 |
|
|
|
|
*** Мир живет по законам Ньютона, и еще - как душой ни криви - по законам расстрельной зоны и законам святой любви. По уставам тифозных бараков, и обычаям бардаков, протоколам полночных страхов, и молитвенникам стихов. И протухшим священным книгам, И припухшим в кармане фигам. И приказам царя Гороха, И проказам бактерий Коха. Небывалый, как древний миф. Удивляясь тому, что жив. Не жалея волшебной краски, крови, пороха и свинца, мир живет по законам сказки, не придумав ее конца. Гастарбайтер Ванька Иванов В глазах его - море сивухи и Чудского озера сталь, он трезвый не тронет и мухи, он - гой, он - гяур, он - москаль. Он - гость из болот пошехонских в стране, где сквозь муть и застой растет на реках вавилонских столица Орды золотой. Москва ему - берег турецкий, прописка - осиновый кол, веселый вокзал Павелецкий его под скамейкой нашел. Засушенный, будто таранька, настырный, как стадо слонов, он даже по паспорту - Ванька, и даже анфас - Иванов. Мешая латынь с суахили, с безумной болгаркой в руках, он реет в строительной пыли, как Демон в ночных облаках. То теплая водка в стакане… То холод до самых кишок… Белеет, как парус в тумане, в аду его спальный мешок. *** Мы воруем воздух, мы торгуем словом, то латаем дырки, то ломаем целки, мы живем у Бога на всем готовом и, раздав игрушки, взрываем церкви. Мы лакаем водку, мы лакаем пиво, политуру с клеем в одеколоне, мы хотим торчать и кончать красиво, размовлять по фене да жить в законе. Убивать беззлобно, согрешать безгрешно, и с бесовской силой шутя якшаться… А продав Россию, мы плывем неспешно согревать на Кипре седые яйца. То руками машем после каждой драки, то поем и пляшем на костях соседа, - мы живем, как греки в своей Итаке, типа «Non vagina, non Cogorta Reda». Вагон Т. Санкиной Мы живем в настоящем, набившись в него, как теплушку, по щелям закатившись, зажав за щекою полушку. Как в телячий вагон - так, что даже дыхание сперло, огрызаясь сквозь сон, наступая друг другу на горло. Рваный лепень латая, глотая паскудную пищу, то о вечном вздыхая, то щупая нож в голенище, кроя дамою треф, вдоль прохода развесив портянки, от любви угорев, одурев от тоски и болтанки. А за хлопьями сажи: пейзажи, пейзажи, пейзажи, их не встретишь в продаже, таких не найдешь в Эрмитаже, не своруешь, не срубишь, захочешь купить - и не купишь, только руку протянешь, хлебало раззявишь, а - кукиш. Не запрячешь под спудом, не сунешь поглубже, поближе. «Я тебя не забуду, ни разу уже не увижу…» Плачешь, мордою к стенке, скукожившись знаком вопроса, головою в коленки… И стучат, как стаканы, колеса. Мы живем в настоящем, в другом - не могем, не умеем, в нем - о прошлом судачим, в грядущее радостно верим, тычем пальцами в даль, на расхристанный быт забивая, забывая сдавать, забывая давать, забывая… Разогнав паровоз, Книгу Книг разломав в развороте, на обломках колес, на безумно крутом повороте, от которого клацают зубы, как мелочь в кармане, на обрубке железного рельса, застрявшем в бурьяне. *** Без трагедий жить не может петербуржский старый дом, я сижу, как в царской ложе, на полу в подъезде том, где Парис Елене клялся, говорил: «Я вас люблю!», где Оракул всем являлся, прижимаясь к пузырю. Где вылизывают блюдца сонмы серых гесперид, где по лестнице мятутся тени смертные в Аид. Где в рыжье и в красном клифте, от восторга пузырясь, возносилась в светлом лифте перестроечная мразь. Здесь, в гранитном окоёме, на задворках бытия, в черном лестничном проеме пролетит и жизнь моя. Здесь на пятом кроют матом, пьют коньяк и ждут гостей, а на нижнем, на проклятом, свист в ушах и хруст костей. Я с судьбой играю в жмурки, выйдя, как на перекур, на коротеньком окурке я гадаю как авгур. Меж Невой и небесами, от бузы на волосок, зырит волчьими глазами на меня дверной глазок. *** За мой убогий дастархан, где пепла серенького горки и таракан как богдыхан взошел на трон из хлебной корки, за то, что жизнь - напрасный дар, что руки милой пахнут хлоркой, за то, что в морге санитар меня зашьет кривой иголкой, за все, что вынести я смог и что судьба мне обещает, любовью истинною Бог меня от скверны очищает. Не рай готовит в шалаше, но в наготе ее скабрезной, велит юродивой душе везде носить колпак железный. |
|
|
|
Загружено:
