 |
|
|
|
|
Белый уголь На станции с названьем Белый Уголь голубка в небе ищет пятый угол. Под ней краеугольный, как Коран, перрон встречает месяц Рамадан. А я уже с утра сегодня пьян и в корень зрю, и счастлив сей наукой. Неверный муж, любовник бесталанный, свой Китеж-град ищу обетованный, светил полнощных слушая хорал - как некто, проникая за Урал, в отвалах ищет ценный минерал, до лучших дней в природе невозбранный. Но мы совсем забыли про голубку! В ее круженье вижу я уступку той красоты, что скоро мир спасет тому, кто в клюве зернышко несет (а кто не понял мысли - пусть сосет родную «Пепси-колу» через трубку). Комочек перьев, блин, а сколько прыти! Сказали им, мол, голуби – летите, и вот она старается, летит. Ее натуре страстной не претит ни местный бомж, ни местный вахаббит. Она живет, как боженька велит, а вы живете так, как вы хотите. Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим папарацци, чего не распахал наш резвый плуг. Гряди мессия, коли недосуг! Без обещаний чуда мир вокруг - всего лишь разновидность декораций. *** Я чуда жду, как у петли Есенин. Курю. Кремнистый путь, дерьмом усеян, блестит передо мной, и это факт. А я попал судьбе счастливой в такт, и вот он, в небе - дивный артефакт, что сандалет, посеянный Персеем! Чуть ближе звезд, чуть далее стакана! И пусть, приняв меня за хулигана, как демоны взойдя из темноты, меня распнуть пытаются менты, и в душу мне плюют, и мне кранты, я им кричу: «Осанна вам, осанна!» Всю в белом, как невесту в час венчанья, я душу вам дарю без завещанья. И эту птицу с ней. О, я не скуп! Еще дарю перрона черный сруб, где зимний ветер с посиневших губ падежные срывает окончанья. *** Бреду по улицам столичным к домам бетонным и кирпичным, где окна в полночь так теплы, а сердцем кукольным, тряпичным вновь натыкаюсь на углы. Меня здесь меряют по мерке: а подойду ли к этой дверке? И пусть я горд, как Боливар, но каждый чертик в табакерке с меня имеет свой навар. В глазах особенный буравчик: «А сколько стоишь ты, мерзавчик? Насколько тертый ты калач?» И я лечу, как в речку мячик. Ах, тише, Танечка, не плачь! Здесь потасовка, там тусовка - как хорошо, что нас там нет. Все это, в сущности, рисовка, одна огромная массовка, один большой автопортрет. Сжав кулаки, нахмуря брови, стараюсь рот не разевать. Москва! Как много в этом слове всего, что, вроде мяса в плове, способно в глотке застревать. *** Десять натикало. Дрыхнет провинция. Как вам живется, почтенная публика? В небе ночном - далеко как правительство, светится круглая дырка от бублика. Город сдается на милость противнику. В окнах знамена приспущены смятые. Кто бы ты ни был - давай по полтиннику выпьем за царство мое тридесятое. Здесь раззвенелась река семиструнная, как сумасшедшая, пахнет акация, рыжая кошка с глазами безумными жаждет взаимности. В общем, Аркадия. Демон во мраке стенает над кручами. Колокол в церкви беззвучно качается. В тесной кошаре барашки курдючные ссорятся на языке карачаевском. Вечность черствеет надкушенным пряником. Кроме дуэлей и делать-то нечего. За чередой нескончаемых праздников не отличается утро от вечера. Шагом чеканным хмельного поручика я обхожу переулки и площади: все здесь постылое, все здесь не лучшее, близкое, небезразличное, в общем-то. Скрипнула ставенка. Стукнула форточка. Сдержанный смех, а, быть может, рыдание. Медленно-медленно падает звездочка. Даже успеешь забыть про желание. Из родника зачерпну приворотного зелья - и время совсем остановится. Тени поэтов из парка курортного взяли привычку со мною здороваться. |
|
|
|
Загружено:
