Мы сидим с Ханиным в моей старой бане, пьем пиво и рассуждаем.

Ханин - холостяк, а у холостяков, как известно, свой взгляд на мир. Правда, когда-то он был женат, но счастье, как это часто бывает у неординарных личностей, оказалось непрочным: через год она ушла к другому, - с тех пор он боится загсов и не верит женщинам. Наша дружба гармонична и прочна, мы с ним антиподы: он способен на поступок, а я нет.  Я плыву по течению.

Он сбрасывает с себя махровый полосатый халат, подставляя свое упитанное, загорелое, покрытое густой растительностью тело под свет неоновой лампы.

- Ну-ка, скажи, - обращается он ко мне, - только честно, на кого я похож?

Я не удивляюсь этому странному вопросу, потому что знаю Ханина тысячу лет, еще с того времени, когда мы с ним ходили в один детский сад. В школе мы сидели за одной партой и ухаживали за одной девочкой. Она, конечно, выбрала его. Я был в их дуэте третьим лишним. С тех пор мало что изменилось - наш треугольник по-прежнему существует...

Неторопливо и придирчиво, как врач, я осматриваю его: сначала снизу вверх, потом сверху вниз.

- Одевайтесь, - говорю я ему равнодушным казенным голосом, словно он действительно у меня на приеме. - Вы похожи на пьяного заведующего хирургическим отделением.

- Ну а если без бэ? - напрашивается на комплимент Ханин.

- Ну, если без бэ, как ты говоришь, - отвечаю я, - то для того, чтобы узнать, на кого ты похож, не обязательно идти в баню. Достаточно для начала просто жениться - пройдет немного времени, и ты все про себя узнаешь!

Мои призывы к женитьбе не совсем бескорыстны. Я чувствую угрызения совести по отношению к Ханину, двадцать лет назад его жена ушла  ко мне. Просто сказала мне  однажды: «Я поживу у тебя немного?..» Мне хочется, чтобы он женился, тогда  наш треугольник  наконец развалится.

По его пальцам стекает жир, он ест вяленого сазана. Ест  и жалуется.

- Из жизни моей ушла гармония, - говорит он, вытирая пальцы и губы туалетной бумагой из рулончика. - Теперь в ней пустота, пропасть, безвоздушное пространство, которое я вынужден заполнять черт-те чем.

Я понимаю, что это упрек в мой адрес, но молчу.

Он запивает рыбу пивом, залпом, выпивая почти полную кружку. Так пьют только очень здоровые люди, любящие жизнь. Он лезет в карман кожаной куртки и достает оттуда потрепанный талмуд.

- Вот, - не без гордости говорит он, - полный блокнот телефонов с именами, он все толще и толще с каждым годом. Часть из этих женщин замужем. Впрочем, ты меня не поймешь...

- Пора завязывать, - советую я. - По-моему, ты сполна  познал эту сторону  жизни.

- Наверно, ты прав, - соглашается он. - Но как? Я погряз в этом!

- Включай морально-волевые. Займись йогой, брось пить. Смотри на женщин трезвыми глазами, как бы со стороны. Остановись на одной и не распыляйся.

Он смотрит на меня снисходительно - так смотрят на   неудачников и на людей, ни хрена не смыслящих в жизни.

- Понимаешь, - начинает он объяснять. - У нас в медицинской сфере как-то не принято особо стесняться, да и не всегда получается. Наши дамы при мне могут примерить лифчик, снять юбку, кофту... Не специально, конечно, такова специфика деятельности. Это, так сказать, чисто профессиональная раскрепощенность.

- Ну что, все так поголовно и обнажаются? - спрашиваю я с недоверием.

- Ну не все конечно, но очень, очень многие. Это еще со студенческой скамьи . У медиков это принято. Наш курс, например, боролся с условностями так: мы ехали за город, находили уединенное место и купались в речке голыми. Это было очень интересное зрелище, поверь. Множество голых женских попок, лежащих на зеленой лужайке. Мы с ребятами стояли на берегу, естественно, тоже голышом и по попкам определяли, кто есть кто.

- Ты никогда не женишься, - говорю я ему, - потому что плохо относишься к женщинам.

После моих слов Ханин замолкает, лицо его становится каменным, он трет рукой свой сократовский лоб. Я рад, что загнал его в тупик. Я   ставлю себя выше Ханина. Я лишний раз хочу убедиться в том, что тогда, зимней холодной ночью, это была не случайность, не прихоть Веры.

У Ханина стальные нервы. Он может выдержать все. Он прекрасно пережил развод - можно даже сказать героически, с улыбкой на лице. Никаких претензий ни ко мне, ни к ней, никаких унизительных сцен; благородно и интеллигентно. Я принял эти правила игры. Потому что мне ничего другого не оставалось. Но лучше бы он тогда набил мне морду. Есть вещи, которые нельзя прощать.

Он просто притворился, - говорит мне   мой внутренний голос, - чтобы не потерять  Веру окончательно. Ему не все равно, что она о нем думает. И не женится он только потому, что до сих пор ждет ее. И все его рассказы про женщин  - ложь и наговоры. Его послушать, так женщины только и мечтают нырнуть к нему в кровать. Тоже мне Казанова...

Я не слушаю свой внутренний голос. Я посылаю его к черту. У меня на этот счет есть собственное мнение. Мне хочется быть снисходительным и добрым, не теряя при этом свойственной мне объективности. Главное, чтобы Ханин не обиделся. В мои планы это не входит. Я же не обижаюсь на него, когда Вера по полчаса в день разговаривает с ним по телефону. У них какие-то свои секреты. Он поздравляет ее со всеми праздниками, целует ей руку, когда приходит к нам в гости. У него прекрасные отношения с нашей дочерью, которой недавно исполнилось девятнадцать, она поступила в медицинский не без его участия. Наверное, там преподают те, кто загорал с голыми попками на лужайке вместе с ним. У него везде свои люди. Ханин смеется и говорит, что она пошла по его стопам. По-моему, это подло. Любой другой на моем месте устроил бы по этим поводам грандиозный скандал, но я молчу. Он обедает вместе с нами иногда. Он как член семьи. Все знакомые уверены, что у них с Верой роман, а я думаю, что между ними ничего нет.

Вера мне ставит Ханина в пример. В такие моменты мне хочется ее убить. У этой женщины странная логика: ее послушать, так я должен быть похожим на этого волосатого питекантропа. Да, он хороший хирург, у него большой дом, положение, его уважают, он сильный, он может спать со своими сотрудницами и оправдывать это профессиональной раскрепощенностью. Зачем тогда было с ним расходиться, если он такой замечательный? Зачем ей понадобился я? Иногда мне хочется предложить ей снова выйти за него замуж, но я не делаю этого, я боюсь, что она согласится...

- Она называет меня «мой гиббончик», - прерывает он мои размышления.

- Кто, Вера?

- Да нет, причем тут Вера? - Ханин смотрит на меня удивленно. - Виолетта, моя ассистентка. Это намек на мою повышенную волосатость. Боюсь, что ей нужен не я, а мой  особняк.

- Да плюнь ты, - я впихиваю ему в ладонь рюмку с водкой, - она молодая и глупая...

- И что же мне теперь прикажешь делать? - спрашивает Ханин, закусывая  выпитую водку соленым огурцом. - Ждать пока она постареет и поумнеет? У меня на это времени уже не осталось. Меня это стало цеплять, понимаешь?  - раньше я за собой такого не замечал. Психологи рекомендуют для повышения самооценки смотреть в зеркало и хвалить себя. С тех пор как она назвала меня «гиббончиком»  я не могу делать этого, потому что кажусь себе чудовищем. И я хотел  жениться на этом коварстве.

В душе я ликую: так ему и надо!

Я поворачиваю голову и смотрюсь в зеркало, чтобы повысить свою самооценку, хоть мне это не нужно совсем, потому что, в отличие от Ханина, я не собираюсь идти в загс с кем попало. В зеркале я вижу отражение пьяного волосатого кретина в сванке с кисточкой.

Кто это? - думаю я. - На Ханина кретин не похож, Ханин не носит сванки. На меня тоже, у меня есть сванка, но на теле нет растительности в таком изобилии.

