - сказал генерал и поправил расческой аккуратную модельную прическу благородной седины. - Приказываю: в кратчайшие сроки провести замену личного состава и обеспечение подвоза продовольствия, горючего и боеприпасов без боевых действий! Предложение командира агитотряда провести операцию без потерь  - заманчивое. Возможно, получится...

- Да-да! Вы это верно подметили, Владилен Матвеевич! Заодно и доложим о претворении в жизнь решений партии и правительства - политически это будет правильно!  - Встрял в разговор суетливый пухлый пучеглазый начальник политотдела. - Не хочется омрачать боевыми потерями наш великий праздник - День Победы ...

 На том совещание и завершили - начинать переговоры с мятежниками!

...Высокие договаривающиеся стороны в лице трех подполковников, майора и четырех бандитов собрались на нейтральной территории, на плато, вблизи удаленной от дорог заставы: несколько дней пили чай, обсуждали погоду, будущий урожай и военно-политическую обстановку в мире, перестройку, начавшуюся в Советском Союзе, поговорили о будущем Афганистана. В результате долгой и нудной говорильни, и получив подарки (муку, рис, керосин) мятежники выставили главное условие - к постам движется только автотранспорт с небольшой охраной на боевой технике. Моджахеды сами обеспечат охрану колонны шурави, а остальные подразделения могут постоять вдоль дорог.

Первый день прошел более-менее спокойно, две мотострелковые роты пробились к ближнему от дороги посту хоть и с боем, но почти без потерь: один боец зацепил ногой старую растяжку - осколками посекло и его и шедшего впереди товарища. А уже почти возле самого поста начался обстрел из миномета и стрелкового оружия. Банда была небольшой - с десяток моджахедов быстро отпугнули и разогнали. На обратном пути головной танк сорвал три трака и каток на случайной "итальянке" - двое контуженых. Гусеницу восстановили за час, и танк своим ходом вернулся к дороге.

Абдулло Хан заверил, что это недоразумение и случайность, какая-то неуправляемая, случайно забредшая банда.

Командование не стало отменять прежнее решение по проведению операции - продолжили политику примирения.

Второй этап обещал быть гораздо сложнее - один из постов в самой глубине "зеленки" рядом с большим кишлаком.

- Эх! Узнать бы фамилию идиота, загнавшего сюда мотострелковый взвод, усиленный танком и "Васильком" !?  - Прорычал начальник штаба полка подполковник Аширов.  - Этот пост надо давно ликвидировать! Зимой еще куда ни шло - пробиться можно, а летом в этих стреляющих джунглях передвигаться - только людей терять...

Героический начальник штаба сам рвался в бой, но комдив велел ему поберечься после ранения, тем более через месяц домой - долгожданная замена. Однако многоопытный и бывалый Аширов кое-что сделал по своему: проведение операции сдвинул на два часа раньше намеченного и это решение спасло многих.

Вначале первая рота добралась к ближайшему от дороги посту и встала на блок, а затем в прорыв к дальней заставе пошли два танка, броня разведвзвода, второй роты, взвода связи и АГС. Всего на блоки вдоль канала на дороге до поста встало двенадцать БМП и два танка. Вроде бы не мало, но на три километра дороги вдоль дувалов и виноградников и без пехоты...

Тем более, что на каждой боевой машине находились только экипажи и офицер или сержант, остальная пехота залегла в развалинах кишлаков вдоль шоссе на Кабул. Едва головные бронемашины добрались до поста, в "зеленку" потянулась колонна снабжения из десяти грузовиков и топливозаправщика, а впереди танк и тягач. И тут началось...

Впоследствии из полученной агентурной информации выяснилось, что душманы стянули школу гранатометчиков - более пятидесяти моджахедов, плюс две банды до двух сотен, несколько минометов и пулеметов. За каналом начался настоящий ад...

На запрос командира агитотряда что случилось, почему нарушены договоренности и идет бой, почему напали на колонну, политик Абдулло Хан ответил с наглой издевкой:

- А мы передумали...

Разведвзвод в кишлак вошел не в полном составе - полтора десятка бойцов. С ходу смогли проскочить первую засаду, однако в глубине кишлака нарвались на ДШК - длинная очередь сразила молодого сержанта.

Бывалый Назипов соскочил с левого борта бронемашины в глубокий арык вместе с тремя молодыми солдатами  - им тоже не повезло, эта сторона легко простреливалась гранатометчиками. Сначала осколок сразил ближнего к дувалу бойца, затем под автоматную очередь попал второй, который швырнул гранату, чтобы заставить замолчать огневую точку душманов.

Откуда ни возьмись к ним в арык свалился шустрый светло-русый прапорщик из второй мотострелковой роты.

- Чего приуныли, хлопцы? Где взводный?

- Аллах ведает... - пробурчал Назипов. - Может быть, это он стреляет из БМП...

Увы, огонь из пушки вел не лейтенант - взводный к этому моменту был уже убит осколками минометной мины, разорвавшейся в двух шагах от него, и валялся истерзанный в траве на другой стороне дороги между рядами виноградника.

- Надо бы задавить ДШК, иначе духи нас тут всех покромсают! - воскликнул лихой прапорщик. - Разведка, за мной! Не дрейфь!

Назипов сердито помянул шайтана, тяжело вздохнул, прочитал короткую молитву: к пулемету лезть не хотелось  - чуял, что гиблое дело.

Прапорщик и два бойца, ведя огонь короткими очередями поползли вдоль виноградника, прикрываясь невысоким дувалом. Назипов высунулся из укрытия и увидел расчет пулемета, перезаряжающий опустевшую ленту. Азиз привстал на правое колено, быстро прицелился, выстрелил из "Мухи" и попал почти точно в цель - в груду цинков.

Взрыв!

Расчет моджахедов посекло осколками и на какое-то время пулемет замолчал.

- Молодец! Завалил духов! Сейчас захватим ДШК! Смелее, бойцы, вперед! Каждого представлю к ордену! - Возбужденно восклицал обрадованный прапорщик. - Слышь, молодой, плотнее гаси их, а мы с таджиком подползем и утащим пулемет!..

Перепуганный молодой солдат Рындин кивнул и выпустил короткую очередь в сторону виноградника.

 Несмотря на довольно опасную и авантюрную затею, глаза дембеля азартно загорелись. Ах, как мечтал Назипов получить орден "Красной звезды" вдобавок к своей медали "За отвагу" и военным значкам, вернуться домой настоящим героем - калым уменьшился бы на половину, и дорога для небогатого парнишки из горного селения в любой самый престижный институт тоже была бы открыта. И хотя было немного страшно, он пополз следом за этим бесшабашным русским прапорщиком.

Однако задуманное осуществить не удалось - к умолкнувшему пулемету подскочили два других "бородача" и они скосили огнем и веселого прапора и хмурого сержанта-таджика. Прапорщик неудачно вскочил, швырнул гранату и получил крупнокалиберную пулю в грудь - грудную клетку буквально разворотило. Малышу Назипову выстрелом из гранатомета оторвало голову. Духам тоже не повезло - взорвавшейся гранатой, брошенной прапорщиком, одного "бородатого" сразу убило, а второй еще некоторое время пострелял в горячке боя, но быстро ослабел от ран и тоже сполз на землю - отошел в мир иной.

Однако в штурмуемом укрепрайоне было много других моджахедов, и к умолкнувшему ДШК сразу устремились следующие бойцы из резерва, которые сменили павших и принялись выпускать очередь за очередью по позициям шурави.

В этот день подобраться к телам погибших товарищей разведчикам не удалось. Подбитую БМП разведвзвода с трудом завели, и бронемашина, отплевываясь очередями снарядов и пулями, густо чадя, поползла на выход из кишлака.

Оставшийся в живых и до смерти перепуганный молодой солдат Рындин позвал на помощь, но в этот момент его самого довольно сильно контузило, осколок выстрела гранатомета пробил каску, рванул кожу на голове - срезал клок волос. Другие осколки вспороли на нем гимнастерку, поранив мягкие ткани рук и ног, частично застряли в бронежилете. Он отключился. Пробегавшие мимо связист и сапер подхватили раненого под руки - потащили к машине...

Лишь следующим днем, после долгих переговоров с мятежниками удалось вытащить тела прапорщика и Назипова, заплатив душманам немалый выкуп...

/Эхо проклятия

Дрозд  

Капитан Дрозд прибыл домой из Афгана по замене ранней весной, когда вовсю цвели яблоневые сады. Коляну повезло, заменщик приехал на должность ротного в первых числах мая, однако к его прибытию ротного пятой роты вырастили из боевого бывалого старлея, поэтому молодого необстрелянного капитана определили заместителем начальника штаба батальона.

Дрозд меньше чем за час сдал дела, а чего там передавать: пять тетрадок, два журнала, чемодан с мобилизационными документами, ручки и карандаши, а затем как положено, прощальное застолье для управления батальона. Гуляли на дальнем посту, что был укрыт от посторонних глаз на краю горного хребта - подальше от штаба дивизии. Покутили хорошо: с салютом и фейерверком и стрельбой из БМП по живым заметавшимся мишеням в долине, подконтрольной мятежникам, а потом еще пару дней с комбатом попили у друзей-афганцев из местного ХАД. И опять салют трассерами в ночное небо и стрельба из всех видов оружия. Халявная "пайса" закончилась - праздник завершился.

Едва Коля протрезвел и очухался - помчался на БТРе закупаться в дуканы подарками и сувенирами. В полку наскоро оформил документы, получил расчет и на аэродром. Николай мчался к жене на крыльях любви, хотя эти руки-крылья были отягощены багажом: огромный коричневый чемодан "мечта оккупанта", утрамбованный под завязку барахлом, да так что еле-еле замки застегнул. Вещички вез в основном любимой жене и кое-что ребенку. Набирал по заранее указанному в письме списку: платья, джинсы, юбки, кофточки, дубленка. И еще Дрозд тащил коробку с магнитофоном "Soni", а к ней в довесок был привязан веревками большой дипломат, набитый мелкими дешевыми сувенирами.

Так как его прибытия домой ждали лишь в июне, Николай решил сделать семье приятный сюрприз и не стал сообщать из Кабула о раннем прибытии. Из военного аэропорта Тузель быстренько помчался в гражданский аэропорт Ташкента, но, увы, там его ожидало разочарование - билетов не было на неделю вперед. Однако за двойную цену удалось все же достать до Минска через Киев. Перед вылетом хорошо посидели в уютном кабаке с земляком-майором и тоже заменщиком из Кандагара. Хорошо подпив и расслабившись, Дрозд с новым знакомым уговорились свалиться женам как снег на голову - не звонить домой и не давать телеграммы - приятный сюрприз супругам.

Самолет приземлился около полуночи. Пока получил багаж, пока взял такси - уже час ночи. Коля в предвкушении долгой, жаркой романтической ночи с большим трудом купил две бутылки шампанского, конфеты, шоколад - таксист, добрая душа, помог по пути достать в закрытом ресторане с черного хода. А еще и цветочки у бабульки знакомой купили. Домчали до адреса за полтора часа. С трудом, пыхтя и потея, проклиная свою жадность до добра, подтащил к лифту багаж - силы почти покинули капитана после ресторанных посиделок с майором и долгого перелета.

В дверь звонить не стал - выдерживал сюрприз до конца. Нашарил в кармане ключи, открыл замки, тихо вошел, и с порога впал в ступор - в спальне кто-то охал и стонал под ритмичный скрип кровати.

Зажег свет в прихожей, вошёл на цыпочках в комнату.., и крылья любви мгновенно надломились. На столе вино, бокалы, фрукты, на полу разбросанные вещи, а на сбитой скомканной постели жена и любовник.

Николая вмиг пробил холодный пот, сердце защемило, в глазах потемнело, чтобы не упасть схватился за дверной косяк, шумно выдохнув, зарычал и громко выругался. Любовники вскрикнули и запахнулись в смятые простыни.

- Коля!

- Ах ты ж ё...! Ох ты ссссс...! Да, я - Коля!... А ты думала призрак?

- Ты же должен вернуться в июне?

- Неужели не рада? Не ждала, значит?...

Молодой мужик тихо сполз на пол с кровати, замотавшись в простыню, и под напряженный диалог супругов принялся лихорадочно одеваться.

- Ты кто такой?

- Я? Никто...

- Слышь, ты, никто! Пошел вон! Бегом! Считаю до трех... Два - уже было.

Парень шустро натянул трусы, схватил брюки и рубашку в руки и попытался проскользнуть в дверь, однако не получилось. Два удара по носу и ногой ниже пояса - обманутый муж слегка выместил нарастающий гнев на первой жертве.

Вышвырнув "гостя" за дверь, а следом и его туфли, Коля дал звонкую пощечину рыдающей и растерянной жене, заодно обругав ее последними словами. Выругался, выговорился и впал в ступор.

Что делать? Как жить дальше?

Небрежно отпихнув громоздкий чемодан ногой от прохода, прошел на кухню, открыл холодильник - нашел литровую банку самогона (тесть в этом деле мастер), закуску и, не разуваясь, сел за стол - лечить душевные раны.

Ленка стояла в проеме и рыдала, размазывая слезы, сопли и остатки косметики по лицу, скулила о потерянной и загубленной молодости по гарнизонам, долгой разлуке, тяжкой женской доле.

- У-у, шалава! Почему одна? Где наша дочь?

- На даче с мамой и папой...

Николай пил стопку за стопкой, угрюмо жевал сало, соленые огурцы и помидоры и в полуха слушал бабий вой.

Пить одному быстро надоело.

- Садись, зараза! Ну, что, выпей с воротившимся долгожданным мужем-героем.

Налил самогонки в стаканчики - подтолкнул один к Ленке.

- Коля, ты же знаешь, я не люблю самогон...

- Я сказал - пей!

Выпили. Помолчали. Жонка напряженно сопела и теребила поясок халатика.

Мысли путались, и Николай даже не знал, как начать разговор, и о чем вести речь.

 - Что хлюпаешь? Как будем жить дальше, шалава?

- Можно подумать ты святый! Я знаю, что у тебя было много баб! И в Афгане наверняка была походная!

- Да что ты говоришь? Но не ловила же! Может и были! Но не в собственной квартире, и тем более не в семейной кровати. И вообще, я верный муж! Я тебя искренне люблю! Любил...

- Уже разлюбил? - Ленка кинула сквозь слезы короткий хитрый взгляд. - Совсем?

Дрозд тяжело вздохнул и снова выпил. Он был крайне растерян, и не знал, что сказать и как дальше себя вести. Вроде бы надо, как полагается, неверную супругу хорошенько побить - для порядка. Как говорили в старину - поучить и проучить!

- А я так спешил, так торопился домой!..

- Мог хотя бы позвонить, что прилетел... - Всхлипнула взлохмаченная и зареванная супруга. - Встретила бы в аэропорту с цветами...

- Ты меня и так ягодками встретила...

Николай уже искренне жалел, что спьяну, по уговору с майором, случайным собутыльником, так опрометчиво поступил - устроил проклятый сюрприз. Уж лучше бы и далее оставаться в неведении супружеской измены, ведь раньше ничего не чувствовал и не подозревал, и в прошлогоднем отпуске ничего не заметил, и сердцем не почувствовал наличия любовника, как говорится: рога голову не давили...

- Конечно, мог предупредить... Кому они нужны сюрпризы...

- Эх! Я тебе так верил!

Некоторое время пили и играли в молчанку.

 Выпили по стопке, потом еще и еще, а в итоге само собой получилось, что оказались в постели. Короткий разик и усталый Николаша громко захрапел, а Ленка еще часа два ворочалась и напряженно думала.

"А действительно, как им дальше жить..."

Утром у Николая страшно болела голова с похмелья и душа была не на месте. Ленка боялась взглянуть в глаза супруга, а он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке: вроде бы надо быть мужиком и устроить грандиозный скандал с мордобоем и битьем посуды, но уж слишком любил её проклятую, да и характер был мягкий. Это в бою он был бесшабашный герой, а дома...

Николай прикурил сигарету, глубоко затянулся и пустил колечко дыма.

- Опять ты свой "Опал" куришь! Дышать нечем на кухне, - пробубнила Ленка.

- Не дыши! Что мне предложишь курить?

- Ну, хотя бы перейди на более ароматные и поднимающие дух "Космос" или "Орбиту".

Дрозд утрамбовал окурок в пепельнице, разогнал висящие клубы дыма рукой, нахмурился, собрав морщины на высоком лбу.

- Ладно, сделаю вид, что ничего не произошло, ничего и не было. Ради дочери! Ясно тебе?

- Милый! Прости! Это было случайно! В первый раз, - радостно шмыгнула носом Ленка. - И в последний! Больше не буду...

Коля опохмелился, распаковал чемодан, затем извлек из коробки магнитофон и врубил на всю громкость кассету с афганскими ветеранскими песнями, а жена до позднего вечера мерила и перемеряла обновы, затем принялась накрашиваться импортной косметикой и обнюхивать французские духи...

На некоторое время стерпелось и постепенно все вошло в свое мирное русло: веселая и милая возня с дочуркой, её воркующий голос, домашние дела, садоводство в деревеньке, старики-родители, забота о больной теще.

Коля заметно повеселел...

Отпуск закончился, капитан Дрозд прибыл к месту службы в мотострелковый полк. Командование приняло новичка настороженно и с плохо скрываемой завистью и неприязнью. Настороженно, потому что многие его предшественники, вернувшись с этой малоизвестной войны, шедшей в мирное время, довольно крепко покуролесили в гарнизоне, а с завистью и неприязнью, потому что на груди неказистого молчаливого капитана сияли ордена "Красной звезды" и медаль "За отвагу". Вот у него есть полный комплект наград, а у чувствовавших себя не меньшими героями широкоплечих и статных полковников и подполковников на могучей груди лишь юбилейные и "песочные" медальки. Обидно и досадно, однако!

Поэтому дружил Николай в полку только с такими же ветеранами-афганцами: вместе махорили и болтали в курилке, вместе выпивали по окончании служебного дня в каптерке или канцелярии.

Так как во внутренних округах должность заместителя начальника штаба батальона по штату не предполагалась, пришлось стать командиром линейной роты. Именно по службе нового командира роты командование особо не притесняло: Дрозд не выделялся, в глаза начальству не лез, не выслуживался, не прогибался, не подлизывался, не стучал на товарищей, поэтому поощрения обходили стороной - ни одной грамоты и благодарности.

И хотя Николай вернулся с войны живым и невредимым, но психически не вполне здоровым: психика за два года боев заметно расшаталась и что-то в нем еще с последнего рейда в Панджшер крепко надломилось. Да и тот домашний сюрприз первой ночи возвращения морально подкосил. Дрозда постоянно преследовали навязчивые мысли, что супруга оказывается слаба на передок и давала всем подряд, пока он воевал.

А ночами бывшему разведчику частенько снились кошмары: бои, кровь, смерть. И почему-то плен и страшные пытки. С чего бы? Ведь ничего подобного с ним не случилось!

...Через пять лет, основательно измучившись службой и сменив три гарнизона, Николай сумел воспользоваться распадом Союза и массовым сокращением армии - уволился с опостылевшей службы. Сдал быстренько дела в далеком Забайкальском гарнизоне, выслужив и получив небольшую законную пенсию и, как говорится: на свободу с чистой совестью - на вольные хлеба.

Увы, но семья окончательно распалась незадолго до увольнения из армии, молодой жене надоели скандалы, выпивки и постоянные нервные срывы супруга. Дочка Танюшка приняла сторону Елены и осталась с ней - совместная квартира в Чите после развода отошла им. Жена быстренько жилье приватизировала и продала, оставив бывшего мужа "на бобах". Николай ушел из развалившейся семьи с одним чемоданом.

Окончательно рассчитавшись с армией и семьёй, Дрозд вернулся в независимую Беларусь, в Полесье - в свою деревню, в опустевший родительский дом. Отец, старый коммунист, не выдержал перестройки, гласности и последовавшего после ГКЧП распада великой страны - умер от инсульта. А вскоре следом за ним ушла в мир иной и мать.

Порою подвыпив, Николай горько шутил, что стал в неполных тридцать шесть лет круглым сиротой.

...Небольшая родная полесская деревня стояла вдали от суетной цивилизации: вокруг одни густые леса и замшелые болота - автолавка раз в неделю, электричество с частыми перебоями из-за обрывов проводов, вода в колонке или в колодце, все удобства на улице.

Тихая, спокойная природа, чистый воздух сделали свое благотворное дело - молодой пенсионер одумался, бросил пить и взялся за ум. Конечно, в прессе и по телевидению регулярно напоминали о радиоактивном заражении местности - последствии чернобыльской катастрофы, но радиация не пахнет и на вкус не ощущается. Власти независимой республики к военной пенсии добавили какие-то копеечные льготы за жизнь в зоне, пострадавшей от поражения.

На малой родине героя-ветерана войны встретили поначалу не очень радушно: в первый же вечер на стоянке автолавки привязались какие-то молодые гопники - хотели срубить с приезжего деньжат по-легкому. Экс-разведчик не хотел "быковать", но пришлось, потому что у пьяненькой троицы в руках были дрыны и нож. Пришлось вспомнить чуть подзабытые навыки - поработать руками и ногами: самому наглому и здоровому, главарю, тому, что первым рыпнулся на разведчика с ножом, Николай сломал кисти рук и нос, а длинному бугаю, размахивавшему дрыном, выбил колено и два передних зуба, да окончательно стряхнул мозги, третьим, более визгливым и хлипким хулиганом - сломал подгнивший дощатый забор.

Участковый появился лишь на второй день: составил протокол о происшествии, снял показания, но на этом для Николая все следственные действия и закончились. Дрозду повезло, дело могло повернуться гораздо хуже - биографии покалеченных подкачали: с многочисленными отсидками за воровство, грабежи и хулиганку.

Дрозд с участковым вечером выпили первача, и пожилой милиционер посоветовал быть осторожнее с гопниками - могут выждать и позже отомстить.

- Теперь они знают твою силу - ударят в спину.

- Постараюсь встретить угрозу лицом к лицу...

Незадачливые налетчики претензий к бывшему офицеру не предъявили, подписали бумаги, мол, нечаянно упали. Отлежались в больничке, на время затаились.

Однажды после новой случайной встречи у автолавки кто-то из хулиганов косо взглянул на Николая, а тот крепко взял его за шиворот и пообещал всех добить и доломать ноги.

Кончилась их вольница в деревне! Вскоре эти шумные парни и вовсе съехали в город.

После того происшествия к Николаю приклеилось прозвище "Шериф".

Соседи потом долго шушукались за спиной, уважительно здоровались при встрече, кланялись в пояс - жить в деревне стало гораздо спокойнее.

Однако этот случайный правоохранительный подвиг через какое-то время забылся, и жизнь пошла чередом. Дрозд не раз честно признавался себе, что сельская работа не вдохновляет - руки отвыкли от тяжелого физического труда, но со временем втянулся в сельский лад и быт. Первым делом починил дом, поправил крышу на сарае и амбаре, завел коров, птиц, небольшую пасеку из шести ульев.

Радушные, благодарные односельчане как могли поддерживали молодого ветерана малоизвестной войны словом и делом. Мужики в первое время обживания часто расспрашивали ветерана, как там было, "за речкой"? Экс-разведчик больше отшучивался и отмалчивался - уклонялся от разговоров и воспоминаний, бередивших душу. И без того ночами воевал с душманами, а поговоришь с мужиками - станет еще хуже.

Вскоре подружился с Мишкой-трактористом, в прошлом механиком-водителем БМП, не однополчанин, но в Афгане служили в соседних полках одной дивизии и почти в одни годы. Вместе выпивали по праздникам, вместе вспоминали былое.

В родительском доме жизнь и быт замерли на начале семидесятых: плохо работающий телевизор "Рассвет", все еще стирающая машинка "Рига", пытающийся морозить холодильник "Саратов", скрипящая мебель из клееных и прессованных опилок. Все в доме скрипело, дребезжало, но каким-то чудом не разваливалось - раньше всё делалось прочно, хоть и ширпотреб. Чтобы не расстраиваться попусту от чернушных криминальных и политических новостей, Николай однажды выбросил старый телевизор на помойку, а вместо зомбо-ящика купил себе гитару да гармонь и начал вечерами после тяжелой работы учиться музицировать. Отдыхал душой культурно, с удовольствием: ставил на пенек полштофа да тарелку с нарезанным салом и соленьями и начинал исполнять задушевные военные песни. Споет - примет рюмашку, закусит и продолжит.

Молодая соседка-разведенка Валентина стала частенько приходить к забору послушать песни. Наслушавшись душещипательных песен, грудастая деваха начала откровенно намекать на семейную жизнь. После полугода её упорных домогательств, Коля не выдержал и смирился с неизбежным браком.

Сошлись, но пока жили не расписываясь. Валентина несколько раз намекала на совместного ребенка, но молодожен просил немного подождать - не готов. На некоторое время Дрозд почти совсем бросил пить, однако ночные военные кошмары не отпускали.

Однажды после полуночи Николай потихоньку, чтобы не разбудить супружницу, вышел во двор покурить и подышать, сел на лавку у ворот, взглянул на звезды, крепко затянулся папиросным дымом, закашлялся: грудь внезапно сильно сдавил невидимый пресс, воздуха стало не хватать, словно попал в воздушную яму - сердце тревожно завибрировало. Дрозд судорожно несколько раз хватил ртом воздух, папироска выпала из губ и подпалила штаны. Тело некоторое время удерживало равновесие, но затем Николай тихо сполз с лавки и завалился на бок - сердце отказало.

Хоронили отставника почти всей деревней: под военный оркестр, под салют - майору в запасе и ветерану войны положены такие почести. На подушечках несли ордена, боевую медаль и еще кучу юбилейных и ведомственных знаков и медалек. Бывшая жена и дочь не приехали - почему-то их соседи не оповестили.

Вакула

Конец войне - домой! Счастливые и довольные земляки-дембеля Сергей Вакула и Саня Дровчук ехали домой на Украину на перекладных, на двух поездах - на самолет билет достать не удалось даже за тройную цену. В их плацкартный вагон набилось примерно десяток танкистов, артиллеристов, пехотинцев и автомобилистов. А в соседнем вагоне ехали десантники. Бывшие бойцы сели в поезд трезвыми, но к вечеру крепко напились купленной у проводника по двойной цене водки и вдруг, выйдя покурить в тамбур, обнаружили там пьяных недругов.

Дружбы между "серыми" и "голубыми" не было никогда - наоборот, неприкрытая неприязнь и даже ненависть, потому что десантники обычно "пиратничали" и "быковали" в госпиталях и на пересылке, особенно если их было численное большинство: издевались над пехотинцами, обзывались, заставляли за себя работать. А все их превосходство над пехотой было в лучшем подборе кадров для частей - в основном в десанте служили славяне, да еще в добротной экипировке. А боевые задачи выполняли на войне одинаковые, и частенько пехота воевала не хуже, а даже лучше десантуры.

Соперники, завидев друг друга, под громкий стук колес обозвали друг друга последними словами, затем обложили матом - не полегчало, наоборот, раззадорились, раздухорились. Забились встретиться попозже - ближе к ночи.

Пехотинцы вернулись в отсек, выпили по стакану, а десантники уже тут как тут, нагло заявились в вагон клеить их молодую проводницу. Не то чтоб очень молодую, далеко за тридцать, но после пол-литра и такая для двадцатилетнего хлопца первый сорт.

- Куды прете, голубые! - Взъярился Вакула. - А ну назад! Это наша женщина.

- Точно наша! - Рявкнул конопатый, губастый танкист.  - Прочь пошли, парашютисты!

- Мазута наглеет! - Возмутился один из пришельцев в тельнике, однако десантники благоразумно ретировались обратно в тамбур перед превосходящими силами "чумазых".

- Ничо! Мы сейчас! Погодите...

Пехота, глотнув горячительного, повалила следом, наматывая на кулаки кожаные ремни с металлическими бляхами.

В тесном тамбуре началась толкотня и свалка: тех, кому доставалось бляхой по голове, товарищи оттаскивали в вагон и место пострадавших занимали свежие бойцы.

Вакула заранее заприметил самого наглого долговязого десантника, протиснулся мимо окровавленного артиллериста и со всей дури врезал промеж ног, а когда десантник согнулся пополам, крепко достал коленом в подбородок.

Драка прекратилась так же быстро, как и вспыхнула, потому что в этот момент за стеклом замелькали огни полустанка, на перроне резкой трелью засвистел милицейский свисток - рукопашники метнулись по своим вагонам.

Патруль прошел по вагонам, но все бойцы лежали на "шконках", укрывшись с головой одеялами.

- Предупреждаю! - громко рявкнул милицейский усатый старшина, - если узнаю, что кто-то хулиганит, на следующей станции всех отправлю в каталажку! Без разбора! Ишь, герои, какие! Неужели не навоевались?

Добрый дядя оказался этот старшина.

Пить продолжили, но драться больше не стали. И даже более того, на следующий день поддержали десантуру, когда на тех полезли с ножами и заточками отсидевшие и возвращающиеся в Россию зэки.

В вагон вбежал окровавленный десантник и заорал благим матом:

- Пацаны! Земели! На наших урки прут! Их человек пятнадцать.

Дембеля вновь схватили ремни и рванули на поддержку крылатой пехоты. Дружной и стремительной атакой с тылу смяли нападавших "сидельцев", потоптали сапогами, поломали ребра, промяли черепа. Особенно постарался злой как черт Дерево - вспомнил навыки, полученные в спецназе. Сашка в той рукопашной сломал пару расписанных татуировками рук и ног и перебил несколько носов.

Вышвырнув на перрон урок, дружно сели за один стол  - помирились с десантниками, тем более что бывший спецназовец Дерево тоже считался десантником и даже по статусу круче. "Голубые береты" обрадовались экс-спецназовцу, обнялись, пьяно облобызались и выпили несколько раз "мировую".

На этом крупные драки между бывшими бойцами прекратились, хотя мелкие пьяные ссоры продолжали вспыхивать и время от времени кто-то с кем-то постоянно цеплялся: то сапер хватал за грудки танкиста, то артиллерист водилу, то разведчик пехотинца, да и десантники разбирались друг с другом по разным пустякам. Предметами споров были: какой полк и какая бригада круче, и кому больше на войне досталось.

Пассажирский поезд не ехал, а буквально полз от полустанка к полустанку и кланялся каждому столбу и саксаулу. Несколько раз за окном промелькнули стада бегущих сайгаков, и снайпер Дерево вслух пожалел, что нет в руках любимой СВД. Однажды проехали мимо лениво жующих траву джейранов.

- Сколько тут дичи! - воскликнул восхищенный Дерево, крепко пихая в бок Вакулу. - Непременно надо будет приехать и поохотиться!

Пообещали друг другу встретиться через год - отправиться в казахские степи на охоту, снова выпили и тотчас забыли про уговор.

Тетка-проводница весь свой запас водки успешно реализовала солдатикам, а затем с двумя еще и переспала. Одним из них был Серега.

- Какой же ты красавчик! - похвалила Вакулу проводница, прощаясь. - Ох, и глаза у тебя б... Достанется какой-то девке головная боль!

Опухшие герои войны на станциях по очереди бегали в буфеты и рестораны за водкой, а если не удавалось найти в точках общепита, теребили проводников и начальника поезда, поэтому на четвертые сутки пути, когда подъезжали к Москве, последние рубли у всех закончились. Наскребли мелочи на чай и минералку для опохмела, немного привели себя в порядок и вывалили гурьбой на перрон.

Патруль тут как тут: ваши документы!

Предъявили.

Капитан удивленно разглядывал загорелых дембелей сержантов и солдат, на груди у которых помимо ряда армейских значков у каждого второго сверкала либо медаль "За отвагу" или "За боевые заслуги", либо сиял орден "Красной звезды". Особенно удивил его Саня Дровчук: орден и две медали, да еще две нашивки за ранения.

- Возвращаетесь из Афгана?

- Так точно! - Громко гаркнул до конца не протрезвевший Серега Красавчик. - Возвращаемся живыми, но не совсем здоровыми.

И Вакула пьяно заржал, звякнув двумя медалями, ему в этот момент было море по колено. Что может сделать этот тощий унылый капитан? На гауптвахту посадить героя?

- Вероятно, контужен и с головой не в порядке?

- Ага! - вновь ухмыльнулся Сергей. - Капитан, не приставай, отпусти нас по-хорошему. Домой чертовски хочется. Мы так устали за два года...

Капитан покосился на своих подчиненных патрульных, двух тощих молодых солдат, перевел взгляд на дружную толпу из нескольких десятков бравых дембелей. Силы явно не равны, да и смысла в задержании героических парней нет никакого.

- Хорошо! Следуйте к месту назначения! Только ведите себя прилично...

- А мы и так приличны. Мы тише воды... - заверил капитана Вакула. - Тем более, что деньги на водку кончились и скорее бы по домам.

Патруль потоптался и ушел.

Из большой компании двое москвичей уже добрались до места и сразу направились в метро, а прочие поспешили к кассам поездов дальнего следования. Дембеля купили в кассах билеты в разные направления, обменялись адресами и торопливо расстались.

Вакула добросовестно потерял все адреса в ту же минуту - засунул бумажку в карман и нашел её лишь через несколько лет за подкладкой кителя.

На перроне однополчане тепло попрощались. Бывший снайпер хмыкнул что-то неопределенное и побрел к своему поезду, отходящему от другой платформы через час.

Дальше Вакула добирался уже без особых приключений и происшествий. В кармане ни копейки, а жрать хотелось ужасно - весь сухой паек съели еще два дня назад, и в вещмешке завалялась лишь пачка галет. Однако сердобольные моложавые хохлушки, его соседки по купе, завалили столик снедью, а хмурый мужик достал из чемодана бутылку "Перцовки". Узнав, что солдатик возвращается из Афгана, соседи весь вечер расспрашивали про войну, ведь в газетах о ней ни слова. Удивлялись, охали, сочувствовали и подкармливали.

Поезд в Павлоград прибыл глубокой ночью. Мужик-попутчик, с которым вышли на темный перрон, посоветовал по городу не шляться, переждать пару часов на вокзале  - шпана может легко прирезать. Для убедительности привел в пример пару недавних случаев насилия и убийств.

- Молодежная преступность в городе разгулялась - могут позариться на твои сувениры. Оберут и даже подрежут, не посмотрят на боевые награды - даже солдата, вернувшегося с войны, не пожалеют...

Аргументы попутчика убедили, и Вакула согласился переждать: кому хочется умирать по-глупому, так и не добравшись до родного дома. Посидели до рассвета на жесткой привокзальной скамье, доели хлеб и сало мужичка, допили остатки самогона под рассказы о боях.

- Неужели они такие дикие и жестокие? - недоумевал земляк. - Запросто отрезают нашим уши? И животы вспарывают?

- И не только уши, - мрачнел Серега, вспомнив трех истерзанных бойцов с выносного поста. - Могут сварить в кипятке, ошкурить...

- Дикари!

Едва солнце коснулось серых тополей с облетевшей листвой, Вакула, распрощавшись с говорливым попутчиком, поспешил сесть в первый автобус.

Дома уже заждались, и мать с отцом все глаза проглядели в окно. И полились слезы радости, потом радостные восклицания. А затем, как положено, застолье: потянулись в дом родственники, соседи, друзья, заглянули "на огонек" знакомые. Встреча ветерана с Родиной затянулась на месяц. Выйти из пьянок-гулянок удалось лишь в середине января, после Нового года. Мать советовала учиться, чтобы выбиться в начальство, но остатки школьных знаний из Серегиной головы за два года армии окончательно улетучились.

Удалось устроиться в МТС трактористом на хорошую зарплату.

После работы пошли вечерние посиделки с дружками и податливыми девицами, а после посиделок ночные "полежалки".

Мать забеспокоилась, что сын пропадает - губит себя.

- Тебе сынок, пора жениться, а ты все шастаешь по шалавам...

- Успею, мать, не до того. Не готов!

А ночами Сереге начали сниться страшные сны: какие-то демоны, какие-то темные силы кружили, черти и ведьмы хороводы водили, скакали оборотни и вурдалаки. И все ведьмы в обличии той самой афганской матери из горного кишлака. А то вдруг возникали пронзительные глаза изнасилованной девушки. Вакула вскакивал в холодном поту с постели - заливал ночные страхи и видения новой порцией водки или крепкого самогона. Помогало плохо. Выпьешь, вроде легчало, но стоило заснуть - снова подступали видения, и что-то необъяснимое накатывало, да так, что сердце сжимало, словно металлическими клещами.

Как-то ночью Серега громко закричал, забился, тело скрутили судороги. Мать перепугалась и посоветовала пойти к доктору.

Вакула долго отнекивался, но после очередного приступа пошел по врачам. Положили на лечение в районную больницу, потом отправили в госпиталь для ветеранов. За время пребывания в серой палате, на больничной койке, самочувствие только ухудшилось: какие-то нескончаемые дикие ночные кровавые видения, полные безумной фантасмагории. Сергей продолжал вскакивать среди ночи с громкими криками - метался по палате до утра, пугая соседей. Больные начали жаловаться на буйного парня. Нервного пациента перевели в отдельный бокс, но иногда во время буйств угрюмые санитары привязывали его к кровати.

Красавчик быстро постарел и перестал выглядеть красавчиком. Вакула почувствовал, что в больничке от таблеток и закрытого пространства крыша начинает окончательно ехать. В момент прояснения попросился на выписку, мол, полегчало.

Доктор с сомнением посмотрел на пациента и спросил:

- А вы действительно чувствуете, что дело пошло на поправку?

- Конечно, мне гораздо лучше благодаря лечению, - заверил доктора Сергей.

Собрали консилиум врачей, побеседовали, приставали с расспросами, но Вакула умудрился изобразить из себя вполне здорового. Может все дело в отсутствии в это время на небе полной Луны? Почему-то в полнолуние обычно ему было гораздо хуже.

Главврач прописал покой, посоветовал больше находиться на воздухе и меньше смотреть телевизор и не читать газеты.

- И, дорогой мой, вам желательно подобрать не нервную, спокойную работу.

Семья встретила исхудавшего сына с надеждой на выздоровление. Отец с тревогой вглядывался в глаза сына, аккуратно заводил разговоры об отдыхе на природе, о поездке на Азовское море. Сергей был не против отдыха. Купили билеты на поезд и поехали с батей развеяться. Выбрали место поглуше, вблизи лиманов, подальше от туристов.

Вакула купался, загорал, много спал - полегчало еще больше. "Перебраться бы сюда, в безлюдье, к соленому морскому воздуху и свежим ветрам..." - размечтался Сергей. Отец поспрашивал у местных, приценился к жилью, что стоит прикупить хотя бы саманный домик, прикинул финансовые возможности - увы, не потянуть...

Город давил на Вакулу многолюдностью и шумом, и в голове постоянная тяжесть, поэтому мать списалась с родной сестрой, жившей на хуторе, договорилась, что племяш приедет погостить. Сергей собрал немного вещей в рюкзак и поехал продолжать развеиваться: сначала автобусом, потом на попутке, затем на лошадке, запряженной в телегу с сеном и в завершение километр пешком.

Хуторок из четырех домов, которые делила пополам проселочная дорога, затерялся среди просторных полей и лугов. Мимо протекала мутная речушка, почти ручей, на небольшом бугорке рощица из карагачей и шелковицы. Сам хутор был малолюдный, вернее сказать почти совсем безлюдный: послевоенные покосившиеся хаты, еще более покосившиеся хозяйственные пристройки. Обитаемыми были три дома: в одном жила восьмидесятилетняя родная бабушка, в другом тетка и ее муж-инвалид без руки, в третьем чужие старик со старухой. Одна покосившаяся хата пустовала - окна и двери в ней были заколочены трухлявыми досками крест-накрест.

Во время застолья по поводу приехавшего погостить героического родственника Серега спросил у тетки:

- Можно я займу пустую хату? Чья она?

Бабушка услышала вопрос и всплеснула руками:

- Внучек, да что ж у нас места мало? У меня две кровати и диван. Спи, где хочешь.

- Я беспокойный гость: храплю, кричу по ночам, вскакиваю.

Тетка Глаша схватилась за голову:

- Что же с тобой в армии сделали? Что случилось на той войне?

Серега осушил стопку и буркнул:

- Много чего. Не хочу вспоминать... Потому, чтоб вам не мешать, я лучше поживу в пустой хате, раз она никому сейчас не нужна.

Дядька покачал головой и нахмурился:

- Хата ничейная - все давно умерли. Да там, поди, и не убрано. Пылищи и грязищи много...

- Дядя Вася, я ж бывалый солдат как-никак, и к труду привычный. Знаешь, сколько я в первый год службы отдраил и помыл полов! Приберусь за завтрашний день.

...Рано утром Вакула оторвал доски от окон и дверей, зашел внутрь домишки. Огляделся. Сквозь грязные запыленные стекла солнечный свет проникал плохо. Сергей взял веник, тряпки, стряхнул паутину, плеснул воды на рамы, протер как смог. Дверь держал нараспашку для притока воздуха. Постепенно вымел пыль, промыл полы, паутину по углам обмел. Расправил спину, потянулся, в лицо пахнуло чистотой и свежестью.

Начал жить тихо - бирюком. Пару раз зашел к родственникам, пару раз они, и прекратил общение. Вероятно, родня обиделась. А Сергей рано утром с первыми лучами солнца выкурит две-три сигареты, с тыльной калитки - на дорогу и пешком до центральной усадьбы совхоза, на трактор. Отработал - домой, так же пешком и так же тылами. И в совхозе старался ни с кем не общаться. К сельским девкам не приставал, потому и местные парни не задирались и не лезли к бирюку.

В компании Вакула не нуждался: на ночь выпивал пару стопок самогона с нехитрой закусью и спать. Часа три нормального сна и вот тут начинались кошмары: все те же темные силы, все та же ведьма обличьем проклинающей афганской матери. Вскакивал, снова принимал стопку для успокоения нервов. Сон пропадал начисто, да и как спать с такой жутью в голове! Вакула садился на крылечко и курил до утра.

Красавчик совсем перестал быть красавчиком: поседел, морщины набежали на лицо, как-то вдруг постарел, осунулся.

Поработав в совхозе два месяца, Серега взял больничный и больше со двора почти не выходил, лишь раз в неделю выбредал к проезжающей мимо хутора автолавке. Покупал сигареты, спички, хлеб, всем прочим снабжали родственники: бабушка приносила яйца и молоко, тетка порой угощала салом и овощами.

Серега заметно исхудал, да так, что одежда повисла. И лицом стал совсем серый, оброс клочковатой спутанной бородой, не стригся почти полгода и зарос как леший, и уже вряд ли кто в этот момент назвал бы его Красавчиком.

Тетка Глаша однажды застала племянника сидящим на крылечке в странной задумчивости, отрешенно глядящего куда-то вдаль стеклянными глазами, окликнула, а он не ответил. Перепугалась и тихо ушла. Отправила письмо сестре в город с изложением увиденного.

Мать Вакулы приехала быстро, как смогла, но не успела.

Накануне ночью Сергей вскочил с постели весь в поту, горло что-то неуловимое сжимало - дышал с трудом. В голове словно туман, и все мысли путались, навалился необъяснимый страх. Вакула схватил со стены веревку и рванул в сарай. Пару раз пытался остановиться, вернуться в дом, но какая-то невидимая сила тянула и тянула. Крепким ударом ноги Сергей вышиб покосившуюся дверь и шагнул внутрь. Мелькнула одна из последних мыслей: "Ну, прям как в том кишлаке на прочесывании..."

Утром тетя Глаша принесла молока, а племянника в доме нет, и дверь в сарай выбита. Осторожно заглянула в проем и в ужасе заголосила - Вакула покачивался в петле на сквозняке, а его всклоченные седые волосы шевелились...

Похоронили Серегу на третий день, после отпевания на сельском кладбище, тихо и скромно, без оркестров и салютов. Пришли только ближайшие родственники.

Дерево

Расставшись с Вакулой в Москве на перроне Киевского вокзала, Дровчук опохмелился в ближайшей пивной, потратив последние деньги на дорогу. Последние полтора суток Сашка добирался до родной Горловки в душном плацкарте и всю дорогу непонятно на что злился. Раздражали бывшего солдата все: грудастая говорливая баба, шумная молодуха, мужичонка в драной застиранной майке, крикливые дети, шумно и суетливо бегающие по вагону. И хотя денег в карманах ни копейки не было, вечером он все-таки крепко надрался - угостил тот самый мужик в майке. А его шумная сердобольная жена подкладывала вареную картошку, большие куски колбасы да шматы сала и все причитала:

- Кушай, солдатик! Намучился, касатик? Эх! Бедняга...

Рядом на полке, прижавшись жарким плечом, сидела впечатлительная молодуха. Дерево был немногословен, но, как бы между прочим, рассказал пару жутких боевых эпизодов - грудастая соседка аж зарыдала от жалости, а затем ночью страстно отдалась в туалете, и позже, после полуночи, повторно на верхней полке.

В итоге Сашка добрался до дома, не голодая и пресытившийся наслаждениями - без происшествий.

 Родные встретили с радостью и надеждой - а вдруг сынок после службы возьмется за ум. Но то что в их понятии было умом, в его глазах - глупостью. Дерево попил месяц с дружками и пошел устраиваться на работу в ЖЭК, однако вкалывать за гроши не хотелось. Но что бы такое придумать для жизни денежное и не тяжелое? В первый месяц буквально голову изломал! Однажды собутыльники предложили ломануть магазин в поселке: дело верное, охрана отсутствует, сигнализации тоже нет, дверь хоть толстая, но трухлявая, замки еле живые.

Почему бы и не попробовать? Согласился, тем более что денег нет и веселиться не на что. Но вся затея сразу пошла наперекосяк. Замок оказался не один, а помимо навесного "амбарного" еще и внутренний, и за деревянной трухлявой дверью оказалась вторая дверь - металлическая. И назло, как позже выяснилось, накануне в магазине установили сигнализацию - времена наступали неспокойные, бандитские. Торгаши, гады, подстраховались. Милиция приехала, когда Дерево пытался вскрыть кассу, а напарник укладывал в вещевые мешки водку и консервы.

Учитывая былые боевые заслуги, судья присудил всего четыре года - прочие подельники получили больше.

Сидел спокойно, урки не прессовали, наоборот, даже уважали за ветеранство, хотя и подшучивали над его полным "непрофессионализмом".

В колонии Саня получил много новых навыков и знаний, сошелся с толковыми и авторитетными людьми, которые, узнав про службу снайпером в Афгане, заинтересовались и пообещали хорошую работу с достойной оплатой.

Через два года вышел на свободу с чистой совестью по УДО.

Домой не вернулся - отправился в большой город, где много работы и веселья. В те годы "донецкие" гремели на всю их "Незалежную", независимую страну. Пока он сидел, Советский Союз развалился, и Украина стала отдельным государством. Пришел по указанному адресу к людям. И в "малине" приняли как родного. Отдохнул: попил, поел, расслабился с девками, безуспешно поиграл в казино и быстро остался с пустыми карманами.

Вскоре хлопцы предложили дело: требовалось вальнуть какого-то зарвавшегося барыгу-"цеховика". Дело не простое: у мишени была неплохая охрана из шести "быков" - просто так близко не подойти. Высказал свои требования, и заказчик подогнал аванс, а также СВД и два магазина патронов, раздолбанную машину. С винтовкой вновь почувствовал себя на войне, в Афгане.

Настроился - главное, мысленно представить, что против тебя настоящий враг. Осмотрелся, выбрал позицию на крыше соседнего дома, подготовил пути отхода - пожарная лестница и переход на следующую крышу. Двор довольно безлюдный, в противоположном конце двора детская площадка, где скучали пара бабулек и мамаша с коляской. Залег на позиции.

Через час колонна из трех машин приехала - точно по графику. Из "Мерседеса" выплыл коренастый пузатый мужичок в малиновом пиджаке, вокруг толпа "качков" в ярко-зеленых костюмах, крутящих головами во все стороны. Дровчук взял на прицел "мишень" и плавно нажал на курок, а потом произвел контрольный выстрел по уже лежащему телу. Телохранители принялись палить по подвальным окнам и крышам. Пришел азарт - грохнул еще троих. Бросил ствол и ушел, хотя мог завалить всех.

 Понравилось, работа как в тире!

Спокойно ушел от погони, которой в принципе особо и не было. Заказчик расплатился сполна, и они остались довольны друг другом. Пацаны из группировки приняли в свой круг, но Дерево не хотел участвовать в бандитских разборках и трясти барыг, гораздо интереснее выполнять непыльную работу снайпера.

Через пару месяцев следующий заказ, и вновь выполнил его успешно. Затем еще и еще. Однажды едва не спалился - телохранители вычислили точку и обстреляли из автоматов. Повезло, лишь чуть зацепило пулей по ребрам. Но с тех пор стал осторожнее и злее, а ненужные задор и азарт пропали.

Через год Дерево сбился со счета, скольких людей пришлось устранить. Совесть не мучила, чаще всего "мишени", так или иначе, были законченные мерзавцы.

Случайно вышло так, что вновь отсидел еще пару лет.Напился и дал в ресторане в морду какому-то хмырю - сломал челюсть. А на кармане было немного дури. Освободился, думал сразу вернуться к прежнему ремеслу, однако в этот раз на него вышли ребята из местного СБУ и предложили ту же работу, но с иными целями и задачами: валить политических противников власти. Дело государственной важности!

Работа понравилась: стреляй сколько хочешь и тебе за это никакого наказания, и даже наоборот, оплата и поощрение. И государственная защита! Дерево еще более основательно взялся за любимое дело - самое главное верить в то, что ты занят тем, чем нужно.

А потом наступили революционные перемены - очередной Майдан. И Дровчук сразу же, как ценный специалист, получил срочное задание: прибыть в столицу самостийной, взять в камере хранения на вокзале камуфляж, оружие, радиостанцию и ждать дальнейших указаний.

Курирующий Саню товарищ в "штатском" перевел крупный аванс на банковскую карту и пообещал через неделю остаток. Обещанная сумма была такая крупная, что потом можно было завязывать с работой. Руководитель указал точку "лежки" и сектор обстрела и исчез. Внизу бесновался народ, молодежь жгла покрышки, швыряли булыжники и кирпичи. В ответ служивые кидали дымовые шашки и гранаты, постреливали в воздух. Было даже интересно смотреть, как в кино. Весело!

Кинокомедия кончилась быстро: получив сигнал куратора, Дерево взялся за дело, но в воздух не стрелял - только на поражение. Выстрел, второй, третий, к концу дня на его счету был уже десяток убитых и раненых. Для придания обоюдной злости пальнул и в строй вояк - завалил троих.

К следующему утру получил указание сворачиваться и скрываться. Предупредительный сигнал пришел вовремя, еле успел ноги унести!

Кураторы сразу куда-то пропали и на звонки и СМС не отмечали, исчезли вместе с обещанными деньгами - большую часть суммы за работу безопасники так и не перевели. На то, что заработал на Крещатике, пил пару месяцев, укрывшись на даче - заливал совесть водкой. Запой закончился в середине мая после Дня Победы. Очухался и посмотрел по телевизору передачу российского телевидения, в которой истеричная дамочка поведала о распятом на заборе бандеро-фашистами мальчонке. Решил, что надо мстить фашистам. Вот они, новые душманы!

Достал из заветного схрона СВД и прибыл на базу добровольцев в Горловку. Записался в батальон и опять взялся за привычное дело - метко поражать противника. Вскоре счет пораженных целей превысил полсотни. Однако рядовым снайпером в силу возраста и былых военных заслуг пробыл недолго: сначала назначили командиром взвода, затем после ранения - командиром роты, а после гибели комбата - командиром добровольческого батальона. И тут, после победы над "киборгами" в Донецком аэропорту, удача вдруг отвернулась от Дерева - видимо, примелькался разведке противника.

Группа ехала на реализацию разведданных - обобрать коммерсанта, и командирская бронемашина подорвалась на фугасе: водитель и охранник погибли, а сам Саня, взводный и второй охранник получили тяжелые ранения. Руку сильно изувечило, левый глаз ослеп, а правый потерял половину зрения. В снайперы Дерево больше не годился - лишился ремесла. Очухался, отлежался и снова в батальон. Однако Сашке опять не повезло: во время атаки наступил на противопехотную мину - левая ступня так и осталась на поле боя и позвоночник сильно пострадал.

И тут Александр решил, что раз удача отвернулась, то и с войной явно пора завязывать, тем более что за время боев кое-какой капиталец он сумел сколотить, понемногу переводя суммы частями в ближнее зарубежье. Решил угомониться и завязать с приключениями, тем более здоровье уже не то. Дровчук тайком прикупил домик в Крыму, поближе к морю, и перебрался доживать...

Вскоре к домику прибилась хлопотливая бездетная дородная вдовушка - сразу три в одном: кухарка, домработница и лежалка. Стали жить вместе.

"- Хороший дом, добрая женщина, - как говорил один басмач, - что еще надо, чтобы встретить старость?". Зажил размеренно и спокойно. Много гулял по окрестностям, по утрам и вечерам купался в море. Но однажды во время утреннего купания погода внезапно резко испортилась: небо потемнело от набежавших туч, задул ветер и поднял волны. Сердце у Сашки вдруг так защемило, что он никак не мог продышаться. Отплевываясь от соленой воды, Дерево барахтался примерно полчаса вблизи берега, боролся за жизнь из последних сил, но выплыть так и не смог. Он громко, из последних сил, матюкнулся, набежавшая мощная волна накрыла его и больше седая голова Сашки на поверхности не появилась.

Разбухшее, посиневшее и покалеченное о камни тело Дровчука волны выбросили на берег лишь на вторые сутки, где среди камней его и нашли случайные отдыхающие.

Большой Папа

Верзила Колян Гостюхин вернулся с войны живым и здоровым, хотя все два года Большой Папа воевал смело и бесшабашно. За два года ему довелось поучаствовать в более сорока рейдах, и примерно столько же выходов на засады. Пару раз на прочесывании кишлаков Папу зацепило осколками по рукам и ногам, но не сильно, а вот контузило довольно крепко - месяц провалялся в Кабульском госпитале и в результате к дембелю он заслуженно получил орден и медали. Чудо-богатырь - настоящий, а не тыловой герой!

А затем Николай довольно случайно добрался до дома невредимым, потому что, едва оказавшись на гражданке, повел себя крайне легкомысленно. Сойдя с трапа "дембельского" самолета, вместе дружком Фиксой они сразу рванули в центр Ташкента на поиски водки. Но в этот год вовсю развернулась борьба с пьянством, поэтому найти горячительные напитки оказалось не так просто. Однако добрый узбек-таксист помог - привез к точке, где с заднего хода им продали по тройной цене десяток бутылок.

Неподалеку нашли трех потасканных шмар, забурились в какую-то общагу и начались кутеж и оргия. Через неделю, когда последний рубль потратили, и оказалось, что праздник закончился, а они тут больше не нужны, - пришла пора отчаливать домой в Сибирь. Хорошо проездные не пропили и не потеряли. Приобрели дешевые билеты в плацкартный вагон и поехали. Тихоходный пассажирский поезд двигался неспешно, тормозил у каждого саксаула, и эти частые и длительные остановки на пустой желудок жестоко выматывали парней.

Фикса не выдержал пытки голодом - взвыл первым.

- Что за жизнь! Почему страна неласково встречает своих героев?

Соседи отвернулись от двух испитых бойцов, но одна дотошная встряла:

- И какие вы герои? Солдатня пропитая! Забулдыги какие-то...

Длинноногий Папа психанул, взметнулся во весь рост и стянул с третьей полки дембельские кителя, и нацепил свой поверх выцветшей майки. На груди сверкнула "Красная звезда" и медали "За отвагу", два ряда значков; и у Фиксы было тоже чем покрасоваться, - помимо медали "За отвагу" еще и  "Воинская доблесть".

- Пацаны, вы где боевые награды купили? - ухмыльнулся лысый мужик в тренировочном костюме. - Незаконное ношение наград уголовно наказуемо! Совсем распустились современные дембеля - ничего святого за душой...

Фикса сверкнул зубом и зло выругался:

- Папаша! У меня боевое ранение и у Коляна два. Это у нас на груди еще не все - моя "Звезда" где-то на пути из Москвы в военкомат добирается.

- О чем вы, сыночки? - удивилась соседка. - Какие ранения?

- Афган, тетя, Афган...

- А говорили там никакой войны нет, сады сажают да дороги ремонтируют, - опешил недоверчивый попутчик.

- А такие сады видал? - задрал майку Фикса, показывая осколочный шрам на груди. - У контуженного Коляна их два...

Народ сразу подобрел, попутчики уставили стол закусками, а лысый вытащил из сумки початую бутылку портвейна.

 - Опохмелитесь, ребята. Извините, другого ничего...

В "отсеке" сразу воцарилась доброта и радушие. До самого Бийска  тетки их регулярно подкармливали и баловали чаем.

Фикса сошел с поезда первым - утром, а Папа к вечеру. Земляки душевно расстались на перроне, крепко обнялись и пообещали друг другу встретиться на следующий год.

...Вот и родной, прокопченный угольной пылью и сажей Прокопьевск. Семья уже и не чаяла дождаться сыночка Коленьку. Большой Папа ввалился в родной дом в шахтерской слободке крепко пьяным - дружки перехватили у магазина и помогли отметить приезд. Колян так набрался с приятелями, по-шахтерски, что повезло дойти ногами до крыльца и не упасть в сугроб, а то б замерз на крепком морозе.

Мама заохала, заплакала, захлопотала, собирая угощение на стол. А смысл? Сын пьян в стельку. Торжество пришлось отложить. Батя крепко скрутил Николеньку, чтоб не буянил, и уложил спать на диван. Но на утро дал сыну для вразумления хорошенько в ухо.

Большой Папа обиделся и ушел к подружкам: сначала к одной, потом к другой, затем к третьей - парень видный, нарасхват. И пошло, поехало - гулянки с утра до глубокой ночи. А по ночам снились кошмары - водка не брала.

Друг Сеня, который на полгода раньше дембельнулся из Кундуза, предложил ширнуться - расслабиться и успокоить нервишки.

- Чего? - опешил Папа. - Герыч?

- Можно подумать ты никогда не пробовал. Или ты в Афгане не был?

- Пробовал, но в основном мы чарз курили. По тяжелой дури я не спец, боязливо. Видел не раз, как народ на постах дорожных подсаживался на дурь и доходил до края.

- Ну, как знаешь, можем и курнуть, - согласился Сеня. - Но если что, обращайся.

Покурили, выпили - расслабились. Начали регулярно так отдыхать.

Два месяца Коля валял дурака, а потом мать и отец насели - берись за ум. Пошел устраиваться на шахту.

Работать под землей не особо хотелось, а на поверхности платили мало. И тут дружок Сеня позвал на дело:

- Слух прошел, в город курьеры должны партию дури привести - можем экспроприировать...

- Какие ты умные слова знаешь...

- А то! Не лаптем щи хлебаем!

- С голыми руками на бандитов?

- У меня есть два обреза: винтовки и ружья - должно хватить для дела. Встретим в подъезде, шмальнем в упор  - товар поделим.

- Попробовать можно, - согласился Большой Папа, - в засаде сидеть не впервой.

Однако налет не вполне удался - огневой мощи обрезов не хватило, у курьеров оказались два пистолета и автомат. Сеню в перестрелке сразу завалили, а за Коляном бандиты довольно долго бегали, но он сумел, отстреливаясь, уйти чердаками - не зря бывалый разведчик. Большой Папа еще в подъезде в ответ за Сеню сумел зацепить одного и даже захватить пистолет.

Сделав круг по дворам, он залег в кустах и проследил, куда ушли курьеры. Замаскировался в кустах на выходе из их "малины". Вскоре бандиты вышли на улицу, закурили под фонарем, начали о чем-то спорить, тут Папа прицельно выстрелил с двух рук из обреза и пистолета: одного сразу в голову, потом второго в грудь, а раненый в первой перестрелке сумел уйти.

Папа, довольный собой, забрал сумку и дал ходу.

С деньгами жить стало гораздо веселее: рестораны, девочки, дружки. Со временем обзавелся новыми ценными знакомствами и постепенно втянулся в дела района: начал хулиганить, крышевать, бандитствовать. В городе в это время сколотилась группировка ветеранов-афганцев, которые взяли под контроль несколько ремонтных мастерских и торговых точек. Примкнул к ним.

 Но все хорошее быстро заканчивается. На одной из "стрелок" ветераны на потрепанной жизнью "Тойоте" попали в засаду, и половину дружков-приятелей завалили урки-конкуренты.

Опять похороны, поминки, ответная засада в отместку.

Мать завыла, мол, скоро и тебя, дурака, так же хоронить придется. Большой Папа задумался, надолго ли хватит здоровья и удачи? Не бессмертный же: жизнь одна, а в могилу лечь он не спешил. И тут наудачу объявились родственники из Германии - мать по бабке была немка из Поволжья, и ее в детстве, во время войны, сослали в Западную Сибирь на шахты, а как наступила демократия, пал "железный занавес", дальняя родня позвала на родину предков - в Фатерлянд.

Отец, как природный русак, обложил мамашу матом, обозвал фашисткой недобитой, и заявил, что он из России шагу не сделает. Пошли ругань и скандалы, порою с драками.

Мать не выдержала, развелась с отцом, оформила документы и перебралась в Германию, в Гамбург.

Патриот Колян тоже отказался эмигрировать: "Как же можно ехать жить к буржуям-империалистам, когда я недавно кровь в Афгане проливал за мировой социализм!?"

Мамаша пожила в доме у родни полгода, заскучала по непутевому сыночку и принялась названивать по телефону и бомбардировать письмами. А тут как раз очередные бандитские разборки завершились полной неудачей и в городе их группировку ветеранов крепко потеснили спортсмены-отморозки - на Большого Папу началась настоящая охота.

Николай спросил совета у отца, но тот лишь ухмыльнулся и послал куда подальше - к фашистам-родственникам.

- еги гаденыш, спасай свою немецкую шкуру!..

Коля дал бате в ухо, напился, и все-таки решил скрыться подальше от дружков и недругов. На оставшиеся деньги оформил необходимые документы, купил билеты на самолет и улетел.

В Германии, по совету друзей, Большой Папа оформил инвалидность по былым армейским травмам и ранениям, приплюсовал в боевые и бандитские ранения, сел на пособие - "социал". От безделья заскучал, вернулся к "травке", а затем начал нюхать кокаин. Гамбург - город портовый, это добро, вернее сказать - зелье, или дурь, достать не проблема, и опять нашлись друзья по интересам: однажды в гаштете случайно встретил двух таких же, как и сам, ветеранов афганской войны.

Назвались, побратались: Питер-десантник и Пауль-сапер, по новому, на немецкий лад. На самом деле парни из Казахстана и Киргизии: Петя и Паша. После пива и шнапса захотелось расслабиться, нашли дилера - пуштун из Пакистана продал дозу завезенного из Афгана героина. Первым укололся Колян - его почти сразу и скрючило. Какая-то черная тень мелькнула перед глазами и костлявая клешня схватилась за горло. Вторым ширнулся Питер и тоже захрипел. А Пашка-сапер, помня, что настоящий сапер ошибается только раз, увидев, что с дружками что-то не то, всполошился. Вызвал скорую помощь, но пока парней, корчащихся в страшных муках, довезли до больнички, было уже поздно. Богатырь Гостюхин тяжело хрипел, зеленая пена вытекала изо рта, а перед его глазами стоял горный кишлак и зареванная девчонка. Весельчака и балагура, так и не повзрослевшего Большого Папы, не стало...

Фикса

Расставшись на перроне с Большим Папой и окончательно протрезвев, Фикса поспешил в свое глухое село к матери, которую он нежно любил. До села путь был не близкий - три часа трясся на старом пригородном автобусе до развилки дорог, а потом час попуткой.

Пару дней Василий не выходил из дома: ночью спал, а днем почти не вылезал из-за стола. А мама хлопотала вокруг сыночка: то борщ, то картошка с мясом, то шаньги, то чай с вареньем. Из спиртного мама побаловала лишь некрепкими наливками.

Затем возвратившийся солдат сходил в родную школу  - по просьбе директора выступил перед пионерами и комсомольцами. Постепенно начали посещать мысли о работе, но пока не конкретные, однако ход его дальнейшей жизни определил участковый.  

Однажды вечером в дверь кто-то настойчиво постучал. Отворил - на пороге участковый. С чего бы это? Вроде набедокурить еще не успел.

- Привет, Василий! Наслышан, что герой вернулся домой с войны, а к старым друзьям носа не кажет.

- Так уж и друзьям?

- А ты разве в армии был на плохом счету? С чего от дружбы с милицией стал отказываться?

До службы в армии Васька регулярно участвовал в "Народной дружине" - зарабатывал отгулы к отпуску и делал вид, что сознательно и активно помогал в наведении порядка этому добрейшему дядьке Иванычу - дальнему родственнику.

Троюродный дядя крепко обнял солдата, оглядел с ног до головы, окинул взглядом парадный китель с наградами, висевший на вешалке.

- Молодец, племяш! Действительно, правду говорят люди: настоящий герой!

- Это еще не все - жду, когда орден меня найдет. Надо бы в военкомат заглянуть, может он уже там.

- Ты какие планы на жизнь держишь? Учиться? Работать?

- Мыслей в голове много. Да хоть бы и в органах поработать, как ты. Но я хочу и учиться. Честно говоря, я еще в Афгане начал готовить себе базу для карьеры: помимо наград - кандидатом в партию успел вступить...

Участковый искренне восхитился:

- Да ты, паря, с головой дружишь, явно карьеру сделаешь! Молодец. Ладно, закончишь отдыхать - загляни в оперативный пункт - покумекаем, что да как.

Так Зорянов по совету родственника начал служебную карьеру. Со своей героической биографией в милицию устроился без проблем: получил форму, оружие, комнату в общежитии. Вначале службы пришлось полгода побродить по улицам патрульным сержантом, а затем учеба в школе милиции - служба оперативником в глухом горном райцентре. Не раз рисковал жизнью - брал в одиночку вооруженных бандитов и был у руководства на хорошем счету. Риск нравился - чувствовал себя почти как на войне.

Однажды пришла ориентировка на вооруженного налетчика, взглянул и изумился - на фото наглая рожа Гостюхина - Большой Папа...

Расстроился и неделю пил в кабинете. От огорчения опрометчиво отправился вдвоем с напарником в деревню брать пьяную банду отморозков: одного дебошира ранил, второго завалил наповал, а еще двоих повязали. Но это была дурость милицейской молодости.

С Большим Папой, как они тогда при расставании уславливались, так и не встретились, не пересеклись их пути-дороги...

Вскоре Василий женился, остепенился, отрастил живот и рано полысел. С женой жили хорошо - вырастили троих детей. Служить старался честно, стараясь замолить грехи молодости во время службы, потому что совесть часто напоминала, и перед глазами нет-нет да и всплывал эпизод с девушкой в горном кишлаке.

Построил большой новый дом, потом схоронил мать. Постепенно Фикса дослужился до майора, пройдя все служебные ступени - стал начальником районного уголовного розыска. Однако больше никто и не мог подумать назвать его Фиксой - Василий вставил хорошие зубы. Время шло, страна менялась, менялись и органы правопорядка, и не в лучшую сторону: в новую систему полиции он как-то не вписался - не сумел крышевать торгашей, да и брать взятки не научился. И молодые "волки" стали активно выдавливать - подросла новая полицейская поросль, поэтому едва Василий Макарыч дотянул до пятидесяти, сразу написал рапорт об увольнении.

Получил полный расчет, заказал банкет в ресторане и погуляли с друзьями на славу, от души. И так Василию стало хорошо, что даже сердце свое услышал - застучало в груди, словно молот. С чего бы? Никогда такого не было и вдруг.

Решил поправить здоровье с утра пораньше: налил стакан водки, а выпить не успел. В глазах почернело, горло сдавило, схватился за сердце, и несчастного Василия окутала какая-то сгустившаяся вдруг тьма, и он упал без чувств возле стола...

Майор Лещук

 Отслужив два года и, как смог, добросовестно отвоевав, майор Лещук прилетел на военно-транспортном "Ил-76" в Ташкент. После прохождения паспортного контроля и таможенного досмотра сразу за КПП военного аэропорта поймал частника.

Водитель-узбек был учтив и подобострастен. Помог погрузить два чемодана в багажник, порывался поднести дипломат.

- Отстань! Сам справлюсь, - буркнул надменный майор.

- Попутчика возьмем?

- Если только быстро - я в аэропорт спешу.

Павел Иванович сел по-хозяйски на переднее сиденье, толстый узбек-попутчик позади.

Едва выехали на большую дорогу, как водила свернул в проулок.

- Ты куда едешь, иноверец? - только и успел рявкнуть майор и тут же захрипел сдавленным горлом - попутчик сзади умело накинул удавку и затянул.

 Труп Лещука даже не нашли - без вести пропал, как и несколько десятков таких же, как он, офицеров и прапорщиков, заменщиков и отпускников, ограбленных и убитых местными бандитами.

 Старшина Хмыков

 Старшина Хмыков вернулся в Ленинград в первых числах ноября, как раз на празднование годовщины Октябрьской революции. Повезло, что в Ташкенте с другими дембелями надолго не зацепился, сразу немного доплатил в кассе к своему железнодорожному проездному и купил билет на самолет. А раз деньги потратить с товарищами на пьянках не успел, то и на счету сумел сохранить немалую для демобилизованного сумму.

Промозглый и хмурый город трех революций и победившего пролетариата встретил героя войны блевотиной: в автобусе наблевано, в метро наблевано, на улице наблевано.

"Однако рабочий класс крепко и широко гуляет!" - ругнулся старшина запаса, нечаянно наступив в очередную "кашу".

 Юрка ввалился в комнату в общаге к старшей сестре с шампанским и подарками из дукана: люрекс, джинсовая юбка, кофточка, набор косметики. Ольга долго визжала от счастья и хвасталась по телефону подружкам. Праздновали неделю: сводил сестру и ее лучшую подругу в ресторан на Невском - сам впервые побывал в подобном заведении. Юрка сразу понял, что это разорительно - сто пятьдесят рублей "как с куста" за вечер, и далее кутили в комнате в общаге.

Вскоре комендант намекнул, что родственнику пора покинуть ведомственное семейное общежитие.

Большой город, большие соблазны. Хмыков каждый день менял девушек, водил их на дискотеки и в кафе-мороженое. Почти тысяча дембельских рублей, заработанных за два года на должности заместителя командира взвода, кончились быстро. Пошёл устраиваться на работу  - вернее, восстанавливаться на родную фабрику. Без проблем восстановился в родном цеху и поселился в общаге, знакомой еще до армейской службы. Без раскачки начал работать, план перевыполнять - дело привычное и руки дело не забыли. Вскоре в комитете комсомола узнали о его боевых наградах, а тут его догнала высокая награда - орден Ленина.

Орден вручали в штабе округа в торжественной обстановке - лично командующий округом. Журналисты прописали о Юркиных подвигах в фабричной многотиражке, и вскоре портрет героя оказался на Доске почета. Через месяц в городской газете "Смена" вышла статья на всю полосу с большим портретом, затем последовало интервью на радио, на телевидении. Рабочие в курилке тихо посмеивались - глядите-ка, наша звезда экрана идет... И каждый норовил выпить с героем войны, поговорить за жизнь. Выпить, потом опохмелиться, потом рюмку в обед...

Через год Хмыков женился на симпатичной девушке Ирине, только пришедшей в цех после ПТУ, и по совету старших товарищей встал в очередь на жилье - в профкоме пообещали выделить лет через десять-пятнадцать.

- Мне сейчас надо, а не через десять лет! Жена скоро родит...

Начальник цеха предложил:

- А ты в Новгород переезжай, поработай в нашем филиале. Там и квартиру быстро получишь.

Пришлось согласиться на "ссылку" в провинцию.

Юрка год ударно поработал в Новгороде бригадиром, по вечерам патрулировал улицы в "Добровольной народной дружине", посещал комсомольские собрания - изображал активность и выступил пару раз на темы международного положения. Вскоре председатель завкома в торжественной обстановке вручил ключи от просторной "двушки", которую Хмыков, вернувшись с женой и сыном в Ленинград, в свой родной цех, позже обменял на маленькую однокомнатную.

Окончание командировки и обмен квартиры крепко обмыли в цеху. Потом еще, еще и еще...

Парни из Союза афганцев попросили заслуженного орденоносца войти в Совет - для солидности. Мол, "а кому еще как не тебе - вся грудь в "железе"!" А за проводимую общественную работу председатель Совета пообещал улучшение жилищных условий. Почему бы и нет?

С этого момента Юрка начал вечерами и в выходные пропадать в Совете и в делах организации: то надо помочь дружественному бизнесмену, то поучаствовать в наезде на соперников. После заседаний Совета ветеранов, как водится, - вечеринка с водочкой.

