 |
|
|
|
|
Банальная история Ей было за двадцать. Ему - к сорока. Он очень любил рисовать, ещё - иногда возникала строка, и полнилась ими тетрадь, и в доме почти не бывало темно, висели холсты на стене. А вечером - книга. Возможно - вино. И звёздная пыль на окне. Она наугад постучала к нему - на яркое пламя свечи, он знать не хотел - отчего, почему, он молча ей отдал ключи. И мир был умножен отныне на два, шло время, как в сказочном сне, и золотом чистым казались слова и звёздная пыль на окне. Чужая душа - непроглядная тьма, во тьме не отыщешь дорог, она улетела в другие дома, оставив банальный итог, - не умер никто, а тоска… - ну и что? - тоски не бывает на дне. Бывает лишь водка. Три раза по сто. И пыль. Просто пыль на окне. Сезон дождей И дело явно дрянь. И дождь стеной - он холоден настолько, что о снеге невольно призадумался бы Ной, решившись покататься на ковчеге. В окрестностях созвездья Гончих Псов вполне безлюдно. Заперты ворота на тридцать три замка и на засов, покрытый полустёртой позолотой. Заброшен храм Верховного Суда, привратник запил горькую украдкой, в сторожке затворившись от стыда… Я слышал, пресловутые осадки кого угодно могут доконать - всё кончится банальным нервным срывом… …ложится вечер в мокрую кровать и скалится невесело и криво возникшей ниоткуда темноте. …Опять стучат в проклятую калитку - и, как всегда, наверное - не те, угрюмые, промокшие до нитки, и сгинут к наступлению утра - за полчаса до серого рассвета, упомянув какого-то Петра, не давшего желанного ответа. Хреново мне. Не ладится никак. Зарос мой сад по пояс сорняками… Я слышал, что сейчас везде бардак. Внизу - понятно. Но за облаками?.. И всё-таки идут четвёртый год - дожди… дожди… Ещё лет пять и - море. Хронически с погодой не везёт. А главное - ведь с нею не поспоришь. И завтра будет то же, что вчера. Крылатые попрятались по гнёздам - со скуки спят. Нелётная пора. Но им, по крайней мере, снятся звёзды, а мне что делать? Бледная тоска сидит напротив, радостно зевая, и кажет кукиш. Крутит у виска. Реальна до того, что - как живая. Свихнусь. И не иначе. Где сосед? Ситар в углу - от прошлого визита пылится сто, а может, двести лет… Ну вот - не помню… Многое забыто. Оно понятно, там у них - Восток, который «…дело тонкое, Петруха…». Другой сосед - на Западе. Итог: когда нужны - их не дождаться. Глухо. …Лежит свет тусклой лампы на столе, ни строчки, ни намёка на полслова… …окончится всё тем, что на Земле прочтут про взрыв очередной сверхновой. Не в том беда… Не в том беда, что долог путь и что, как правило, - без цели, и все попытки повернуть выводят в прошлые недели, где всё застыло навсегда, и под тяжёлым небом дремлют - полупустые города, полузаброшенные земли. Не в том беда, что твой маршрут не отыскать на карте здешней, и впереди давно идут те, кто моложе и успешней. Жизнь - как река среди равнин, с водою, словно ночи, - чёрной, не в том беда, что ты один, а в том, что это стало нормой. Печаль не в том, что видишь ты в восходе следующий вечер, а в том, что богом пустоты в числе поклонников отмечен - и звёзды падали в ладонь, но стали просто горсткой пыли. Сердца, в которых жил огонь, тому лет сто назад остыли. В страну, где утро настаёт, умчалась молодость, как птица, - тоска не в том, что нет её, а в том, что вечно будет сниться. Красная стена Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус, на губах опять горчит табака привычный вкус. У стены приткнулась ель, не разобрана кровать - не уснуть, не лечь в постель... Да и, в общем, - наплевать. За окном бежит вода, замывая алый след, год промчался - не беда, а беда, что новых нет, - возвращаясь, всякий раз воскресает молодым... Здесь оценивают газ, там - оценивают Крым. Снова происки врагов независимости стран, стук тяжёлых сапогов о паркет: «Но пасаран!». Я давно не вижу лиц и не слышу слова «брат», в суете передовиц, где под тусклый звон наград объявляет новый круг карусель телепрограмм, - вместо дружественных рук фронтовую сотню грамм. Расскажи мне, славянин, что в России - хорошо. Что не давят души в блин, не стирают в порошок. У таможенных дверей год прошёл - его не жаль. Жаль, что делят: тот - еврей, я - хохол, а ты - москаль. Пустозвонная река топит утренний эфир, и проблема языка, поистёртая до дыр, прижимает день к стене и, зверея, входит в раж - на войне как на войне. Кто не с нами - тот не наш. А не наш, так значит - враг… Но никто не будет сметь диктовать мне, что и как и кому я стану петь. Расскажи мне, как в снегу тонет сонная тайга. Я приехать не могу, я в бессмысленных бегах от Сибири, только вот - сердце рвётся пополам: половинка здесь живёт, а вторая - где-то там. Половине снится лес, свет вечернего костра, а вторая сдохнет без ленты вещего Днепра. Я сто лет не видел гор и на ветках снегирей, - загнан в пыльный коридор мира запертых дверей. Расскажи мне, чем больны наши головы с тобой, от безумной тишины - только выпить за покой, водка - горькая полынь, а душа - нательный крест... Спит твой дед, пройдя Хатынь, спит и мой, увидев Брест. Ты в той жизни был живой, да и я тогда был жив, хоронил нас под Москвой на двоих один разрыв, не осталось ни хрена - пограничные столбы и кирпичная стена, чтобы мы разбили лбы. Та стена красна, как флаг, и бела, как первый снег, там и здесь - один бардак, и по кругу - вечный бег. Барабанит дождь в окно, ночь взошла на пьедестал. Мне не спится. Мне - темно. Я там что-то потерял, в том загадочном году, он отныне - «прошлый год», память пляшет под дуду бесов топей и болот, что наигрывают вальс, вдохновенен их кураж: - Предъявите аусвайс! - Предъявите свой багаж! И стоит, как монумент на могиле у славян, наш родной, всеобщий мент - как обычно, в стельку пьян. Ковш баланды и чифирь - мир давно полублатной... Расскажи мне про Сибирь. Мне не видно за стеной. ...Барабанит дождь в ночи, окна в каплях - связках бус, на губах опять горчит табака привычный вкус... ...Барабанит в окна дождь... Барабанит в окна дождь... ...Барабанит в окна... ...Барабанит... |
|
|
|
Загружено:
