По окончании школы я завалил экзамены в институт. В «Муху» подготовлен был неплохо: 190-ю школу закончил, там классы для художников, кто в ЛВПХУ им. В.И. Мухиной хочет поступать. Одноклассники почти все прошли, а я двойку по живописи получил. Осенью мне в армию рано еще было, но по весне в самый раз портянки наматывать. Меня вызвали в райвоенкомат и сообщили, что я, как и все другие весенние призывники, обязан пройти специальную допризывную подготовку. На выбор предложили: три месяца автошколы, каждый день как на работу ходить, но права всех категорий получишь, или...

Работник военкомата посмотрел куда-то вверх:

- С парашютом попрыгать не хочешь? Курсы краткосрочные.

Я выбрал десятидневные курсы парашютистов при Ленинградском аэроклубе.  Подумал тогда: всего десять дней, и свободен! А права-то мне зачем, я машину покупать не собираюсь.

В аэроклубе

Нам показали парашют, показали портрет Котельникова, который этот  парашют изобрел и объяснили, что парашют, как, впрочем, и все другие выдающиеся изобретения человечества: самолет, паровоз и телевизор, является детищем нашей Родины.

Затем в течение недели инструкторы объясняли, как парашют устроен, как им пользоваться и как его укладывать. Несколько дней мы тренировались на специальных тренажерах, имитирующих спуск на парашюте: с потолка одного из залов аэроклуба спускались две крепкие веревки, к которым была прикреплена подвесная система парашюта. Мы по очереди забирались в нее, застегивали карабины и изображали парашютиста, совершившего прыжок. Необходимо было научиться управлять парашютом в воздухе, дабы не допустить столкновения со своим товарищем. Парашюты же, используемые для подготовки призывников, были практически неуправляемыми.  Но все же, если изо всех сил тянуть стропы в сторону, то можно немного улететь в сторону.

- Парашютист справа! - кричал инструктор, и мы тянули за левые стропы.

- Парашютист сзади! - и мы тянули вперед.

В конце концов освоили все премудрости, уложили по три парашюта (нам предстояло совершить по три прыжка) и поехали в Лисий Нос.

В автобусе

Была зима. Декабрь 1972 года. Мы ехали в промозглом автобусе на аэродром «Тарховка» и слушали рассказы ехавших с нами в одном автобусе бывалых спортсменов-парашютистов. Молодые парни и девушки, совершившие по много прыжков, со смехом рассказывали друг другу всевозможные истории про парашютистов.

Как кто-то забыл пристегнуть карабином вытяжной фал парашюта за трос  в самолете, так и летел с парашютом, как турист с рюкзаком, до самой Земли.

Как кто-то разбился на прыжках. Или, что мне казалось более интересным, как кто-то почему-то не разбился, что вселяло хоть какую-то надежду. Некто просто по пьяни из самолета вывалился и с огромной высоты врезался в сугроб. И даже костей не поломал. Удивительного тут, конечно, не так уж и много - пьяному море по колено, пьяного Бог бережет.

Историю про мужика с «беломориной», которую, впрочем, я знал еще с детства. Я эту историю в пионерском журнале «Искорка» прочел. Один мужик летел на самолете над тайгой и курил папиросы «Беломорканал». Хотел окурок выкинуть и распахнул дверь самолета. Мужик к авиации никакого отношения не имел, был вроде бы геологом, и не знал, что не должно так поступать, потому что воздушным потоком обязательно наружу вытянет. Так и случилось. Но мужик не растерялся: ватник распахнул и на его полах, как на крыльях, спланировал и аккуратно приземлился. Был ли мужик пьяным в газете не писалось, но что курил - это точно. И жив остался.

Смешные истории о попадании на «шашлык». В то время, в начале семидесятых годов, вокруг аэродрома в Лисьем Носу не было леса. Лишь небольшие посадки высотой метр-полтора, которые зимой без листвы напоминали воткнутые в землю шампуры. Нас предупреждали, что при попадании на «шашлык» никакой врач не поможет. Вроде из нас никто и не попал.

Скорее всего, все эти истории предназначались нам, не прыгавшим ни разу. Но более всего мне запомнилась история про сборную ЧССР по парашютному спорту. Не знаю, правда это или нет, но, как рассказывал один из спортсменов, в тот год проводился чемпионат мира по парашютному спорту. Сборная Чехословакии ехала в автобусе на соревнования. Была пурга. Они сбились с дороги, и автобус замело снегом. Все замерзли насмерть...

За окном нашего автобуса мела метель, и, вероятно, история эта была выдумана и предназначалась для того, чтобы всех нас приободрить...

Тарховка

Мы приехали в Лисий Нос и совершили по первому прыжку. Я был так взволнован, что совершенно ничего не запомнил. Разве что валенки, сорок пятого размера.

В аэроклубе нам выдали валенки, одинаково подходившие всем. Всем они были велики и  никому не были малы. Весьма универсальная обувь. Но только попросили  следить, чтобы во время прыжка они не свалились с ног: прыгали мы с высоты одного километра и свалившиеся валенки могли убить людей и повредить технику, стоящую на Земле.

У меня же в то время был тридцать девятый размер обуви, и я думал только о том, как бы не остаться на морозе в одних носках.  Я ухватился двумя руками за валенки и ни о чем другом не думал. Сказать по правде, судьба людей, стоящих на Земле, совершенно меня не беспокоила.

Никто, к счастью, не пострадал.

И еще, что мне в тот первый прыжок запомнилось, это удивительное рефлекторное поведение начинающего парашютиста. В аэроклубе нас предупреждали, что на большой высоте совершенно невозможно эту самую высоту прочувствовать. Начинает казаться, что расстояние до земли всего лишь несколько метров. На самом деле - десятки, если не сотни, а парашютисту кажется, что через мгновение произойдет контакт с землей, и он начинает бежать. А бежать нельзя. Нас специально, в течение нескольких дней, обучали как правильно приземляться: на обе вместе сжатые ноги и всей плоскостью ступни. Иначе или ноги поломаешь, или растяжение получишь.

А тут я спускаюсь вниз, мне кажется, что через пару секунд врежусь в плотный пласт снега. Провалюсь по пояс, а парашют под давлением ветра потащит меня вперед, и я сломаюсь пополам. Вот я и побежал, что бы не провалиться. Бегу, бегу, а земли все нет и нет. Потом я домик внизу разглядел, рядом с ним автобус стоит. Малюсенькие такие... Далеко до них, а я ногами машу - бегу. Слава богу, валенки на бегу не потерял. Вспомнил  все то, чему меня учили и на обе ноги и приземлился...

В течение трех дней совершили мы по три прыжка, после чего нам вручили удостоверения спортсменов-парашютистов третьего разряда и сообщили, что, в случае призыва, мы будем служить в ВДВ.

Неизбежное

Незадолго до весеннего призыва меня вызвали в военкомат и радостно сообщили, что  хотят отправить меня служить в Польшу.

Мне  не только в Польшу, вообще в армию идти не хотелось. Я по-простому подошел к офицеру, занимавшемуся призывом, и спросил:

- А можно я в армию не пойду?

Офицер моему вопросу не удивился, а лишь расспросил, чем вызвана моя странная просьба.       

Я рассказал, что хочу поступить в Мухинское училище и боюсь, что после службы в армии мне будет это сделать очень сложно: совсем рисовать разучусь. Он обещал подумать и через некоторое время пригласил меня на переговоры.  

- Формально, - сказал офицер, - повода для отсрочки нет. Но мы можем просто не заметить твоей неявки на призывной пункт. А после, если ты поступишь в институт, все само собой замнется.

В нынешние времена, времена строительства развитого капитализма, за такое бы с меня попросили бы тысячу-две баксов, но тогда они были не в моде, разве что у валютчиков. Офицер лишь попросил помочь оформить призывной пункт.

Сделал  я тогда стенд, где крупно написал: «Воинская служба - есть священный долг и почетная обязанность каждого советского  гражданина!» А ниже шла выписка из соответствующей статьи уголовного кодекса, предупреждавшая об ответственности за уклонение от воинской службы.

Я спросил тогда, не попаду ли я вместо армии на зону, но мне дали честное офицерское слово, что не попаду.

А в середине апреля пришла повестка о призыве на срочную службу.

Как я был диссидентом

...С друзьями мы отправились на Марсово Поле.

Мы переступили через ограждения и сели вокруг Вечного Огня.

Мы пили из горла принесенное с собой вино, и я рассказывал, что меня призывают в армию, хотят послать в Польшу, но я не пойду и в знак протеста против оккупации Восточной Европы сжигаю свою повестку.

- Свободу народам Восточной Европы! - закричал я, отхлебнул портвешка из бутылки и засунул повестку в пламя Вечного Огня.

...На призывной пункт я не явился, и никто этого «не заметил». Я пошел поступать в институт и снова провалил экзамены. Дальше отступать было некуда...

Когда по осени я явился в военкомат, знакомый офицер очень обрадовался моему появлению:

- Вот видишь, от судьбы не уйдешь.

- Ну что, - спросил я угрюмо, - опять в Польшу?

- Нет, - засмеялся он, - теперь в Германию.

Но в Польше я все-таки побывал. Да и как можно попасть в Германию, не переехавши в Польшу? Но вначале была воинская часть под Приозерском.

Приозерск

На призывном пункте нас посадили на автобусы и долго куда-то везли.

Это была последняя поездка, во время которой можно было так веселиться. Хоть и предупреждали, чтобы алкоголя с собой не брали, у всех призывников была с собой бутылка и соответствующее количество закуски. Да и ехали все после отвальных.

Одним словом в часть прибыла сильно поддатая команда, но нас никто не  ругал: присягу-то мы еще не принимали. У всех просто отобрали гражданскую одежду и выдали военную форму.

Но сначала необходимо было постричься наголо. Выдали несколько машинок. Постриглись все наголо, помылись в бане, переоделись в форму и почти что стали солдатами.

- Солдатами будете, когда примите присягу, - объяснил какой-то офицер, а пока вы все просто ЧМО!

ЧМО

Я до сих пор не знаю, как расшифровывается аббревиатура ЧМО. Мне не  известно, как сейчас, а в то старое доброе время это было весьма распространенное слово. Но толком объяснить, что оно обозначает, никто не мог. Кто-то говорил, что ЧМО - человек Московской области. Кто-то - чрезвычайно мощная организация. Но все это слишком мягкие расшифровки для такого весьма обидного определения.

Никому не хотелось быть ЧМОм. А ежели кто покруче, то и в глаз мог дать. Но офицерика мы бить не стали. Нас в тот момент волновал другой вопрос: где мы будем служить. Ехали-то все служить десантниками в ГСВГ, но вдруг оказалось, что пошлют туда не всех. Забегали шустрые дядьки, майоры и подполковники, и стали выискивать специалистов:

- Столяры, плотники, краснодеревщики есть? Да на хрен вам, ребята, эта Германия. Мы вас  здесь, рядом с домом пристроим, в увольнительную будете ходить и домой к папе с мамой ездить. На танцы с девочками бегать. А Германия - это же как в тюрьму на два года. Бетонный забор и никаких увольнительных. Так что, ребята, ферштейн?

И они были правы. Но нам этого было не понять. Наверное, романтика в одном месте играла.

- Нихт ферштейн! - отвечали мы и собирались ехать в Германию.

Те, кого оставили служить рядом с Ленинградом, страшно расстроились, чуть  не плакали, и уезжавшим очень завидовали.

Воспоминания о будущем

Перед отправкой в ГСВГ нам выдали обмундирование.

Форма советского солдата, служившего за пределами Родины, отличалась от формы, используемой на территории Советского Союза. Как никак, но мы находились в Европе! Значит и внешний вид должен соответствовать. Кроме летнего, хлопчатобумажного обмундирования, которое в Союзе носили круглый год, полагался еще и зимний, полушерстяной комплект. Но самое главное - настоящий кожаный ремень! В Советском Союзе солдаты носили только из кожзаменителя. Нас тут же предупредили, ремень выдается один раз на всю службу! Если у вас кто-то его отнимет, второго не получите! А желающих обладать таким ремнем пруд пруди. В первую очередь дембеля. Ежели что, могут и побить. Так что держитесь за ремень двумя руками, но самое главное, подпишите его сразу шариковой ручкой: фамилия, имя, отчество, номер военного билета и город, откуда призывались. Тогда и доказать можно, что это твой ремень.

Я свой ремень подписал, у меня его так никто и не украл. До сих пор как память об армии храню. Фамилию, имя, отчество написал, город родной написал - Санкт-Петербург, а еще герб Родины нарисовал, двуглавого орла. Сержант пошел по казарме проверять, правильно ли все подписали. Подошел и ко мне, за голову схватился.

- Это же теперь не смоешь! Зачем ты ремень испортил, завтра же смотр строевой, обмундирование перед отправкой в Германию проверять будут!

Ничего я тогда ему не ответил, а на другой день всех на смотр построили.

Стоим мы на плацу, а офицеры из штаба части ходят и проверяют, все ли соответствует: подписана ли шапка зимняя, шинель, ремень и все прочее.

Подошел ко мне майор и просит ремень показать. Снял я ремень и протянул его для осмотра.

- Ну, - думаю, - все, приплыли!

- А откуда это вы, молодой, призвались? - удивился майор. - Нет у нас в стране такого города - Санкт-Петербурга! И герб нашей страны другой.

- Это сейчас, товарищ майор, такого города нет, - уверенно ответил я, - но скоро будет. И герб такой двуглавый тоже будет.

- Ну-ну, - пожал плечами майор и ушел.

...Позднее, уже в ГСВГ, много раз проводились смотры личного состава, но всегда на вопрос о родном городе отвечал я, что призвался из Санкт-Петербурга! И ни разу мне никто не возразил. Возможно, офицеры считали меня придурком, а с приридурка какой спрос.

Но когда Советский Союз развалился, а город Ленинград стал снова Санкт-Петербургом, частенько посещала меня мысль: не я ли первым начал раскачивать лодку?

Все это было потом, спустя много лет, а тогда всех нас, как карточную колоду, еще раз перетасовали, лишних сбросили, оставив служить Родине по месту жительства. Остальные же, весьма гордые, что им повезло, погрузились в эшелон и отправились в Германию.

Но сначала была Польша.

Польша

До польской границы мы ехали на нормальном пассажирском поезде, а на границе нас пересадили в теплушки. Так уж, наверное, было принято, что советский солдат мог путешествовать по Европе только на танках или в товарняках.

Нас предупредили, чтобы мы поменьше высовывались из вагонов. Уже вовсю действовала Солидарность, происходили стычки забастовщиков с милицией, и поляки опасались повторения чешских событий.

И действительно пару раз прохожие начинали бросаться по нашему эшелону камнями, а однажды, когда мы проезжали через довольно крупный населенный пункт, какая-то не очень старая женщина, повернувшись к эшелону спиной и опустивши голову до земли, задрала свою юбку, показала всем свой голый зад. Что она этим хотела сказать никто так не понял: одни думали, что она протестует против Советской Армии, другие же считали, что женщина приветствует таким образом молодых призывников, отправляющихся служить своей Родине. Однако и кидание камнями, и показывание задов было  очень не характерно для нашей поездки. Все же, как ни крути, но все мы были жителями одного социалистического лагеря и просто обязаны были дружить.

На остановках, а останавливались мы довольно часто и стояли по несколько часов, подходили местные жители и расспрашивали, куда мы едем, нельзя ли купить у нас продуктов. Местные спекулянты начинали предлагать  свой товар: платки, рубашки и еще черт знает что. Нам этого не надо было, а вот сержант, который нас до Германии в теплушке сопровождал, заинтересовался. Приближался его дембель, и он хотел привезти подарки домой. Судя по всему, дом его был где-нибудь в глухой деревне. И вдруг он приезжает,  начинает польские платки девкам дарить. Первый парень, да и только! Я был свидетелем того, как он с поляками торговался. Они согласны были взять рублями. Червончик с дедушкой Лениным считался в Польше нормальной валютой. Сумма же, которую они запросили, была фантастической. Но, видно, сержант не первый раз ездил через Польшу и прекрасно знал цену товару. Он просто предложил на обмен пару банок тушенки и несколько буханок хлеба. И поляки сразу же согласились. Видно было, что живется им совсем не сладко.

Однажды на полустанке подошли к нам железнодорожники, хорошо владевшие русским языком. Мы немного поговорили, и я попросил шутки ради передать мой привет Леху Валенсе. Они же посмотрели на меня с испугом, подумали, верно, идиот или провокатор. И тут же ушли. А в остальном было вполне нормально.   

Германия

В Германии вдруг оказалось, что призывников десантников привезли намного больше, чем необходимо. Опять началась сортировка.

Несколько дней проводился отбор, и конкурс был, как в престижный вуз, чуть ли не десять человек на место. Офицеры из воздушно-десантной части по очереди проводили беседу с каждым из призывников, выискивая наиболее подходящих к службе в ВДВ.

В первую очередь подходили спортсмены-разрядники. У меня тоже был разряд по легкой атлетике, о чем я и сказал на собеседовании. Офицер-десантник, солидный усатый подполковник,  недоверчиво посмотрел на меня и удивился:

- Какой-то ты, парень, маленький. Водку-то хоть пьешь?

- Конечно, пью! - мне очень хотелось казаться взрослее.

- Ну, а стакан зараз выпить можешь? - продолжал расспрашивать он меня.

- Да что стакан, - не без гордости произнес я, - бутылку могу выпить!

Офицер снова с удивлением посмотрел на меня, немного подумал и произнес:

- Нет, парень, алкоголики нам не нужны!

Мне было очень обидно: два раза в «муху» экзамены завалил, так уж хоть в армию поступить бы.

И все же я успешно поступил.

В воздушно-десантную бригаду специального назначения.

Попросту выражаясь в «спецназ».

Сокрушители «першингов»

Мы специализировались на уничтожении американских дивизионов ракет «першинг». По плану, разработанному командованием, мы должны были приступить к боевым действиям за сорок минут до начала третьей мировой войны. Не знаю как, но должно было прийти известие о том, что враги собираются начать войну. Может, бойцы невидимого фронта, Штирлицы и Рихарды Зорге наших дней, должны прислать телеграмму или письмо с открыткой: «Поздравляем с Рождеством!» Мне один раз довелось пообщаться с большой группой советских агентов-разведчиков в ФРГ. У них такой благостный вид был - чисто добрые соседи по лестничной клетке или по провинциальному городку, только друг друга с Рождеством и поздравлять. Но о встрече с советскими шпионами я расскажу позже, а пока снова вернусь к теме начала третьей мировой войны.

Известно было, что натовцы возлагают особую надежду на американские моторизованные дивизионы «першинг», «хок» и «ленс». Дивизионы передвигались по территории ФРГ и  не имели постоянного места дислокации, поэтому заранее нельзя было послать им нашу ракету. Их надо сначала найти, установить точные координаты объекта и передать их в центр до того, как американцы запустят «першинга».

Через границу нас должны были переправить на небольших самолетах АН-2. Летит он над самыми макушками деревьев и локатором его засечь весьма сложно. В условленном месте мы десантируемся и начинаем поиск «першинга». Существовало два варианта дальнейшего развития событий.

Первый более оптимистический:

Мы быстро находим «першинг». Дивизион только начинает разворачиваться. По положению «першинга» в ракетной установке определяем, сколько времени осталось до пуска, и даем радиограмму в центр. После чего срываемся с места и стараемся  убежать как можно дальше от проклятого места. Через несколько минут прилетает наша родная советская ракета и ровняет все с землей. Нас уверяли, что если быстро бежать, можно остаться в живых. Но сомнения у нас оставались. Ракета-то наша долгожданная, которую мы должны на себя вызвать, скорее всего, была бы ядерной. И даже если  много тренироваться, далеко ли можно от ядерного взрыва убежать? Нас, правда, учили, как правильно упасть в случае взрыва атомной бомбы и накрыться резиновым плащом, чтобы от радиоактивных осадков не пострадать...

Второй вариант более пессимистичный:

«Першинг» обнаруживался в самый последний момент, когда заниматься перепиской с центром слишком поздно. Остается одно - напасть на дивизион и уничтожить ракету. У каждого заранее определена своя цель. По ракете, точнее, по ее боеголовке, должен стрелять молодой боец. Как только новобранец появлялся в части, то сразу начинал разучивать упражнение - стрельба по боеголовке. Она такая большая, что даже неопытному бойцу трудно промахнуться. Но старослужащие радовались, что стреляют не они, а салаги. Только все в одном месте находились: и молодые и деды. На всех взрыва бы хватило. Но весь вопрос в том, взорвется боеголовка от пули или нет.

Я много раз спрашивал на занятиях, что будет с «першингом», если перед стартом выстрелить по нему из автомата Калашникова и попасть в ядерную боеголовку.

Солдаты считали, что долбанет так, что мало не покажется. А мы - в роли советских камикадзе. Но офицеры уверяли, что, даже если точно попасть в боеголовку, ракета всего лишь сломается и американцам придется везти ее в гарантийный ремонт. А там пока примут, пока починят, глядишь, и третья мировая уже закончится.  Мы же опять должны срываться с места и бежать. Непонятно одно  - куда?

- В нужном месте вас будет ждать вертолет, или машина, или еще кто, или что-нибудь. Главное, не вздумайте сдаваться в плен. Вас никто не возьмет.

Хаймат Шуц

 «ХАЙМАТ ШУЦ» - «ЗАЩИТА РОДИНЫ», доблестное подразделение частей бундесвера, только и ждало момента, когда можно будет выпустить нам кишки. Сразу как поймают, так кишки и выпустят. Даже допрашивать не станут. Тем более, что с нас толку! Даже Мальчиш-Кибальчиш знал какую-то военную тайну. Мы не знали никакой.

- Дайте нам шанс, расскажите какой-нибудь секрет! - просили мы командиров.

- А что говорить-то, - смеялись в ответ офицеры, - мы и сами не знаем ничего.   

На занятиях мы изучали американскую армию, а о нашей родной Советской Армии не знали почти ничего, что могло бы заинтересовать врагов. Иногда, шутки ради, старослужащие среди ночи будили кого-нибудь из молодых и спрашивали организационную структуру дивизиона «першинг» или «хок». И народ отвечал. Могли, не задумываясь, по силуэту определить марку американского истребителя или бомбардировщика. Знали технические особенности неведомого танка «ЧИФТЕН» и военно-транспортного самолета «Геркулес». Только все это врагов не интересовало.

Но мы в плен и не собирались. Для того, чтобы искать ракету было легче, можно воспользоваться услугами представителя войск противника, «языка». Его надо взять в плен и допросить.

 Допрос военнопленного

Туземцы совершенно не учат русский язык. Непонятно, чем они вообще в школе занимаются.

Приходилось нам учить язык потенциального противника: английский или немецкий.

Я не знал ни того, ни другого. Я в школе французский язык изучал. Так что знания мои оказались не востребованными. Я решил, что, находясь в Германии, полезнее будет изучать немецкий язык, нежели английский. И не ошибся! Язык мне пригодился: когда  посещал «гаштет» - немецкую пивную...

Меня записали в группу немецкого языка, и я начал готовиться к допросу военнопленного немца. В части был очень приличный лингофонный кабинет. Были офицеры, языки преподававшие, они после вузов служили срочную службу, а так были дипломированные специалисты по языкам. В смысле, по иностранным. А по «языкам» специалистами были кадровые офицеры-разведчики.

- Немцы, они ведь очень сентиментальная нация, - говаривал нам на занятиях преподаватель, - с ними грубо поступать не надо. На «языка» кричать начнешь или ударишь, а он в себе замкнется и ничего не скажет. Тут тоньше поступать надо. Вы ему о семье, о детишках напомните: « Ihre Kinder ohne Vater sein» -  «Ире киндер оне фатер зайн». Это скорее подействует. Детишки твои, мол,  мужик, без отца останутся. Себя не жалеешь, так хоть о семье подумай. Мало ли что из безотцовщины вырасти может... И, будьте уверены,  задумается, паразит, что ему дороже, семья или Родина, и все вам расскажет. Тут-то и должны были пригодиться наши познания в иностранных языках.

Существовал небольшой, но очень емкий сборник вопросов, которые необходимо задать пленнику. К сожалению, спустя четверть века я почти все позабыл. Помню самый первый из списка: «Ире наме?» Что в переводе означает: «Как твоя фамилия?» Но тогда все вопросы помнили назубок. И про количество ракет в дивизионе, и про то, где находится воинская часть, кто ее командир, и даже про то, какая гражданская профессия военнопленного. Последний вопрос задавался, скорее всего, не просто так. Нам давали и возможные ответы на него.

«Их бин шлессер!» - отвечает твой собеседник, что по нормальному значит - слесарь, короче, наш человек, пролетарский. Тут-то и начинаешь ему на пролетарскую солидарность давить: «Отвечай, сука, где твои долбаные  «першинги» или пристрелю на месте!»

Так что, вопросы мы знали! Проблема заключалась в другом - мы не могли понять ответов на свои же вопросы. Даже когда на занятиях офицеры, преподававшие нам язык, изображали военнопленных и пытались произносить слова ответов как можно разборчивее и медленнее, мы все равно почти ничего не понимали. Отдельные знакомые слова, не более. А в условиях реальной войны? Перепуганный до смерти «язык» выдаст такой непереводимый набор слов, что остается одно - пристрелить беднягу, чтобы не мучил нас своей болтовней.

Но в Советской Армии тоже не дураки сидели. Все было продумано до мелочей.

- Майне фраген бервортен: я одер найн! - что по-русски значит: «Отвечай на мои вопросы - да или нет!»

Спрашиваешь, где находится часть, и начинаешь во все стороны пальцем тыкать: там? там? или там? Рано или поздно направление найдешь, а пленник сразу же и ответит: «Я! Я!»  По нашему, кто не знает, «Да! Да!»

А после про количество ракет спросишь и начнешь по-немецки считать: «Айн, цвай, драй...» Главное, цифр выучить больше.

Так что к беседе с потенциальным противником мы были готовы.

Подрывные работы

На одном из первых занятий нам дали по тротиловой шашке и инструктор приказал всем лизать взрывчатку.

- Подрывник должен знать вкус тротила! - объяснял он нам, - а то в разведку пойдете за линию фронта, надо будет ночью поезд под откос пустить. Полезете во тьме в рюкзак за взрывчаткой, а вместо нее кусок хозяйственного мыла достанете. Они похожие очень между собой.

Тротиловая шашка действительно похожа на кусок хозяйственного мыла, а вкус разный. Точно! Сам лизал. Непонятно только, зачем нам через линию фронта хозяйственное мыло мешками тащить.

Лизали мы тротил, лизали. Не очень он вкусный, горький немного, но суть не в том. Просто история закончилась неожиданно трагически. На одном из занятий по подрывному делу нас привели на склад, где хранились всякие  диковинные, особенно по тем временам, штучки: противопехотные шариковые мины, которые должны были не сколько убить, сколько покалечить, мины направленного действия, способные одним взрывом уничтожить колонну солдат длиной в несколько сотен метров. Всевозможные противотанковые мины. Мины-«сувениры» - авторучки, портсигары. Их надо во время заброски в тыл везде на долгую память о себе раскидывать. Была там и какая-то неведомая якорная мина, со сверхмощной взрывчаткой. Почему она называлась якорной, не помню.

Инструктор ее нам показал, корпус разобрал, чтобы мы устройство адской машины посмотрели. Отвернулся на миг, а один солдат мину схватил и стал заряд языком лизать. Очень ему хотелось узнать, какая на вкус эта самая супервзрывчатка, можно ли ее с мылом или стиральным порошком спутать во время установки. Никто и глазом не успел моргнуть, а боец уже на полу в конвульсиях бьется и тут же паралич! Как потом объяснили, в той взрывчатке какое-то бензольное кольцо было, незавершенное и очень химически активное. Паренька сразу в госпиталь увезли. Я его больше не видел.

День «Х»

Перед госпиталем было братское кладбище и памятник советским солдатам, погибшим в один и тот же день, несколько лет спустя после окончания Второй мировой войны. Все они погибли в день «Х».

Во времена ГДР у наших немецких братьев был неофициальный праздник - день «икс». В этот день, кажется, в 1949 году, где-то летом, в двадцатых числах июня, произошла попытка свержения просоветского режима. Восстание жестоко подавили, но немцы успели сделать много. В частности, полностью вырезали наш госпиталь в городе Лихен, где в войну находилась резиденция Гиммлера. Наверное, так они хотели почтить память своего земляка. Вырезали всех: больных, врачей и медсестер.

С той поры прошло много лет. Немцы успешно, как и наш советский народ, строили светлое будущее, клялись нам в вечной дружбе, однако свой праздник ежегодно отмечали.

Обычно накануне праздника из ставки командующего ГСВГ по воинским частям рассылали приказ-напоминание: «Завтра состоится очередное празднование национального праздника немецкого народа - дня «Х». Дабы ничего криминального не произошло, желательно наших братьев своим присутствием не раздражать, на глаза им не попадаться, а посему территории воинских частей покидать исключительно в случаях крайней необходимости».

Мы тихо и сидели, не высовывались. Мы никого не боялись, а просто уважали национальные традиции. Но немцы и без нас хорошо веселились. То магазин запалят, то сельхозпредприятие сожгут. Да и как же иначе! Какой же праздник без баяна.

Конечно, никто немцев не боялся. В ГДР стояла миллионная советская группировка, а у наших младших братьев армия численностью всего сто тысяч человек. В любой момент, днем и ночью, посмотрев вверх, можно было увидать в небе советский военный самолет, а проезжая по автобану, натолкнуться на автоколонну или пару-тройку танков. Мы, повторяю, никого не боялись, но из части не выезжали.

А все же крайняя необходимость у нас имелась: возле деревушки Хамерсдорф на вертолетной площадке склад с боекомплектом необходимо было охранять и менять караульных. Я сам как-то был отправлен в день «Х» в караул на этот склад. Дорога проходила через деревню. Много раз мы через Хамерсдорф ездили и всегда это была маленькая тихая деревушка. И вдруг она преобразилась. Из окон музыка доносилась, во всех домах веселье. По улицам пьяные с бутылками в руках ходили. Нас дежурный по части быстренько через деревню провез, а после в караульном помещении проинструктировал, чтобы на объекте внимательно по сторонам смотрели, как бы кто не стал в нас чем-нибудь кидаться. А также чтобы в деревню пиво пить не бегали, иначе и костей наших не найдут. Это он старослужащих специально предупредил. Любил я через поле перебежать, метров сто до гаштета, и пивка попить. Очень удобное место: часть далеко. Если проверяющий поедет, то свои люди по телефону предупредят, да и машину издали слышно..

Ну, стою среди бела дня на посту, объект охраняю. Пришли пионеры и стали помидорами кидаться. Наверное, поздравить меня хотели. А мне их даже поблагодарить нельзя. Хоть и часовой с полным магазином патронов, а стрельнуть, даже поверх голов, не разрешается. Они ведь на территорию не залезали. Но если бы и залезли, то перед тем, как пристрелить, надо произвести довольно длительную беседу на немецком языке: «Стой, кто идет? Стой, стрелять буду! Прими вправо! Прими влево! Руки вверх! Ложись!» Только после этого можно дать предупредительный выстрел вверх, а затем, в случае невыполнения всех команд, стрелять на поражение. Короче, сплошная бюрократия.

Хлопчик с полоныны

А так иной раз пострелять хотелось. У нас один солдат с Западной Украины, «хлопчик с полоныны», что в переводе на русский язык значит «хрен с бугра»,  как-то на посту в лесу стоял.

Там подальше от части в лесу был склад боеприпасов. На тот случай подальше и в лесу, чтобы, если случайно рванет, часть вместе с ним на воздух не взлетела. Стоит хлопчик ночью в лесу один. Страшно ему. Вдруг начальник караула идет, посты проверяет. Так по уставу положено.

А хлопчик по-русски с трудом говорил. Они на Западной Украине всегда патриотизмом отличались. Степана Бендеру считали героем, а русского языка в школе принципиально не изучали, даже во времена СССР. Русский язык там иностранным считался. Я после армии в Мухинское училище поступил. Так ребята с Западной Украины,  Киргизии и Узбекистана на занятиях по иностранному языку русский язык изучали. И даже в дипломе в графе иностранный язык у них об этом  было записано: иностранный язык - русский. А для прибалтов почему-то русский язык не был иностранным.

Но вернусь к рассказу о хлопчике.

Он начальника караула увидал. Согласно уставу, даже если видишь, что идет начальник караула, не верь глазам своим. Вдруг враги его убили, в форму переоделись и загримировались. Надо проверить, он ли. То есть задать кучу вопросов на русском и немецком языках. А паренек ни того, ни другого не знает. Закричал он начальнику караула непонятно что, типа «Твоя моя не подходи!», сорвал автомат с плеча и стал во все стороны палить. К счастью, ни в кого не попал, а позже объяснял, что действовал согласно уставу, как его начальник караула инструктировал перед постановкой на пост.

Все очень радовались, что никто не погиб. Наказывать бойца не стали, а просто от греха подальше отправили в хозяйственный взвод для продолжения дальнейшей службы: пасти свиней и овец, в чем, кстати, он оказался большим специалистом.

Несмотря на то, что у ребят с Западной Украины было плохое знание русского  языка, все они очень хотели стать сержантами. Впрочем, и все остальные хохлы тоже хотели стать сержантами, чтобы больше денег получать. Так все про них и говорили: «За сержантські соплі (лички) рідного батька продадуть».

Интернационал

Я однажды был на занятиях по политической подготовке, которые сержант с Западной Украины проводил. Тема очень интересная обсуждалась: «Столица СССР и столицы союзных республик». Требовалось перечислить наши советские республики и назвать их столицы.

Вопрос оказался очень сложным, несмотря на то, что у всех было законченное среднее образование. Многие считали, что Польша, Венгрия и Болгария тоже входят в состав СССР, а Москва не является столицей. Но для сержанта, который от души хохотал над неправильными ответами,  перечисление всех пятнадцати республик также было большим откровением, потому что он постоянно сверялся со своим конспектом.

Много у нас было белорусов, прибалтов, ребят из Карелии и Мурманска, а также Москвы и Ленинграда. Не было только «лиц кавказской национальности» и представителей братских среднеазиатских республик. Офицеры объясняли это так: «А на хрена нам их готовить, все равно, рано или поздно нам придется против них воевать?!» Предвидели они все заранее, что ли? В середине семидесятых годов. Единственное, что они не могли знать, что и большинство других республик тоже окажется по другую сторону границы.

Еще одним объяснением национальной политики при отборе в часть было то, что, якобы, в случае начала войны возможен вариант заброски в тыл к немцам диверсионных групп, переодетых в гражданскую одежду. Как будто спортсмены или туристы на прогулку вышли с рацией и автоматами. У нас лица подходят, а азиатов сразу раскусят и задание будет провалено.

Но в части было двое представителей Кавказа и Средней Азии.

Человек с Кавказа был мастером спорта по борьбе. Кажется, самбо. Ему очень хотелось служить в ВДВ и он сумел уговорить взять его в нашу часть. Я знаю, служи он на территории  СССР, у него не было бы никаких проблем со службой. Наверняка стал бы сразу сержантом и командовал бы отделением. В нашей же суперчасти ему доверили лишь работу в медпункте - фельдшером. Он перевязывал всевозможные раны и мазал зеленкой фурункулы. Мне тоже доводилось бывать у него на приеме. Он всякий раз смотрел на меня - невысокого и худенького, но увешанного всевозможными значками классного специалиста и начинал тихо материться.

Житель Средней Азии был командир моего взвода старший лейтенант Шуленбаев. Все офицеры и солдаты называли его - Шурик.

Шурик

Он был то ли узбек, то ли казах и сам называл себя единственным «чуркой» бригады, но если бы кто посмел  его так назвать в лицо, то стал бы по крайней мере инвалидом.

Шурик страшно гордился, что лично командующий ВДВ разрешил ему служить в нашей бригаде специального назначения. Гордился и считал, что обязан оправдать оказанное ему высокое доверие и всегда быть первым. Но командир взвода может быть первым только в том случае, если у него самый лучший взвод. Вот он и гонял нас, как сидоровых коз, чтобы этого добиться. Марш-бросок бежим, так он всех подгонял. Мы даже однажды быстрее всех пробежали стокилометровый марш-бросок.

Когда объявили такую длинную дистанцию, я сначала подумал - это шутка. Ну, как можно такое расстояние пешком преодолеть, да к тому же с полной выкладкой. Оказалось, можно. Нас вечерком, после обеда, отвезли от части на сто километров и выбросили. Машина уехала, а мы обратно побежали. Конечно, не всю дорогу бежали, больше шли пешком,  очень быстро, но довольно часто переходили на бег. Весь вечер бежали, всю ночь. Особенно запомнилось, как ночью в темноте бежали через лес. Потому что в лесу я споткнулся и упал. Автомат у меня на груди висел, ствол мне в рот попал и кусок переднего зуба отбил. Как до зуба языком дотронусь - армию вспоминаю и стокилометровый марш-бросок.

Зачистка

А утром на рассвете мы к небольшой деревушке выскочили. Тут командир взвода и предложил зачистку деревни устроить. Спецназовцы во все времена большими специалистами по зачистке деревень были. Сейчас они населенные пункты от боевиков зачищают, а тогда у нас задача была абсолютно мирная, но несколько криминальная. Мы зачищали немецкую деревню от немецкого же молока. Я еще со школьной скамьи усвоил, как должен вести себя оккупант в чужой деревне. Это и в кино показано и в книжках о пионерах-героях описано. Вошли немцы-оккупанты в деревню и сразу по хатам: «Матка! Яйки, млеко! Давай, давай!»

Но мы в хаты не врывались. Тихонечко так  пошли мы по деревне, чтобы никто не услышал и не увидел, а возле входов в дома стояли бутылочки с молоком. У немцев так принято: чуть рассвело, молочник  по всем домам молоко разносит, чтобы по магазинам не ходить. Проснулся, вышел на улицу, а там, у входа уже свежее молоко ждет. И никто не ворует, все на доверии основано, коммунизм, одним словом. Ну не знали они, что мы тут пробегать будем. Чего им после этого нас любить?

Но не только нас они не любили. Были еще в большом количестве опера, переодетые в гражданское. Опера специально везде разъезжали и за немцев себя выдавали. А чуть что не так, сразу в дисбат, а им за это премия. Но к счастью тогда все обошлось, хотя, честно сказать, стыдно мне до сих пор, что молочко  у простых тружеников украли.

А попив молочка, вышли мы на дорогу и попутную машину остановили: на то и смекалка, чтобы марш-броски быстрее всех бегать, как Суворов говаривал, побеждай не числом (километров), а умением (договориться с шофером). Но, к слову, проехали мы на попутке совсем немного, от силы километров пять...

Марш-бросок на сто километров был, когда я уже довольно много отслужил и  был подготовлен к таким тяжелым  мероприятиям. А вначале, когда я только во взводе появился, меня первым делом послали чемпионат части по боксу выигрывать.

Как я стал чемпионом части по боксу

Все время какие-то соревнования проводились. Решили очередные соревнования по боксу провести и начали боксеров искать, которые до армии в секциях занимались, а также просто здоровенных парней уговаривать попробовать себя в кулачном бою.

Подошел ко мне командир взвода и говорит:

- Будешь чемпионом части по боксу. Нам за это в соцсоревновании очки прибавят, да и всему батальону  почет.

А я бокс не очень любил. В детстве однажды имел несчастье записаться в боксерскую секцию, но никому об этом не говорил. Мне лет двенадцать было. Друзья мои в спортшколу пошли записываться и меня позвали с собой, за компанию. У меня дома боксерские перчатки были. Даже две пары сразу. «Тебе даже покупать ничего не надо!» - сказали мне одноклассники. Я же знал, что если на стене  в первом действии висит ружье, то оно должно обязательно выстрелить. Во втором действии. Знать судьба такая, решил я в тот раз. Снял перчатки с гвоздя и пошел учиться боксу. Вначале все было очень даже неплохо. Научился боксерской стойке, научился правильно завязывать перчатки и надевать боксерские трусы. Даже научился правильно наносить удары по боксерской груше. И мне показалось, что скоро я стану настоящим бойцом. Но тут начались практические занятия, спарринг-бои с товарищами. И я понял, что был не прав: голова моя могла послужить мне не только для того, чтобы ей есть. Более того, я вдруг почувствовал интерес к гуманитарным дисциплинам и изобразительному искусству.

Поэтому никакого желания участвовать в армейских соревнованиях по боксу у меня не было. Я так прямо и сказал.

- Да не будешь ты ни с кем биться, - начали уговаривать отцы-командиры. - Мы, как тебя увидали, сразу поняли - быть тебе чемпионом без боя. Надо просто взвеситься. Наверняка таких доходяг, как ты, в нашей части больше нет.

А я действительно за первые месяцы службы от повышенных физических нагрузок сильно похудел, чуть ветром с горшка не сдувало. Дистрофик, да и только! Но когда взвесился, оказалось что это зрительный обман. На самом деле вес в норме: откормлен, напоен в полном соответствии с требованиями несения воинской службы, а посему  попадаю в весовую категорию, где полно настоящих боксеров.

Попадать-то попадал, но оставалась одна надежда - сбросить вес, еще килограмма полтора-два.

К тому времени не только мой командир взвода, все руководство батальона загорелось идеей сделать из меня чемпиона части по боксу.

- Мы тебя от всех занятий освободим, - уговаривал меня Шурик, - Ты только несколько дней поменьше ешь, точнее вообще не ешь. А после мы тебе праздничный обед закатим, в честь твоей победы.

Но пришлось мне еще и в офицерскую сауну пару раз сходить, и несколько километров в полном комплекте химзащиты пробежать. Посещение сауны было весьма приятно после нашей солдатской бани. В бане горячую воду включали минут на пять, а после все мылись ледяной. Наверное, так делали в целях закаливания организма и становления характера. Что удивительно, привыкали и спокойно мылись. Но все равно в теплой сауне сидеть было лучше.

Наконец, соревнования. Взвесили меня, и начали было поздравлять с победой, да вдруг соседний батальон неизвестно откуда откопал бойца еще более легкого, чем я. Ему даже голодать не надо было, он с рождения от недоедания  страдал дистрофией. Его, наоборот, откармливали, чтобы он сил набрался.

И пришлось нам с ним бой проводить.

Честно сознаюсь, проиграл по очкам, в смысле, в глаз получил и решил бой прекратить. Наверное, слишком устал я после диеты, саун и бега в химзащитном комплекте. Но зато следующий чемпионат, летний, я выиграл честно. Противник мой к тому времени то ли от голода помер, то ли от десантного пайка очень сильно поправился. Одним словом, больше в соревнованиях не участвовал. И я был торжественно награжден грамотой чемпиона воздушно-десантной бригады по боксу.

Учения

Бокс и прочие спортивные соревнования были культурно-массовой работой.

Основным нашим делом была боевая подготовка - обучение тактико-разведывательным мероприятиям. С утра до вечера мы бегали и ползали   по азимуту, а также учились ориентироваться на местности по карте. А чтобы полученные знания закрепить, периодически проводились учения, главной задачей которых был «поиск гондона».

Так прямо задача и ставилась. Спрашиваешь командира перед заброской в лес, что искать будем?

- Как - что? - отвечает. - Как всегда,  «гондон»!

«Гондоном» назывался макет ракеты высотой метров пять, изготовленный из прорезиненной ткани, наподобие той, из которой надувные лодки делают.  Специальная группа отвозила макет в заданный район, накачивала от выхлопной трубы автомобиля и устанавливала на опушке леса. Выберут небольшое деревце, очистят его от веток и «ракету» к нему прислонят. Вот вам, пожалуйста, американский дивизион «першинг»! Мы же должны  лес прочесать, ракету найти и сообщить об этом в центр по рации.

Учения проводились каждый раз в разных местах. Были специальные полигоны, где не было населенных пунктов, но чаще мы тренировались в обычных лесах. Основная разведывательная группа разбивалась на патрули по два, по три человека, договаривались о маршрутах и точке сбора, и начиналась разведка местности. И была она иной раз весьма прелюбопытнейшая.

Помню, как в первый раз отправился я на учения. Мы шли вдвоем с сержантом, командиром  отделения. Он на карту посмотрел, на меня и говорит:

- Я твой командир и я старослужащий, почти дед! Ты же только призвался, сынок, салага! Не должно нам так поступать, но тут рядом деревня есть, и жалко такой шанс упускать.

Вошли мы в деревню и прямиком направились к гаштету.

Гаштет

Прав был тот офицер в Приозерске, который предостерегал нас от поездки в Германию: действительно, поначалу служба напоминала тюремное заключение - бетонный забор и никаких увольнительных. Но когда начались учения, оказалось, что мы имеем возможность не только прогуляться по лесу, но и заскочить в деревеньку, попить пивка.

Подошли мы к гаштету, я сержанту и говорю:

- А у меня денег с собой нет.

- У меня тоже нет! - отвечает дедушка.

Вошли мы в пивную, в маскхалатах с автоматами в руках. Народ притих, на нас смотрит, а мы к стойке подходим. Сержант - хрясь автомат на стойку, и хозяину: «Цвай бир»! Дескать, два пива давай. А сам начинает в карманах рыться, деньги искать и спрашивает по-немецки: «Вифиль марка?» Сколько с нас причитается, мол?

Хозяин тут радостно заулыбался и кричит: «Найн марка! Найн»! И пиво подвигает. Пейте, ребята, за счет конторы!

Все посетители пивной разом ожили, стали подходить нас рассматривать. Поняли, что мы в диверсантов играем, а не грабители с автоматами. Но больше всего  запомнилось, как хозяин пиво наливал. Я привык дома по пивным  ходить, там пива нальют, а как оно отстоится, глядишь полкружки осталось: одним словом, «ТРЕБУЙТЕ ОТСТОЯ ПЕНЫ И ДОЛИВА ПИВА!» Только хрен его дольют. А тут он не только отстоя ждать не стал, а просто пену специальной лопаточкой смахнул и сразу пива долил. Сервис! Попили мы пива и сказали хозяину «битте».

Вышли мы из гаштета, сержант и говорит: - Вот она, халява! Очень они любят диверсантов пивом угощать.

И действительно. Много раз за два года захаживал я во всевозможные пивные в разных населенных пунктах. И когда был в специальной защитной одежде без опознавательных знаков, и с автоматом в руках, небритый или в запачканном грязью маскхалате, всегда меня встречали самым радушным образом.  Когда же заходил в обычной форме советского солдата, тем более без автомата, никто и внимания не обращал: если чего надо, то покупай и проваливай.

Впрочем, особой возможности хаживать по пивным, кроме как на учениях, не было. На учениях ухитрялись не только пиво попить, но и кое-что продать. Часы и золотые кольца немцы охотно покупали. Несмотря на высокий уровень жизни в ГДР, часы в то время были дефицитом. Местная промышленность вообще-то выпускала часы, но практически одноразовые. Стоили дешево, но через несколько дней ломались. В них не было камней. Советские механические в магазинах стоили очень дорого, к тому же наши солдаты были рады любым деньгам и могли продать задешево. Я за службу несколько часов продал: свои, а также товарищей. Ради спортивного интереса. Выйдешь, иной раз из леса, и первому встречному предлагаешь: - Камрад, кауфен уры! Купи, мужик, часы! - и автоматом в живот тычешь.

Цена одна - хундерт марка. В смысле, стольник. Очень легко запомнить. И немцев она очень устраивала. Получишь свой хундерт - и снова в лес.

А с золотом было тяжелее. Откуда у солдата золотые кольца? Разве что если жениться до армии успел, но таких очень мало. Умельцы и тут выход нашли. Брали латунную трубу,  аккуратно пилили из нее колечки, полировали до блеска и втюхивали диким туземцам. Опять же за тот самый хундерт. Но это очень редкая удача: обычно жители ГДР имели представление о том, что на золотом кольце должна быть проба. Но я свидетель, как один паренек ухитрился продать такой вот  кусок латунной трубы и был страшно доволен удачной сделкой. Немец тоже был очень доволен. Представляю его разочарование, когда умные люди объяснили ему, что он приобрел на самом деле.

Но не всегда учения были такими интересными. ГДР совсем небольшая страна. Казалось, пройдя совсем немного по лесу, обязательно выйдешь к деревне. Да и сами леса у немцев больше напоминали парки, так все ухожено. Часть же наша располагалась вообще в центре национального заповедника. Мы ежедневно проводили занятия в лесу, и почти всегда можно было встретить оленя или косулю. У офицеров от их вида начинали чесаться руки. В заповеднике было полно егерей, которые специально следили, как бы мы не начали охоту на зверюшек. Если бы им удалось кого-то поймать на браконьерстве, то был бы жуткий скандал, тем более, что наши советские опера тоже не спали. Чекистам тоже очень хотелось кого-нибудь поймать и посадить: охотника ли офицера, солдата ли любителя пива или торговца-коробейника с часами и «золотыми» кольцами - все равно. Главное поймать и посадить. Но мы пили в гаштетах пиво, торговали часами, а офицеры ходили на охоту. Охотиться им помогала наша славная военная техника, по тем временам довольно диковинная. Это сейчас в любом магазине приборы ночного видения продаются, а тогда - большая редкость. И по цене прибор приближался к стоимости легкового автомобиля.

Глушитель на ствол, прибор на корпус автомата и получался - «маленький охотничий телевизор». А главное - тихо! Ходи хоть всю ночь по заповеднику и стреляй, никакой егерь не страшен.

Но на учениях не всегда была возможность развлечься. Я это понял, когда первый раз попал на Магдебургский полигон.

Магдебургский котел

Оказалось, что в маленькой Германской Демократической Республике есть огромные территории, где нет не только пивных, но вообще никто не живет, потому что нет никаких населенных пунктов. Наверное, самым крупным был полигон под городом Магдебург. Там и наши летчики имели возможность провести настоящее боевое бомбометание, и танкисты с артиллеристами устраивали учения с настоящей стрельбой.

Мы на учениях по несколько дней жили на полигоне. После заброски группы командир взвода вдруг объявляет, к примеру:

- Получена установка: противник ведет активные действия по поиску нашей группы. Поэтому в целях максимальной маскировки костер разводить не будем.

А на календаре январь или февраль. Зима в Германии мягкая, но все равно мороз он и в Германии мороз. Бегаешь весь день по полигону, что-то ищешь, а вечером вернешься на место сбора, наломаешь еловых веток, чтобы не на снегу спать, и лежишь до утра без костра. Правда, у нас с собой на тот случай толстые ватные комбинезоны, но все рано холодно. Об одном только и думаешь, как бы скорее рассвело, чтобы снова в дозор убежать, согреться.

Как на полигоне оказались, сразу начали прикидывать, куда лучше маршрут проложить, чтобы к деревне выйти. Но это только те прикидывали, кто первый раз туда попал. Знающие люди только засмеялись:

- Какая, ребятки, деревня! Это же Магдебургский котел! Тут такое будет!

Вскоре бомбардировщики пошли. К счастью, бомбили они далеко от нас.

Канонада артиллерийская все дни учений не прекращалась. А мы все время по лесу бегали и что-то выискивали. Пищу из сухпайка разогревали на таблетках сухого спирта. Шурик, наш командир, боялся, что дым от костра увидят с вертолета и нашу группу задержат. Дня три так в лесу мучались, а в день возвращения вдруг дождь пошел. Все мокрые на точку эвакуации прибежали, забрались в кузов машины, упали на теплый пол и заснули. Пока до части ехали, мороз ударил. Приехали в часть, а из машины не вылезти, все к полу примерзли. Друг друга от пола саперной лопаткой отковыривали. Такая вот романтика! Все, кто на учениях был, гордились и рассказывали, что были заброшены на выживание. Это же надо: три дня в лесу без костра и без пива! Одним словом, герои десантники! Надежда и опора Советской Армии! Но некоторые простудились.

Такие учения у нас очень редко были. Часть находилась в состоянии повышенной боеготовности на случай начала третьей мировой войны, поэтому без нужды здоровьем солдат не рисковали.

Встреча со шпионами

Летом 1975 года меня и двоих моих товарищей отправили на аэродром Рецхоф помочь с укладкой парашютов. Мы их очень много уложили.

И автобус приехал заграничный, из него стали господа выходить. И одеты все, как в кино про Запад. И рожи у всех западные, тоже как в кино. Сразу видно,  шпионы.

- Это наша агентура, - сказал офицер, который укладкой парашютов руководил, - у них зачет по прыжкам.

Оказывается, все советские шпионы должны периодически нормативы всяческие пересдавать: спортподготовку, стрельбу, прыжки с парашютом. ГТО, одним словом. Вот их на Западе собирали по всем странам и возили в ГДР.

Я только не мог понять почему их кучей привезли. Они все друг с другом общались. А вдруг провал у кого-нибудь? Так он же всех сдаст. Но, может быть, они все в разных местах работали и про местонахождение товарищей своих не знали.

Нас же предупредили, что их сборы -  военная тайна и нельзя в течение двадцати пяти лет о встрече с нашими  разведчиками никому рассказывать. Я и не говорил ровно двадцать пять лет.

А помогать нас тогда послали потому, что наша бригада оказалась секретной частью - «спецназ ГРУ», и также, как и шпионы, подчинялась начальнику разведки ГСВГ, генералу Маргулису.

Генерал

Иногда он приезжал в нашу часть. Неожиданно.

Конечно, об его визите все знали. Заранее начинали убирать территорию, сгребать опавшие листья, разве что траву не красили. А по прибытии генерала устраивали маленький парад. Командование части вместе с Маргулисом забиралось на деревянную трибуну, и батальоны с песнями проходили по плацу. Генерал благодарил всех за службу, солдаты кричали «ура»! Потом, наверное, он и комбриг поддавали в штабе, а на другой день генерал уезжал.

Солдаты часто спрашивали, чем занимается начальник разведки ГСВГ.

- Ну, вот, - рассказывали офицеры, - у него «опель» крутой. Он в Западный сектор на нем ездит и по ночам по улицам Берлина на бешеной скорости гоняет.

Скорее всего, так оно и было. Чем, в самом деле, может заниматься генерал, к тому же Герой Советского Союза? Он стал героем в самом конце войны. Их разведывательную группу забросили к немцам в тыл. Что-то не совсем удачно получилось, и назад он вдвоем с товарищем возвращался. Ночью вышли на небольшую фашистскую часть. Всего одна казарма. И решили врагам отомстить в их логове. Сняли тихонько часовых, зашли внутрь. Там длинный проход, и с двух сторон солдатские койки стояли. Маргулис с одной стороны пошел, а товарищ его с другой. Так они всех спящих немцев и перерезали...

Как я уже говорил, он обычно на трибуне стоял, наблюдал, как мы с песней по кругу ходим.  Но мне однажды довелось лично с ним пообщаться.

Я на тумбочке службу нес, то есть по казарме дневалил. Вдруг среди ночи телефонный звонок. Дежурный сержант снял трубку и сразу перед аппаратом по струнке вытянулся:

- Есть, товарищ генерал! - А после достал из кармана спичечный коробок и мне дает: - Бегом в офицерскую гостиницу! У генерала спички кончились! Закурить не может!

Лицо у сержанта очень взволнованное. Не дай бог, генералу покажется, что спички долго несут. Страшно подумать, что будет!

Но я очень быстро добежал, отдал спичечный коробок, а Маргулис меня поблагодарил. Спасибо, говорит, солдат, за спички и за службу!

«Спичек нет, зажигалку себе купи, а не заставляй людей ночью по части бегать.  - подумал я в ответ. - Или пошел бы в штаб, он через дорогу, и там бы попросил у дежурного офицера. Да и спасибо твое не булькает, мог бы коньяку плеснуть за услугу». У него флакончик открытый стоял на столике...

Подумать-то подумал, а сам честь отдал, каблуками щелкнул и заорал:

- Служу Советскому Союзу!

- Да, ладно уж, - поморщился генерал, наверное, принял меня за придурка, - при чем здесь Советский Союз! Это же личная просьба.

Но иной раз сойти за придурка было совсем нелишне.

Поздравляю с Новым годом!

Я в конце 1974 года решил поздравить друзей с Новым годом. Купил красивую немецкую открытку, надписал ее, вложил к конверт и отправил в Питер.

Через несколько дней меня ротный вызвал к себе в канцелярию. Лицо у него очень серьезное. Достал из сумки мой конверт:

- Ты писал?

- Да, - отвечал я, не понимая, что случилось.

- Так ты прочти вслух! - Он протянул мне открытку.

- Дорогие друзья, - начал читать я свое письмо, - в новогоднюю ночь спите спокойно! Первый армейский корпус США блокирован по всей линии фронта!

И что здесь не так, не мог я понять, чем вызвано недовольство командира?

- Это же шутка

- Шутка, шутка! - ротный нервно закурил. - Ты что, не знаешь, что почту проверяют? Меня сейчас в штаб вызывали, начальник оперотдела допытывался, откуда, дескать, у вашего бойца сведения о блокировке первого армейского корпуса по всей линии фронта? Каких трудов стоило убедить его, что ты просто придурок! Ладно, иди.

Я отдал ротному честь, развернулся, чтобы уйти, затем вдруг обернулся и спросил:

- Товарищ старший лейтенант, а что, корпус, в самом деле, блокирован по всей линии фронта?..

Боевая подготовка

Генералу Маргулису очень нравилось, как наша часть ведет боевую подготовку. Он и сам приезжал и других генералов из ставки привозил. Солдаты специальные показательные выступления устраивали: полосу препятствий десантную преодолевали, с  горящим напалмом, взрывами сигнальных мин и стрельбой и метанием саперных лопаток. У нас были великолепные складные саперные лопатки с острым лезвием. Копать окопы ими мы не собирались. Они очень хорошо метались в цель, всегда втыкались. Также специально проводили занятия по рукопашному бою с бросками и прочими  приемами. Каждый из нас выучил несколько эффектных приемов, и мы по очереди, разбившись на пары, их применяли. Все генералы в восторге  от увиденного были: «Молодцы, десантники! Чудо-богатыри!»

А тут как раз приближалось тридцатилетие Победы. Намечался парад в столице ГСВГ, Вюнздорфе. И командование Группы Советских Войск в Германии поручило нам провести там показательные выступления.

Показуха

Кто-то из политработников сценарий написал, и все солдаты начали свои роли разучивать.

Ничем больше не занимались, только репетировали. На две группы разбились. Одни в солдатских плащ-палатках и в касках со звездой - «наши». Другие в спецназовской полевой форме без знаков различия - как будто  «фашисты». Каждому по полному магазину холостых патронов выдавали к автоматам. Обе группы с двух сторон стадиона навстречу друг другу выбегают со стрельбой и жуткими криками. Посреди поля сталкиваются, и начинается рукопашный бой. «Наши», конечно, побеждают, выстраиваются в колонну и с песней проходят перед трибуной. «Немцы» в это время на поле валяются трупами.

Со стороны казалось, что все происходит совершенно случайно: кто с кем  столкнулся, тот с тем и дерется и приемы применяет, как получится, но по-настоящему. На самом деле все заранее отработано, куда кому бежать и с кем драться, и какие приемы в какой последовательности применять. Мы целый месяц репетировали с утра до вечера.

9 мая 1975 года парад на стадионе происходил. Поперек поля стоял огромный щит с изображением рейхстага, а по полю заранее сигнальных мин наставили. Сначала мины стали взрываться и со свистом ракеты взлетать, затем со стрельбой выскочили мы и началась потасовка, а заодно и «рейхстаг» подожгли. «Немцев» перебили, «рейхстаг» сгорел, а затем с песней под всеобщие аплодисменты мы прошли круг почета по стадиону.

И так это командованию понравилось, что решено было нас послать на фестиваль дружбы советской и немецкой молодежи в город Галле.

Фроиндшафт

Фестиваль летом проводился. В нем много народу участвовало и с нашей и немецкой стороны.

Всё как положено на фестивалях: колонны молодежи с флагами ходили по кругу, спортсмены выступали, артисты. Но больше всего было советских солдат. Со всех частей привезли по подразделению.

Появились мы на стадионе и занялись фроиндшафтом, то есть дружить с немецкой молодежью стали: сначала маршем по кругу прошлись, а после на трибунах среди зрителей расселись. Мы должны были зрителям маленький  сюрприз устроить - спектакль тот же самый, что и раньше в Вюнздорфе.  Выдали нам по полному магазину холостых патронов и приказали рассредоточиться на трибунах среди зрителей. С одной стороны поля - «наши», с другой - «немцы». Мины потихоньку на поле натыркали, изображение рейхстага быстренько установили. Мы сидели на трибунах и ждали условного сигнала - ракеты. Сидим, выступления гостей фестиваля смотрим, даже с молодежью пытаемся поговорить. Немцы нам тоже по-русски что-то отвечают.

И вот - сигнальная ракета взлетела.

Мы разом выхватили из-за пазухи магазины, присоединили их к автоматам и прямо на трибунах стадиона открыли огонь во все стороны. А затем  по рядам, чуть ли не по головам зрителей, побежали на поле.

Я где-то в пятнадцатом ряду сидел и с немецкой молодежью общался. Я весь свой словарный запас напряг, с ними беседуя: «хенде хох», «ферштейн», «хинлеген», «шиссен», «геен зи линкс», «геен зи рехтс» - чему на занятиях по курсу «допрос военнопленного» меня учили, вспомнил.  Мило так с немецкими девушками разговариваю, а потом ракету увидел, тут же  из автомата стрелять начал  и побежал на поле стадиона.

И такой тут фроиндшафт начался! Крики, визг, кто-то плачет, у кого-то истерика. «рейхстаг» запалили и дотла сожгли.

Публика никак не ожидала нашего выступления, да и откуда могли зрители знать, что стреляют холостыми патронами. Когда наше шоу закончилось, и догорел «рейхстаг», мы стали выходить со стадиона, и я заметил, как санитары скорой помощи несколько человек выносили  на носилках. Наверное, им стало плохо от нашей дружбы.

Егоров и Кантария

А утром, перед возвращением в часть, нас построили и сказали, что сейчас произойдет встреча с «Егоровым и Кантария». Я так и не понял, с кем именно мы встречались. Один из них к тому времени уже умер. Но никто не знал, кто именно. Того, кто пришел, все так и называли «Егоров и Кантария». Не сержант и не рядовой. Старенький генерал. Немного выпивший и очень довольный нашим выступлением на фестивале. Ему жутко понравился переполох, который мы организовали на трибунах.

- Молодцы, ребята, отомстили фашистам! - несмотря на то, что прошло уже тридцать лет с окончания войны, он продолжал называть немцев фашистами. - Есть еще порох в пороховницах!

Расцеловал кого-то из офицеров и пошел пить дальше.

Уйти, чтобы остаться

Это позже Горбачеву весь вывод войск из Германии приписали, а на самом деле они еще при Брежневе выходили. Нас выводить не стали, потому что нас в Германии вообще не было. Это нам постоянно на политзанятиях объясняли. Якобы существует некий четырехсторонний договор о том, какие именно войска можно в Германии держать. Так вот, воздушно-десантные, тем более спецназ ГРУ - нельзя. А раз держать нельзя, то нельзя и выводить.

Вывод войск начался после  Хельсинского «совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе» 1975 года.

Как раз к этому событию приурочили большие учения всех войск ГСВГ. Можно было подумать, что наконец-то началась третья мировая война: небо день и ночь бороздили самолеты, по дорогам во всех направлениях передвигались колонны военной техники. Мы возвращались в машине с Магдебургского полигона, еще были слышны разрывы снарядов и бомб, а по радиоприемнику передавали выступление Леонида Ильича в Хельсинки.

А после этого ракетную часть (она чуть ли не на территории нашей бригады находилась) вывели. Под торжественный марш духового оркестра. Цветы, разве что, в воздух не бросали. Остался только участок, огороженный проволокой. Но и охрана осталась: каждый день назначали караульных из нашей части. Я тоже перед самым дембелем на тот участок сходил. Там огромные холмы, внутри которых располагались ангары для ракет.

Среди ночи с проверкой пришел начальник караула.

- А зачем мы пустые ангары охраняем? - спросил я. - Здесь что-то будет размещать наша часть?

- Нет, - отвечал офицер, - ничего размещать здесь не будем. Будем только охранять. - И вдруг разоткровенничался: - На самом деле они вывезли всякую ерунду. То суперсекретное, что надо охранять,  осталось.

Игра в солдатики продолжается

Наступил долгожданный ноябрь 1975 года.

Дембель!

Скоро я должен был вернуться домой в Ленинград.

Но перед возвращением из армии каждого военнослужащего вызывали в первый отдел.

Особый отдел

Там женщина молодая сидела, звание - капитан. Говорили, что в случае чего, она командира бригады - полковника, могла арестовать и расстрелять без суда и следствия!

Она по-матерински улыбнулась, протянула мне бланк.

- Вы в течение двух лет проходили срочную службу в бригаде специального назначения Главного разведывательного управления СССР, попросту в спецназе ГРУ. Всё чему вас обучали, чем вы всё это время занимались, является государственной тайной! Подпишите, пожалуйста, заявление, что ознакомлены.

Я взял бланк, там перечислялись статьи Уголовного Кодекса, по которым я мог быть осужден до десяти лет лишения свободы! Срок молчания был указан - двадцать пять лет!

Двадцать пять лет спустя

Я честно молчал все эти годы!

В Мухе учился - молчал!

На работе - молчал!

Советский Союз развалился - всё равно молчал.

В 2000 году двадцать пять лет прошло, я начал писать.

Друзья предложили отрывок в литературном альманахе опубликовать. Я, конечно же, согласился. Через несколько дней звонок на телефон.

- Юра, привет! Это Николай! Я с тобой в Германии служил.

Николай купил в газетном ларьке альманах, наткнулся на мою повесть, позвонил в редакцию, и ему дали номер моего телефона.

Коля призвался на полгода позже меня. Родом он был из Пскова. Почти земляк.

Перед моим отъездом в Ленинград мы разговорились.

- Тебе, Юрка, хорошо! Цель в жизни есть, в Муху поступить, художником стать. Я учиться не хочу, на завод тоже не тянет.

Он тяжело вздохнул:

- А пойду-ка я в офицеры! Вон как они сладко живут! Ходят, команды направо и налево раздают, а сами ничего не делают.

Солдат, отслуживших в спецназе более одного года, практически без экзаменов принимали в Рязанское Высшее училище ВДВ.

Николай поступил.

Закончил обучение в 1979 году. Распределение - Афганистан. Прошел всю войну. Подполковник запаса. Имеет ранение и правительственные награды. В настоящее время работает охранником склада в Ленинградской области.

- А кто из наших там ещё был?

- Офицеры все прошли через Афган. Комбриг наш, полковник Ятченко, уже в звании генерала мне орден вручал, сказал, что помнит меня по Германии. Врёт, конечно же. Наверное, в личном деле увидел. Шурик, командир нашего взвода, к тому времени уже капитан Шуленбаев, погиб при штурме дворца Амина. В первый день войны.

Послесловие

Несколько лет назад я приехал в гости к друзьям, проживавшим в Германии.

Они решили показать мне Европу.

На автомобиле отвезли в Голландию, Бельгию.

Возвращаясь обратно в Дортмунд, свернули с автобана.

- Вот они, твои «Першинги»!

На каменном постаменте возвышалась настоящая американская ракетная установка!

- А что там написано?

- Дивизионам «Першинг», спасшим человечество от третьей мировой войны!

«Господи! - подумал я. - Мы с той же целью, не допустить войну, собирались их уничтожать! Им памятник поставили, а где памятник нам? Ладно, пусть вечным памятником всем солдатам и офицерам спецназа, служившим в Германии, станет моя повесть «Игра в солдатики»!»