Несколько ребят создали группировку: крышевали точки, решали дела, отстреливали уголовных конкурентов. Хмыков не был ни при каких бандитских делах, он требовался Союзу ветеранов чистым и незапятнанным, как витрина, как знамя - ходить по кабинетам чиновников и добиваться льгот.

Минуло уже десять лет, как бывший бравый старшина Юрий Хмыков уволился из вооруженных сил, а он все никак не мог переломить себя, и продолжал быть бойцом-дембелем. И все годы что-то непонятное изнутри постоянно глодало и мучило Юрия: то сердце внезапно защемит, то странные грустные думы набегут, то мрачные воспоминания нахлынут. Давно прошедшая война не переставала сниться - солидный вроде бы должен быть мужик, а жил былой службой и тяжелыми кровавыми боями.

Ветеранская организация с квартирой не подвела, и через два года Совет пробил десять квартир инвалидам войны, среди них была "трешка" для Хмыкова. Пришлось срочно оформить инвалидность. Однако инвалидность инвалидности рознь: у кого-то нет ноги, у кого-то руки, тяжелые контузии. А кто-то просто косил на голову или на болезни внутренних органов. В это время у Юрки сильно разболелись желудок и печень, вдобавок начала пошаливать поджелудочная. И с головой тоже было не в порядке, словно какие-то невидимые тиски постоянно сжимали мозг.

Инвалидность действительно позволила получить жилье без проблем вне очереди по ветеранской квоте. Зажили с Иркой немного лучше - просторнее, однако пришлось посуетиться доставать мебель и бытовую технику. Эпоха дефицита закончилась, однако наступила эпоха другого дефицита - дефицита денег. А когда нет денег - пропадает согласие в семье. Жена ежедневно зудила, что Юрка неудачник: у одного соседа крутая машина, у другого не только машина, но и загородный дом, а у третьего высокооплачиваемая работа и вилла в Испании.

- А чего ты в жизни добился? Вечный солдатик в душе? Работяга с небольшой зарплатой? Только и делаю, что выкраиваю деньги от получки до получки. Ты даже жене шубу купить не способен! Сын катается на старом велосипеде! Вообще ни на что не способен!

- Найди другого - денежного! - буркнул Юрка, не подумавши, - заведи себе бизнесмена...

И забухал на неделю.

Поссорились с битьем посуды и не разговаривали примерно месяц. Спать стали врозь, общаться тоже реже. Ирка возьми да и прими его крик души о любовнике к сведению  - всерьез.

Примерно через год Юрка лег на ежегодный осмотр в госпиталь для ветеранов - прокапать лекарства для профилактики, почистить организм. Две недели лечился - чертовски наскучило, и отпросился у заведующего отделением домой на побывку. Домой не позвонил, не оповестил - приятный сюрприз семье. Однако сюрприз оказался совсем не приятным. Открыл дверь, тихо вошел в квартиру  - какой-то подозрительный шум: стоны, всхлипы. Вошел в спальню, а там секс в полный рост...

И тут у него открылись глаза: как оказалось, Ирка ему давно изменяла с богатым соседом, у которого и тачка, и загородный дом, и яхта.

Юрка в состоянии аффекта с ходу сломал челюсть и два ребра любовнику, и хорошенько накостылял неверной жене. А та, рыдая в телефонную трубку, вызвала "стражей порядка", но пока патруль заявился, Юрка уже вернулся в госпитальную палату, словно её и не покидал.

Хахаль-сосед, понимая, что у самого рыльце в пушку, и перед Хмыковым ему было по-мужски неудобно, заявление писать не стал, но в итоге Ирину все же окончательно увел из семьи. Когда Юрка через месяц вернулся домой, на столе лежало заявление о разводе. Прочитал текст, руки затряслись, в глазах потемнело, дыхание перехватило, ноги не удержали. И сразу же загремел обратно в госпиталь, только в другое отделение, в кардиологию. Выписался в очередной раз из больнички через месяц, а по документам они уже разведены.

 Психанул, и опять крепко запил, да ладно бы в компании, горе заливал в одиночку, в горькую - неудобно было признаться друзьям, что его бросили. Год хорошенько попил и снова свалился - инсульт. Практически обезножел и слег.

В результате развода жилье они с Иркой поделили, и Хмыков оказался в крошечной однокомнатной квартирке и совсем один - даже сын перестал общаться.

Через пять лет с трудом научился передвигаться по комнате на костылях или в ручной коляске. Жил несколько лет бобылем никому не нужным: жены нет, сын появлялся только когда были нужны деньги на что-нибудь дорогостоящее.

И пить не перестал - собутыльники в подъезде быстро нашлись. Через несколько лет он тихо скончался во сне в пятьдесят лет...

На похороны из боевых друзей приехал только Ваня-Молдаван, прочие друзья-однополчане к этому времени либо потерялись в большой стране, либо уже тоже умерли...

 

Молдаван

После службы сержант Иван Крецу на постоянное место жительства в родную Молдавию не вернулся, как родители и братья его ни уговаривали. Лишь заехал на побывку, на месяц погостить: выпил бочонок домашнего вина, ящик коньяка, съел головку козьего сыра и поспешил в столицу России.

Подвыпивший батя долго возмущался в аэропорту:

- Кому я дом и виноградник оставлю? У братьев свои новые отстроенные дома и полный лад. А отчий дом будет брошен, когда умру? Здоровье у нас с матерью слабеет - с трудом тянем хозяйство. Дом я тебе завещал...

- Папа, а как же работа в Москве? Меня там и невеста ждет! Два года верность хранила...

- Вези ее сюда!

- В село? Она родилась и выросла в Москве...

- Эх, сынок, пропадешь ты в большом городе! Учти, мы с матерью тебя всегда ждем.

Первые десять лет Крецу добросовестно вкалывал в крупном СМУ, монтируя сантехнику в новостройках. Уже через три года заработал малосемейку в высотном доме. Друзья сказали: бери однушку, пока дают!

- Зачем мне эта живопырка?

- Чудак! Потом заведешь детей - расширишь жилплощадь, - заверил бригадир. - А пока бери что дают. Получишь постоянную московскую прописку - уже не лимита!

С продолжением рода Ваня не стал затягивать и постарался сразу после женитьбы завести детей - первенец родился после получения ордера на жилплощадь, а второй сынишка через год. Однако как раз в это время великий и могучий Советский Союз умудрился развалиться. Квартиры больше не давали. Пришлось Ване перегораживать кухню тонкой стеной из сдвоенных листов гипрока - сделать вторую комнату.

Прибавление в семье очередь на улучшение жилья не продвинуло - чиновники, наоборот, удалили Крецу из льготной очереди под предлогом, что он иногородний, а по сведениям милиции даже иностранец-гастарбайтер.

 А все потому, что Иван вовремя паспорт не поменял.Упирался и хотел оставаться подольше гражданином Советского Союза - упрямый воин-интернационалист. Пришлось два года ходить по военкоматам и собесам, собирать справки о прописке и месте рождения детей - доказывать, что он давно москвич, а дети и подавно коренные москвичи.

Менее принципиальная супруга долго костерила Ивана за эту советскость - сама-то она документы вовремя поменяла. В конце концов, когда через пару лет паспорт Иваном с большим трудом был получен, семью Крецу в очереди на жильё восстановили, но они оказались в этой льготной очереди почти последней - тридцатитысячной. Иван крепко обиделся на новую власть, загрустил и на месяц ушел в небольшой загул, но благодаря стараниям жены быстро одумался.

Московский молдаванин добросовестно и нудно бродил по коридорам власти и ругался, доказывал свою правоту: в муниципалитете, в префектуре, обошел даже кабинеты мэрии - все впустую. И тогда, сильно разозлившись, ветеран собрал свои боевые знаки отличия, медали, орден "Красной звезды" и отправил вместе с письмом к Президенту с подробным изложением своих долгих квартирных мытарств.

Крецу уже и надеяться перестал на ответ, как вдруг через два месяца получил письмо из администрации, а затем последовал звонок - вызвали на прием к референту.

Тихий и учтивый чиновник выслушал, вздыхая, посетовал на то, что таких, как он, ветеранов без жилья в городе много.

- Да ладно, но не тридцать же тысяч ветеранов войны нуждается в Москве в жилье!

- Конечно, не столько. Примем меры, разберемся...

И почти сразу завертелось бюрократическое колесо, зашевелились, задвигались какие-то административные рычаги и шестеренки. Иван прошел по всем кабинетам и коридорам повторно, затем еще раз, но теперь к нему уже проявляли интерес и не отпихивались.

Внезапно очередь заметно подвинулась, и он оказался в первой тысяче, а через год в первой сотне соискателей. Очередь двигалась, но жилья так и не было.

Ваня крутился как белка в колесе, трудился на двух работах. Сыновья успели подрасти, один даже обзавелся женой, а потом и внучку привез из роддома. Потеснились, и еще чуть уплотнились.

Чтоб в квартире было просторнее и свободнее, Иван нашел работу в море - уходил сварщиком в рейс на три-четыре месяца - копил деньги. Экономил, собирал, но по московским ценам выходило всего на несколько метров. И вот когда героический ветеран совсем уже отчаялся ждать своего счастья - раздался звонок:

- Господин Крецу?

- Ну...

- Просим вас прибыть в префектуру для обсуждения вашего вопроса об улучшении жилищных условий.

- Да ладно!

- Что означает ваше да ладно?

- Не прошло и двадцати пяти лет!

- Прекратите этот балаган! Да, вы счастливчик! Скажите спасибо президенту...

- Обязательно передам при встрече!

- Ох! Да вы шутник, голубчик.

- Что есть, то есть...

Выяснилось, что счастливчиком Ваня оказался наполовину, вернее, на две трети: субсидия покрывала лишь такую часть стоимости квартиры, одну треть требовалось добавить самому. От всей этой бесконечной суеты шевелюра жгучего брюнета Крецу заметно поредела и стала совсем седой, а черными остались лишь глаза-маслины. Ивану пришлось напрячь всех друзей и родственников, сумел собрать часть суммы, а вторая часть лежала в заначке от морских походов.

А самое замечательное, что у Крецу к этому времени окончательно прекратились ночные военные кошмары  - сны стали более мирными и прошли головные боли, да и сердце больше не щемило. Видимо, через четверть века проклятие афганской матери постепенно утратило свою убийственную силу, а возможно потому, что его вины в том давнем несчастье в высокогорном кишлаке не было никакой.

Перепечатка материалов размещенных на Southstar.Ru запрещена.