Всматриваюсь пристальней, чтобы детализировать незнакомый объект, но меня отвлекает окончательно разомлевший от пива и водки Ханин. Он кладет свою мохнатую лапу мне на плечо и, сокрушенно вздохнув, резко меняет тему.

- По правде сказать, я давно думаю, а почему бы тебе не завести любовницу? - говорит он, близоруко щурясь от света и снимая с головы мою сванку.

Без очков он похож на японца.

Когда японец предлагает тебе завести любовницу, это смешно. И я смеюсь открыто и раскатисто.

- Любовницу?.. А зачем мне она на старости лет?

- Как зачем? - горячится Ханин. - Жена у тебя есть, потому что ты ее отбил у меня.

- Это неправда, - говорю я. - Никого я не отбивал.

- Ты еще скажи, что она сама затащила тебя к себе в постель!

- Практически  так оно и было, - подтверждаю я.

- Ну хорошо, жена с активной  жизненной позицией есть, охотничий сеттер тоже есть, - продолжает перечисления Ханин, которого ничуть не смутил мой циничный ответ, - машина, дача, теща. Не хватает только любовницы для полной гармонии. Знаешь, такой молодой и насмешливой.

- Она будет мне подавать саке и заставлять есть рис палочками?

Я смотрю на Ханина и меня  опять душит смех.

Ханин не замечает моего состояния - он сел на своего любимого конька. Он очень любит меня учить и воспитывать. После того как я женился на его жене, он считает себя вправе это делать как пострадавшая сторона.

- Зачем саке? - не понимает он. - Вздор какой-то несешь. Мы ж не в Японии. Гейшу ты не потянешь, а эта будет называть тебя папиком и тырить деньги из твоего кошелька. Это очень забавно, когда у тебя из кошелька милое существо тырит деньги. Мы могли бы по этой теме с тобой обмениваться ощущениями. Это было бы еще одной нашей с тобой точкой соприкосновения.

- Лучше ты женись, - говорю я ему, - и мы сразу же обменяемся ощущениями, которые у тебя непременно тут же появятся. Она будет тебе делать мозги, говорить, что ты тюфяк и ставить в пример кого-нибудь из знакомых - меня, например...

- Тебя? - удивляется он.

- Да, конечно, а кого же еще ей ставить? В твоем окружении не так много порядочных людей, -  я специально подливаю масла в огонь.

- Не нужно говорить про Веру гадости, - отвечает он, догадываясь, откуда дует ветер. - Она никогда не позволит себе такую глупость.

- По-твоему, ставить меня в пример - это глупость? - не унимаюсь я.

- Конечно, - подтверждает Ханин, - причем очень большая.

- А тебя ?

 - Меня можно.

Странно, - думаю я. - Он говорит так, словно знает,  о чем  мы с ней разговариваем. А может она уже дала согласие снова выйти за него?.. Нет, он явно блефует как картежный шулер.

Коварство Ханина не знает границ. Я уверен в одном: он плетет вокруг меня интригу уже много лет. Он прочно врос в мою жизнь всеми корнями. Его просто так из этой жизни уже не выкорчевать. Мне иногда кажется, что он читает мои мысли, а я его. Вот сейчас он скажет про одиночество и зевнет.

- Знаешь, мне осточертело одиночество, - признается Ханин, зевая. - Хочется твердой поверхности и стабильности. Наверно, ты прав и мне нужно жениться.

Мне становится страшно, а вдруг он все-таки добился своего? От Ханина можно ожидать чего угодно. Ведь о чем-то они говорят по телефону!

- Если ты думаешь, что брак - это твердая поверхность и стабильность, то сильно заблуждаешься, - ставлю я защиту. - Поверь мне, человеку, прожившему в браке столько лет. Брак это в лучшем случае зыбкое болото, а в худшем - вообще минное поле. Хороший муж это прежде всего сапер, иначе не выжить!

- А я всегда вспоминаю, как хорошо мы жили с Верой, - ударяется в воспоминания Ханин. - Мне так было тихо и спокойно с ней. Она чудно готовила оладьи с тертым яблоком  и омлет с ветчиной  и  помидорами.

- А ты с младшим и средним медперсоналом улучшал в это время производственные показатели, - вставляю я ехидно.

- Если бы ты тогда ей не подвернулся, она бы никуда не ушла, - говорит он, - и кризис среднего возраста с переоценкой  ценностей, был бы не у меня, а у тебя.

Я не спорю с ним. У каждого из нас своя правда. Он злит меня своей сентиментальностью. При его образе жизни это немыслимая роскошь.

Я не верю Ханину - он волк в овечьей шкуре. К его словам нельзя относиться серьезно. Вся его аристократичность и благородство - лишь маска, рассчитанная на младший и средний медперсонал.

- Да, у меня нет кризисов, - говорю я, стараясь удержать позицию, - мне просто не до них: двадцать четыре часа в сутки я на конспиративной работе. Я как Штирлиц в логове врага - всегда начеку. Все против меня. Я как бегающая мишень - постоянно на мушке.

Ханин с удивлением смотрит на меня и молчит. Этот выпад ему не понятен. Он, наверное, думает, что я ни о чем не догадываюсь. Но я знаю все. Мне даже не нужно ни за кем следить - я чувствую его и ее каким-то звериным чутьем.

- Да, мне нечего переоценивать, - продолжаю я. - Иногда я даже завидую тебе, живущему только собственными инстинктами.

- Инстинктами? - удивляется Ханин. - Это что-то новое!

- Да, инстинктами, - подтверждаю я. - Этому ты научился у своих баб. В тебе есть что-то от питекантропа, и внешне и внутренне. И все твои бабы ценят в тебе именно это питеканропское начало.

- Здорово! - неожиданно оживляется Ханин. - В этом определенно что-то есть! Питекантроп мне нравится гораздо больше, чем гиббончик, все-таки он наш древний предок. Синтез безденежья и бесшабашного романтизма! Нечто подобное у меня было в Сочи лет эдак с пятнадцать назад, - вспоминает он. - У меня тогда чемодан на перроне сперли, и я остался в одних сандалиях и плавках, без крова и средств существования. Два дня я ночевал на пляжном лежаке, укрывшись газетой. Выручила одна врачиха из санатория. Мы с ней на пляже познакомились, где я обучал местных аборигенов массажному искусству. Взяла к себе жить. Представляешь, я целую неделю был полным альфонсом! Она меня называла «мой котик». Через неделю мне пришел перевод, но я от нее не съехал. Денег с меня она не взяла. Святая женщина!

Я посмотрел на его счастливое лицо и подумал: ну что Вера нашла в этом самовлюбленном самце? Он использует свое мужское обаяние исключительно для решения сугубо практических вопросов.

- В моей шкале ценностей женщина стоит на самой верхней строчке, - продолжал разглагольствовать Ханин.  - Они как вехи на дороге моей судьбы, как этапы жизни. А врачиха - это так, маленький эпизод, хотя, между прочим, она до сих пор шлет мне открытки на Новый год.

Я не понимал, для чего он приплел сюда эту врачиху с ее открытками. Мне хочется его шарахнуть чем-нибудь тяжелым по голове, например, разделочной доской, на которой  лежат останки  съеденного Ханиным сазана. Но я сдерживаю себя.

- Идеалист, который никогда не был связан с женщиной бытом, - говорю я пустую фразу.

- Нет, - не соглашается он, - я не идеалист. Я практик и знаю точно, например, что у моей подруги я не на первом месте в ее шкале, - продолжает он. - Ее можно понять: у меня лысина и живот и куча вредных привычек. И я не главврач поликлиники. И это очень обидно.

- Обидно?! - возмущенно восклицаю  я. - Ему, видите ли, обидно что он не первом месте. Ах ! Как мне тебя жалко бедненького. А мне что делать прикажешь? У моей я даже не на втором и не на третьем месте. Тут дай бог в десятку войти. Ее послушать, так хуже меня нет на свете. Но ничего  живу... Семейная жизнь держится не только на этом.

- А на чем же, по-твоему, она держится? - в голосе Ханина чувствуется заинтересованность.

Он никак не может успокоиться и хочет понять, почему Вера ушла тогда именно ко мне. Он не знает, дурак, что такая женщина как Вера могла уйти к кому угодно. Она непредсказуема.

- Есть, наконец, общие духовные ценности, - выкручиваюсь я.

- Ну, это демагогия, - не соглашается Ханин. - Не может быть общих духовных ценностей с женщиной, если ты в ее шкале на предпоследнем месте с конца. Это ты врешь, и прежде всего себе. - В словах Ханина чувствуется злорадство. - Ты еще помой полы и свари борщ с целью завоевать уважение. Запомни, они ценят мужчину только тогда, когда боятся его потерять! Заруби себе это на носу! У мужчин тоже самое - ты не заводишь любовницу от неуверенности в себе.

- Я не уверен? - возмущаюсь я. - Да если хочешь знать, я как раз недавно познакомился с одной очень даже симпатичной дамой из магазина, она такая аппетитная, лет сорока, с крупными формами и выразительным манящим взглядом. Мы условились на днях встретиться.

Я вру ему нагло и отчаянно, не осознавая даже зачем. Может быть, я вспомнил, как на неделе Вера, увидев мой красноречивый взгляд, брошенный из машины в сторону стоявшей на остановке красивой стильной женщины в рыжем пальто, сказала насмешливо и обидно:

- Такие тебе не по зубам!

- А Ханину ? - зачем-то спросил я.

- Не знаю, - ответила она рассеяно, - может быть, она просто не в его вкусе.

Мне захотелось отомстить ей именно сейчас. Именно через Ханина. Они всегда были заодно.

- Ах ты, хитрец! - непонятно чему радуется он. - Вот тебе и примерный семьянин. Я всегда подозревал, что в тебе есть что-то эдакое ...... А ну-ка, ну-ка расскажи, - он подвигается поближе, - как там у вас оно развивалось! В подобных делах детали самое главное.

- Как же ты мне надоел, - думаю я. - От тебя никуда не скрыться. Ты всеяден и вездесущ. Даже ночью, когда мы с Верой остаемся вдвоем в нашей спальне, мне иногда кажется, что сейчас откроется дверь и войдет Ханин вот в этом самом махровом полосатом халате. Это какое-то сумасшествие!

Чтобы разорвать этот треугольник, я готов на все. Пусть будет любовный куб, квадрат, параллелепипед, многогранник с бесконечным количеством углов, я согласен даже на трапецию с ее полной дисгармонией, на что угодно, только не треугольник. Я готов познакомиться с десятком женщин, включая замужних, лишь бы Ханин оставил нас в покое навсегда. Двадцать лет я живу с ощущением, что сплю с чужой женой.

Ханин жмет мне руку, жмет так сильно, что у меня хрустят косточки. Мне хочется усилить впечатление.

- Завтра же, - не откладывая, говорю я ему, потирая травмированную ладошку, - приглашу ее в кабак.

- Молодец! - восхищается моей смелостью Ханин и смеется.

Он не верит в мое донжуанство и смеется мне в глаза - он знает про меня все.

- Давай выпьем за женщин, - предлагает он, - они дарят нам радость и гармонию жизни.

Я пью за женщин, хотя ничего радостного в них не вижу - как раз наоборот, женщины всегда мне приносили одни разочарования.

- Ты знаешь, я тебя очень люблю, - говорит мне неожиданно на прощанье Ханин. Он обнимает меня и хлопает своей здоровенной ладонью по спине. - Держись, старина!

Уже на пороге он останавливается, словно хочет о чем-то спросить, но так и не решается, машет на прощание рукой и уходит в ночь. Только сейчас я вижу как ему плохо.  

...Это длится уже много лет, с той самой ночи, когда Вера ушла от него. Между нами зона молчания.  Мы оба знаем что-то такое, о чем никогда не скажем вслух, потому что это разрушит нашу жизнь. Я знаю, что он никогда не женится, а я не заведу любовницу. Это наша гармония. Всех троих. Она в том, чтобы ничего не менять, ничего не выяснять и оставить в неприкосновенности все как оно есть.