 |
|
|
|
|
*** Облезла фальши позолота. Открылась страшная страна: попсы безудержная рвота, и степь безмолвная видна, да гомерические горы, всегда укутаны в снега, - вот мир наш нынешний, в котором одна дорога дорога да человеческое братство: душа с душой, рука в руке… Но если честно разобраться - свистит пустыня в кулаке. *** Сыплют снегом озонные сосны, свет зеленый сквозь иглы течет. Облака стопудовые сбросив, бор парит, озаренный лучом голубого январского солнца… «Зимний рай!» - восхищенно шепчу. Здесь забыться, печальник, не бойся, поклоняясь сосне и лучу, и Тому, Кто все это устроил, подарил, озарил, отбежал, затаился в тенях беспокойных - лишь в снежинках смешинки дрожат. Оттепель Шумят все трубы водосточные. Сверкают веточки древесные. И торгаши с глазами грешными открыли лавочки восточные. И ты идешь походкой давешней и воздух пьешь с горчинкой явною. От ничего как будто радостно. И в каждой капельке - по радуге. И хоть рыдать не обязательно, рыдает дерево старательно. И дождь оттаявшего инея смывает копоть с душ застынувших. *** Сказали ему: кто же ты?.. Он сказал: я глас вопиющего в пустыне. Ин., 1-23 Усталостью горит лицо. Надежды нет и мощи тоже. Я не добит, живой еще, но путь мой сбит и подытожен, Вокруг обиженный народ: бродяги, беженцы, чеченцы. Здесь даже дельный патриот бесправно выжат, как при немцах. Бездельно бродит молодежь, чтоб зажиматься в закоулках. С чем будущее к ним придет? Во что им станет хлеба булка? Бреду, измотан до крови, душа последним небом дышит - охрипшим вестником Любви, которого пустыня слышит. *** В домике угловом карачаевском, где жила юность каштановая, где тайны кроются по углам, как поцелуи тенистые, - открылась лавашная; комнатку, где детство томилось в слезах проглоченных, как елка в дождичке, - переделали в сортир; веранда воздушно-сосново-солнечная обложена кирпичом белесым - замурованы припоминания; мир мой душистый пристальный перелицован под новые надобы чужаками нахрапистыми - только в сердце присутствует, только в памяти, только в строчках обугленных. *** Та же улица, те же заборы, то же солнце на скалах вдали - уголок моей жизни, в котором провожу предпоследние дни. Книжный шкаф. Говорок пишмашинки, образ матушки в комнате той… Я уйду - распадется старинный задушевной печали настой… Но останется улица, город, розоватые в небе снега, да над всем - молчаливые горы - все, чем древняя жизнь дорога. *** Синичка, беженка, комочек сине-зеленого тепла, в большой зиме озябших строчек слагательница - задарма. Попискиваешь, поспеваешь - иглою звонкою - в стеклень… Ах, мне бы так, не обживаясь, песнь добывать на черный день. И мне б на огненном морозе свистать, не замыкая век, как эта - запятая в прозе - певичка - Божий человек! *** Витают горы в сизой дымке. Морозец утренний искрист. В ветвях сияет невидимка, раздаривая бодрый свист. Все хорошо в большой природе. Сны осыпает чистый снег. Лишь в городе, в густом народе страдает гордый человек. Всех мучает непониманье, повсюду веет клевета. Вон Бога волокут в изгнанье - недавно снятого с креста… Лишь тот и счастлив здесь, кто скрылся, сердечный отменяя стон, в ветвях и птицах затаился, роняя нежный перезвон… Горная весна Прозрачная зелень, цветов белизна, и розовость, и фиолет. Прозрачные в голову лезут слова душистых весенних примет. Так ясно и тихо, что внятен хлопок раскрывшейся шишечки дальней. И солнце ласкает пушистый висок убитого на перевале. *** Нарциссы бледно-золотые на ножках тоненьких точеных… Самовлюбленные? Пустые?.. Однако раньше всех цветете в садовой череде душистой и в палисадниках беленых. Вся наша бледность, отрешенность скорей - от юности лучистой. Цветем себе в пустыне голой еще зимующего сада, всем станом выпрямляясь гордо перед весенним снегопадом… Признание Прекрасная великая страна, распятая от края и до края, твоих снегов я поцелуи знаю и городов двуликих смрад и страх. Я видел ярость, вероломство, крах твоих властителей. И нищету сограждан. Твоих торжеств угрюмую неправду и ласковость еловую в глазах. Твои красавицы сдавались алкашам, мне в сердце упираясь каблучками. Но я не сетую: и эту тайну знаю - отчаянья. Я сам почти кончал от черной и чернобыльской печали. От азиатско-европейских сих - до анашистской Азии в халате всю жизнь бы оголтело колесил, да жизни нет, и сил едва ли хватит. С того твоей обочиной рулю, с того колымским слогом негодую, за то и проклинаю, и люблю ненастную, несчастную, родную… *** Грузная листва. Грозный рев реки. Дым и тишина. Дум черновики… Облачный простор. Синь дневного сна. Посредине гор - жизни глубина. Черствая Страна, ключевой Язык, возвращаю - на! - речи чистовик. |
|
|
|
Загружено:
